Совок 13

— Какие взятки?! — внезапно и совсем невпопад возопила вывалившаяся из ступора ЯК-40, — Не было никаких взяток! За продукты мы с Юрием Петровичем деньги всегда отдавали! И про преступления вы всё придумали! В нашей школе, а, тем более, в моём классе такого случиться не могло!

Молчавший до этой минуты родительский коллектив начал роптать. Сначала тихо и с оглядкой на милицию, а потом уже сообразно с собственным темпераментом и без оглядки. Возмущенный гул нарастал постепенно, но очень быстро. Я понял, что, если прямо сейчас не вмешаться, то одними криками дело может не обойтись. Еще полминуты и гнев народных родительских масс сметёт все плотины разума и выйдет из берегов действующего законодательства. И еще я понял, что виновным в организации массовых беспорядков, повлёкших телесные повреждения, по меньшей мере четырёх человек, буду признан я и никто другой.

— Тихо, товарищи! — заорал я, сразу побив все реактивные достижения мадам Корытиной, — Тихо!!!

Я сделал шаг вперёд, показывая, что я плоть от плоти родительской массы и потому меня стоит послушать.

— Как один из вас и, как работник правоохранительных органов, готов предложить дальнейший план наших с вами действий! — я с удовлетворением отметил, что меня услышали и, что готовы слушать дальше.

— Как работник следствия ответственно всем присутствующим заявляю, что в действиях ученика восьмого класса «А» Артура Карапетяна присутствуют признаки преступления, предусмотренного статьёй сто двадцатой Уголовного кодекса РСФСР! Это абсолютно точно, товарищи родители, что бы там не говорили эти, с позволения сказать педагоги! — я указал рукой себе за спину. Сто двадцатая статья — это развратные действия. Те самые действия, которые в отношении моей племянницы совершил сын присутствующих здесь супругов Карапетян. Наказание за развратные действия в отношении несовершеннолетних предусматривает до трёх лет лишения свободы! Всем понятно? — я умолк, сознательно давая возможность притихшим родителям немного поблажить.

Но к моему удивлению, народ не взроптал. Вместо этого, злобно поглядывая на забившихся в угол Карапетянов, родительская масса о чем-то негромко, но интенсивно совещалась.

— Мой следственный опыт мне подсказывает, что внезапно такие вещи не случаются! — снова решил взять инициативу в свои мозолистые руки, — С большой долей вероятности могу предположить, что подобного рода безобразия случались и до прихода моей Лизы в ваш класс! Так же я думаю, что только благодаря директору школы и классной руководительницы удавалось эти преступные действия умолчать, и скрыть. Как вы считаете, Раиса Петровна, — решил я на пике морально-нравственных терзаний старлейки окончательно разобщить её с присутствующими педагогами, — Скажите нам, как узкий специалист в этом вопросе, верно ли я квалифицирую данную ситуацию? Встаньте, пожалуйста, чтобы товарищи родители вас видели!

Этой вежливой, но командой, я дополнительно расставил приоритеты. Показывающие всем, кто здесь есть главный обличитель и борец за справедливость.

Раиса чуть помешкала, но встала. Да и попробуй она сейчас не встать! Все озлобленные мужики и тётки в эту минуту были способны на что угодно.

— Повторяю свой вопрос, как инспектор детской комнаты милиции, вы подтверждаете озвученную мной квалификацию действий Артура Карапетяна? И моё предположение, что он и ранее мог совершать действия сексуальной направленности в отношении одноклассниц?

Инспектор Титаренко не поднимала глаз и с ответом не торопилась. Топить себя ей не хотелось. За длящееся под её носом преступление с неё спросят очень строго.

Помогли родители. Угрожающий гул их голосов подтолкнул Раису к трудному для неё ответу.

— Да, я считаю, что ваша квалификация данного преступления и сопутствующих ему причин, полностью соответствует закону, и действительности! — сдалась идээнщица, немного переврав мою установку. Однако, это уже мелочи, точка невозврата была ею пройдена.

Глава 16

Редко так бывает, но сегодня я встал без будильника и прекрасно выспавшимся. А хорошо выспался я по той причине, что спать завалился, когда вчера не было еще и одиннадцати. И уснул почти сразу, как голова оказалась на подушке.

