Современная румынская пьеса

Г о р о ж а н и н. Надо покончить со всеми бродягами! Иначе из-за этих бездомных собак мы скоро не сможем выйти из дому.

Г и п п а р х и я. Все имеют право на жизнь.

П е р в ы й п р и с л у ж н и к. Замолчите и убирайтесь отсюда! Куда же запропастилась эта собака?

Д и о г е н (высовывая голову из бочки). Я здесь.

Оба прислужника бросаются к нему.

(Предостерегающе поднимает руку.) Постойте!

Преследователи останавливаются.

В чем именно я обвиняюсь?

П е р в ы й п р и с л у ж н и к. В бродяжничестве.

Д и о г е н. А что это означает?

В т о р о й п р и с л у ж н и к. Каждый человек, у которого нет постоянного места жительства, так сказать, крыши над головой, является бродягой.

Д и о г е н (вежливо). Спасибо. (Пауза.) У меня она есть.

П е р в ы й п р и с л у ж н и к. Что?

Д и о г е н. Крыша над головой. Постоянное место жительства.

В т о р о й п р и с л у ж н и к. Где?

Д и о г е н (показывая на бочку). Здесь.

Присутствующие разражаются хохотом. Оба преследователя недоуменно переглядываются.

П е р в ы й п р и с л у ж н и к. Это бочка, а не дом.

Д и о г е н. А кто сказал, что это дом?

В т о р о й п р и с л у ж н и к (первому, тихо). Закон не уточняет, идет ли речь о доме или о чем-нибудь другом. Закон гласит: место жительства, крыша…

Д и о г е н. Если не верите, прошу в мое жилище. Здесь есть крыша, два входа, пол… Правда, несколько тесновато, но для одного человека вполне достаточно.

П е р в ы й п р и с л у ж н и к (в явном замешательстве). Что будем делать? Может, вздуем его?

В т о р о й п р и с л у ж н и к. Не имеем права, пока он находится в своем жилище.

Д и о г е н (с притворным негодованием). Что такое? Почему эти бродяги вертятся вокруг моего жилища?

Все смеются.

Неужели некому защитить нас, мирных жителей, от всех этих бродяг, которые шляются вокруг наших домов? Они, чего доброго, могут забраться ко мне в дом и украсть все мое имущество!

Смех.

В т о р о й п р и с л у ж н и к. Не желаю тебе, Диоген, еще раз попасться нам на глаза.

Д и о г е н. Я сам себе этого не желаю. Выходит, наши желания совпадают. Это основа гармонии между людьми…

Д в о е п р и с л у ж н и к о в уходят, сопровождаемые смехом присутствующих. Диоген начинает чирикать. Вокруг собираются люди, привлеченные его чириканьем.

О боги, вы только взгляните на этих людей! До чего ж они торопятся услышать, как чирикает человек. Если б я пожелал сообщить вам что-нибудь серьезное, вы бы так не толпились. Прочь отсюда, пустоголовые!

Л ю д и расходятся, глядя на него как на сумасшедшего. Остается только Гиппархия.

А ты почему не уходишь с ними?

Г и п п а р х и я. Меня зовут Гиппархия, Диоген, и я хочу тебя слушать.

Д и о г е н (раздраженно). У меня больше нет желания чирикать.

Г и п п а р х и я. Я совсем не в восторге от твоего чириканья. Птицы щебечут гораздо лучше и уж, во всяком случае, более естественно.

Д и о г е н. Ну, тогда ты, вероятно, хочешь посмотреть, как живется в бочке.

Гиппархия отрицательно качает головой.

Ты слишком красива, чтобы тебя привлекала моя внешность.

Г и п п а р х и я. Именно твоя внешность меня и привлекает. (Подходит ближе.) Позволь мне ненадолго остаться.

Д и о г е н. Небо принадлежит богам, земля — людям, бочка — никому.

Г и п п а р х и я. Я многое о тебе слышала. Говорят, ты мудрый и смелый человек.

Д и о г е н. Ну, если попрошайничество — мудрость, а жизнь в бочке — смелость…

Г и п п а р х и я. Возможно, жизнь в бочке — мудрость, а попрошайничество — смелость… Мне нужны смелость и мудрость, Диоген.

Д и о г е н. Но я так и не понял, зачем ты осталась.

Г и п п а р х и я. Будь жив Сократ, я бросилась бы к его ногам и попросила: научи меня!

Д и о г е н. Жив Платон.

Г и п п а р х и я. Платон холоден и далек, как звезда. Ему я не могла бы сказать: позволь прийти к тебе и научи меня!

Д и о г е н. Женщине мудрость ни к чему. Женщина должна уметь приготовить вкусную еду, свежую постель и ночь любви.

Г и п п а р х и я. Если женщины не научатся быть мудрыми, они научатся быть рабынями. И они станут рабынями, статуями, предметами, женщинами-постелью, женщинами-напитками, женщинами-домами, женщинами-деревьями…

Д и о г е н (улыбаясь). А ты чем была бы?

Г и п п а р х и я. Женщиной — сухой веткой. (Продолжает как ни в чем не бывало.) И раз уж Сократ давно умер, я прошу тебя: научи меня.

Д и о г е н (с нежностью). Иди домой!

Г и п п а р х и я. Научи меня понимать человеческую душу, думать, любить.

Д и о г е н. О любви не может быть и речи.

Г и п п а р х и я. О любви всегда идет речь.

Д и о г е н. Об этом я ничего не знаю, и этому научить невозможно. Только Платон полагает, будто любви можно научиться. Не будь он другом Сократа, я плюнул бы ему прямо в лоб… в этот широкий и гладкий лоб, за которым скрывается самая невероятная ложь… (Сердится.) Платону надо бы писать стихи, а не заниматься философией! В поэзии еще можно солгать…

Г и п п а р х и я (тоном ученицы). А в философии лгать нельзя?

Д и о г е н. Нет. Философия должна отталкиваться от истины.

Г и п п а р х и я. А что выше истины?

Д и о г е н. Мечта.

Г и п п а р х и я. Разве Платон не мечтает?

Д и о г е н (раздраженный, что они так много говорят о Платоне). О чем может мечтать тот, кто живет припеваючи во дворце Дионисия {114} , в Сиракузах, вкушая самые изысканные яства и не зная забот, будто царский сын?

114

Дионисий I Старший (ок. 432—367 гг. до н. э.) — тиран Сиракуз (с 406 г.).