Современная ирландская новелла

— Чудесный день, слава богу, — сказал он. — Первая неделя апреля. Самое время картошку сажать. Ежели заглянете как-нибудь после завтрака в огород за монастырской стеной, увидите, должно быть, что этим он и занят.

До четверга Том одолевал в себе страх перед встречей и, наконец выбрав час, когда братия обычно выходила на прогулку, понуро поплелся к монастырскому огороду. Был теплый солнечный день. Песчаник, обнажившийся с задней стороны домов, с уцелевшей местами белой штукатуркой выглядел как островки колбасного фарша в сметанном море. Закрываясь, калитка заскрипела. Том ощутил резкий, дурманящий запах навоза. Гребни борозд на делянке, отведенной под картофель, подсохли на солнце. В углу у стены не спеша копал землю седовласый монах. Умник, сидя на перевернутом ведре, с интересом наблюдал за плывущими облаками. Грязную сутану он перехватил на поясе бечевой, а рукава и брюки подвернул. Тяжелые ботинки были надеты на босу ногу. Услыхав скрип калитки, он перестал задирать голову и поглядел, кто пришел, помахал рукой, опираясь на палку, встал и любезно, точно приглашая Тома пожаловать в гостиную, указал на поросший травой клок земли, где они могли полежать на солнце, укрывшись от вешнего ветра.

Том смотрел на него с опаской. Умник вроде бы чувствовал себя неплохо. Даже складка между бровями не багровела и не вздувалась. Они улеглись друг к другу лицом, опершись на локти. Том достал сигареты, они закурили, и стало вдруг хорошо, как в прежние времена в Дублине, когда, лежа на кроватях, они толковали о происшедшем за день, о девчонках, о том, что слыхали в пивной, или о том, как они в детстве жили в Корке.

— Ну, как у тебя с ногой? — спросил Том.

— Действует. В порядке она уже не будет. Без палки не обойдешься.

— Ас головой что?

— Ну, она идет своим ходом. Шагает по кругу, как лошадь на мельнице. Цок — цок.

— А в целом-то как?

— Отлично. Иногда побаливает где-то. Но если очень уж больно, я порошки глотаю.

— Тогда, наверное, садовник из тебя не очень важный.

— Пол, — кивнул он в дальний угол, — делает всю тяжелую работу. Мне остается посадка, прополка —>

словом, все, что можно делать на коленях. Я и стряпать пристрастился. Раньше этим занимался мирской брат — до вступления в орден он был поваром на корабле, — а теперь его повысили, произвели в учителя» Держу пари, месяца через два я их буду кормить, как они еще в жизни не ели. Увидишь! От этой старой клячи будет еще толк.

Том подумал, что как-то очень уж весело говорится обо всем этом.

— А как с тобой обращаются?

— Да я их и не вижу. Мирским братьям дозволено ходить в библиотеку, но делают они это редко. Мы с Полом живем на кухне, там и едим и развлекаемся. Вечерами мы точно старый фермер с сыном: читаем, радио слушаем, или в шашки играем, или в шахматы — он и в том, и в другом мастак. Я много читаю. Библиотекарь графства обещал, что уж в книгах недостатка у меня не будет.

— А они не против?

— Им теперь все равно, что бы я ни делал. Я человек ни на что не годный. Я спятил. По — своему они правы. Они, понятно, тупицы. Но не будем забывать о христианском милосердии. С тех пор как меня сюда выпихнули, мне досталось больше доброжелательности, чем за всю жизнь.

В углу позвякивала о камни лопата Пола. Над огородом пронеслась ласточка. Умник рассказывал, как они с Полом проводят день. Приготовят завтрак на десять ртов, вымоют посуду, застелют кровати, вытрут пыль, подметут, а после с двумя плетенками — на Главную улицу за покупками.

— Мы не самые желанные покупатели. — Умник ухмыльнулся. — Должно быть, потому, что нас им боязно обсчитывать. Сумки с покупками можно у кого-нибудь оставить под прилавком и пойти прогуляться, но сперва Пол должен себя потешить. Он любит свою бутылочку пива. Вот мы и заходим с черного хода к Бреннану, подымаемся наверх, и Пол счастлив как бог, попивая портер.

— А ты?

— Я ведь пива не пью. А ничего больше мы себе позволить не можем.

— Не повезло тебе, Умник. Портер и праведность — великолепная смесь, пьешь — и все мало.

— Надо понимать, ты опять запил?

— Хорошо, кабы так. До смерти хочется, чтобы пасха скорее пришла. Еще четыре дня! Желудок мой, наверное, решил, что мне глотку перерезали. Со стороны братьев весьма любезно выдавать вам деньги на портер.

— Ничего они не выдают. Бедность, воздержание, послушание — вот наш закон. Но мы немножко мухлюем с покупками.

Они поболтали о жизни в городке. Посплетничали малость. Пол знает здесь все и вся, каждую дыру, каждый угол, и мужчин, и женщин, и детей. Напоследок Том сказал:

— Надеюсь, ты не развращаешь старого Пола своими разговорами? Они за него не опасаются?

— Я могу ему говорить что угодно. Я и впрямь ему говорю самые рискованные вещи. Их это не трогает. Он глух как пень. Да и вообще скорее он меня развратит. В шахматы он жульничает, как сам дьявол. Вчера вечером я ждал, пока он сделает ход, и увидал, что из норы за обоями выскочила мышка. Глазки словно у малиновки. Я ей подмигнул. Она мне тоже. Я сказал: «Кыш» — и старик Пол тут же объявил мне шах и мат! Ей — богу, покамест я отвернулся, он стянул пешку. Мы всю ночь из-за этого препирались.

Он так душевно рассмеялся, что у Тома сердце сжалось. Какая это жизнь! Они помолчали. Еще одна ласточка пронеслась над огородом.

— Они возвращаются, — сказал Умник. Том решил, что он говорит о братьях, и поднялся, собравшись уходить. Умник показал ему, где растет горох, где цветная капуста, где фасоль. Том смотрел и ничего не видел. Когда они дошли наконец до калитки, Умник крепко пожал ему руку, долго ее не выпускал, и складка между бровями напряглась.

— Слушай, Умник, — воскликнул Том, отвечая столь же крепким рукопожатием, — если ты ни во что такое больше не веришь, может, бросить это все и смыться отсюда?

— Куда? — печально спросил Умник. — Куда я пойду?

— Обратно в Дублин, Я в июле уволюсь. Начнем вместе все сызнова.

— А что я делать буду? Я гожусь только на то, чтобы учить. Это они у меня отобрали. После здешней заварухи мне работы не найти, сам понимаешь.

Руки их расцепились. Ригис отворил скрипящую калитку. Том вышел. Они поглядели друг на друга через забор.

— Не беспокойся за меня, Том. Где я живу, тебе известно. Приходи когда вздумаешь. Ничего со мной не сделается. Вот только без прежних разговоров тоскливо.

Он поднял руку, словно для благословения, и ушел. Том поглядел, как он прихрамывает, и поплелся по Главной улице, а навстречу ему с одного ее конца на другой неслась огромная стая ласточек. Он завернул в первую же пивную и пил, пока не упился. Он привык на великий пост быть трезвым, как судья, а на пасху напиваться, как свинья. В темном колодце кружки ему предстало то, что видели ласточки: широкое светло — коричневое болото, зеленые водоросли, дорога, а дальше горы, вверху — парящие облака, внизу — жестяные крыши, а меж ними две — три крохотные фигурки, вскопанный огород, поросшие плющом стены, на которых удобно вить гнезда, и лежащий на спине человек, внимательно глядящий ввысь.