И вот сегодня, имея с шести тридцати утра в запасе целый вагон времени, я решился на сеанс невиданной благотворительности. Еще до того, как Пана с Лизаветой разбежались по своим институтам и школам, я тихо покинул квартиру. С тем, чтобы заехать за Зуевой и любезно подвезти её к Октябрьскому РОВД. Что бы там недолюбливающий меня майор Данилин ни говорил и ни думал плохого про лейтенанта Корнеева, но душа моя болела, и переживала за производство. В данном конкретном случае, она болела за производство уголовного дела относительно спекуляции по-цыгански.

Ответственная и добросовестная Лида, наверняка еще вчера прилежно изучила все отданные ей материалы по ромалам и составила детальный план следственных мероприятий. Сам-то я не любитель составлять эти планы.

И потом, просто так ознакомиться со справкой, и планом перед тем, как всё это буду докладывать Данилину, я конечно бы мог. Но! Стыдно признаться, однако, мне было лень ломать глаза и осмысливать скучный текст. Особенно после того, как вернусь из педагогического вертепа, коим оказалась школа Лизаветы. А посему, пусть уж лучше она мне сама и своими словами по пути в РОВД донесёт собственные мысли. Сказанное вслух ляжет на мой разум гораздо лучше. И все возникшие у меня по ходу её доклада вопросы, я смогу задать ей сразу. И переспросить смогу тоже сразу, если что-то окажется мне непонятным.

Короче, благотворительность и еще раз благотворительность по отношению к любимой Лиде! Или я уже не джентльмен?

С этими мыслями я подъехал к подъезду Зуевой. Приткнув машину вплотную к пустующей площадке для сушки белья и замкнув дверцу, я отправился в нужный подъезд.

Полуодетая Лида меня не ожидала, но встретила с радостью. Она была очень тронута моей заботой и всячески старалась мне угодить. С удовольствием поглощая творожные ватрушки и запивая их сладким чаем, я с тоской выслушивал суждения высококлассного профессионала. Полные пессимизма и бесперспективности что-то исправить. А, если точнее, то о мерзостной пакости, тщательно подшитой в корки с номером уголовного дела. Той самой, которая по воле начальника областного следственного Управления и майора Данилина мне досталась для сведения меня в могилу.

— Про двести шестую я вообще говорить не хочу! — на ходу отхлебнув из чашки и поставив её на стол, метнулась из кухни Лида дооблачаться в верхнюю часть своего гардероба, — Они её вообще только для страховки возбудили! Чтобы прокурор следователя не выгнал, когда тот к нему за арестом придёт, — уже из комнаты выкрикнула она.

— Эта «хулиганка», которую они по второй части возбудили, она и на первую не тянет! Там максимум, «мелкое» по сто пятьдесят восьмой административного Кодекса. Думаю, что, если бы не мнение райкома, Кировский прокурор этих цыган не закрыл бы! — без малейших сомнений резюмировала она свой доклад.

Настроение, с утра еще бывшее неплохим, пошло на убыль. Какая-никакая, но надежда на «бакланку», сопутствующую в виде гарнира спекулянтской сто пятьдесят четвёртой статье, меня немного согревала. Теперь, надеяться стало не на что. Если Лида говорит, что двести шестая натянута, то так оно и есть. Значит, в суд её не затолкаешь.

— Душа моя, а ты уверена, что у двести шестой никаких судебных перспектив? — проявил я непростительное малодушие, уже догадываясь, каким будет ответ Зуевой. — Вот прям никаких?

— Там кроме нецензурной брани, якобы имевшей место неподалёку от проходной завода, ничего нет! — лишила меня надежды Лида, — Да и брань была только в присутствии двух оперов из ОБХСС, и их внештатников, которых они использовали в качестве понятых! Остальные еe не слышали. Скажу больше, собрана эта двести шестая из рук вон плохо! Цыгане опрошены поверхностно и вину свою не признают. Когда сам посмотришь материал, то обплюёшься! Так что, если тебя интересует моё мнение, хулиганку надо прекращать! — сочувственно погладила она меня по щеке.