Современная повесть ГДР
Шрифт:
Спальные мешки лежали на полке в коридоре, между складными стульями и шезлонгами. Обычно, если мне надо было что-то достать с полки, я брала на кухне стул и становилась на него. Но сейчас мне не хотелось продолжать ссору с Гердом, и я принесла из ванной узенькую табуретку. Сначала надо было отодвинуть складные стулья — их мы укладывали в последнюю очередь. Сдвигая их, я почувствовала, что табуретка качается подо мной, а потом она выскользнула из-под ног.
Падая, я ударилась головой о что-то твердое, сверху на меня повалились матерчатые навесы с алюминиевыми каркасами. Лежа под ними на каменном полу и ощущая острую боль в лодыжке,
Герд, чертыхаясь, ворвался в прихожую: ты что, не знаешь, для чего на свете существуют стремянки? Я не двигалась, только закрыла глаза. Потом его голос — уже испуганный: у тебя кровь! И тут мне еще раз пришлось убедиться в том, что я считаю в нем бесчеловечным, хотя и поражаюсь этому: в самых опасных ситуациях он не теряет рассудительности.
Он присел рядом, спросил, слышу ли я его.
Я подняла и вновь опустила веки.
— Тебе плохо?
Снова утвердительный беззвучный ответ.
— Не двигайся!
Его голос звучал спокойно, без малейших признаков паники. Он вышел, быстро вернулся, положил мне под голову подушку, накрыл одеялом. Как в анатомичке, мелькнуло у меня. Если бы я была трупом, он обрабатывал бы меня с не меньшей деловитостью. Вещь, случай — не больше. Порой мне кажется, он специально ждет подобных ситуаций, чтобы продемонстрировать свое превосходство.
Рана на голове была ерундовой, хотя и сильно кровоточила. Сустав у ступни вздулся — наверное, растяжение связок. Все последующие дни Герд занимался тем, что накладывал мне холодные компрессы. Я лежала, укутанная, на софе, а он делал перевязки, готовил бульон и чай, читал газетные новости. Хорошие это были дни. Гравий остался там, где и лежал.
Лишь за день до встречи я решила опять встать на ноги. Когда я делала первые осторожные шаги, Герд сказал с облегчением:
— Ну вот, не придется давать отбой.
И тут мне стало ясно, почему он ухаживал за мной столь самоотверженно.
Герд закупил мяса и отправился в райцентр за спиртным. Меня он высадил в деревне у булочной. Этим, собственно, и исчерпались наши приготовления к приему. Случайность помогла мне одержать победу. Но особой радости я не испытывала. В конечном счете он опять показал, кто из нас сильнее.
Его жена заговорила со мной первой — когда мы стояли в очереди в булочной. Хлеб теперь выпекают с опозданием: неудивительно при таком-то угле. Она стояла как раз передо мной. Мне неожиданно показалось, что нас что-то связывает.
— Я бы не смогла жить одна, как вы там, на отшибе, — сказала я.
Как лучше приготовить кабана — вот что, оказывается, ей хотелось узнать от меня.
Сперва дать туше отвисеться как следует, ответила я, потом два дня держать в маринаде… Лицо у нее такое, что я сразу вижу, она ничего не понимает. Потом вынесли хлеб из пекарни. Я гляжу — она покупает шесть караваев. Ого, думаю я, они и в самом деле затевают что-то всерьез.
— Когда должно быть готово жаркое? — спрашиваю я.
— Завтра к вечеру…
— Тогда самое время замачивать мясо в маринаде. Прийти помочь?
— Не знаю, как и благодарить. — И она полезла было в кошелек.
— За кого ты меня принимаешь? — говорю я.
Лицо ее делается пунцовым, и мне ее даже жалко.
— Да ладно, — говорю, —
после обеда загляну.Дома у них оказалось совсем не так шикарно, как я себе представляла. Ни телевизора, ни даже простенькой стенки. Обычная мебель, какая стоит и в наших деревенских домах. Во дворе еще ничего не было готово, везде шел ремонт.
Я прихватила с собой приправы и большую жаровню. Я варю маринад с уксусом и ягодами можжевельника. Спинная часть не влезла в жаровню, и я разрубила ее пополам.
Неожиданно я чувствую — он стоит в дверях. Я немного разворачиваюсь, пока он там откашливается, потом гляжу на него и провожу языком по пересохшим губам… Лицо его стало совсем белым, он повернулся и вышел без единого слова.
На другой день я еще раз зашла к ним, натерла мясо солью, протушила с красным вином и шалфеем, потом отглазировала черным хлебом и коричным сахаром. Ей оставалось только подогреть жаркое, когда соберутся гости.
Герд больше не показывался.
— Я бы так ни за что не сумела, — заметила она. — Чем же мне отплатить?
У меня так и вертелось на языке: пошли-ка своего муженька еще раз на Вишневую гору! Но у нее не было ни малейших подозрений. Я распрощалась и вышла за ворота.
Кабан был еще молодой, мясо получилось сочным и нежным. Жалко было бы, если б она по своей глупости все испортила.
Еще немного, и наша поездка к Герду оказалась бы на грани срыва. Вечером Дитер, как всегда, вернулся из института. Он был в приподнятом настроении, напевал что-то не совсем пристойное, потом хлопнул меня обеими ладонями по заду и скрылся в ванной. Я слышала, как полилась вода из крана.
Вскоре Дитер заявился на кухню абсолютно голый — он давно уже не вел себя так развязно. Схватил несколько нарезанных мной ломтиков огурца для салата и осведомился, уложила ли я вещи.
— Нет. Я не знаю, как живут твои друзья и что нам потребуется.
— О бог ты мой! — вскричал Дитер. — Эмансипированная женщина решает такие проблемы сама!
Он взял транзистор и опять скрылся в ванной. Я продолжала резать огурцы, добавляя к ним пряности и заливая сметаной. Из ванной доносились звуки чешской духовой музыки вперемешку с плесканьем воды.
Я уложила чемоданы. Когда я вернулась на кухню, Дитер развалился за столом в халате, благоухая свежевымытой кожей. Вооружившись огромным кухонным ножом, он резал большими ломтями тминный хлеб. Вероятно, решил потренироваться жить по-деревенски.
— Найдется ли в этом стерильном домашнем гнездышке, — крикнул он, — хотя бы завалящий кусочек масла? Твоей маргариновой диетой я уже сыт по горло!
Он пренебрежительно ткнул ножом в пачку маргарина. Удар был чересчур силен — пачка скользнула по краю стола и с чавкающим звуком шлепнулась на пол. Я сгребла с ковра кусочки и выбросила в мусорное ведро.
— Ты, наверное, забыл, — спросила я, — кто у нас в доме ввел эти маргариновые инструкции?
Дитер невозмутимо жевал сухой хлеб. Потом неожиданно бросил на меня укоризненный взгляд и вытащил из огуречного салата волос. Наверняка это был мой.
— Извини, — сказала я.
— Пустяки, — прервал он. — Тебе нечего извиняться. Это я вел себя по-свински.
Его приподнятое настроение прошло. Он аккуратно застегнул халат, затянул пояс и поинтересовался, что там уложено.
— Уложено то, что считает нужным эмансипированная женщина. Если тебе хочется, можешь взглянуть сам…