Современная румынская пьеса
Шрифт:
А р и с т и п п. Это у нас, в Афинах, дело обычное. Каждый хвалится тем, сколько человек он убил…
К с е н и а д. Закон дал мне право их убить. Я не сделал ничего противозаконного.
Д и о г е н (встает). Какой закон? На краю земли — и этот край, быть может, не так уж далек — живут люди, которые едят людей. Это их закон. Тоже закон. (Пожимает плечами.) По правде говоря, он даже не кажется мне таким уж плохим. Иные, чье мясо вкусное и жирное, гораздо полезнее в желудках соплеменников, чем на их спинах. Почему вы вечно прикрываетесь своим законом? Закон, который дает вам удивительные
А р и с т о д е м (покатывается со смеху). Браво! Мне нравится этот юноша. Он смел на язык и не потерял чувство юмора, как мы, старики.
К с е н и а д. Не хватает еще, чтобы ты его поддерживал!
А р и с т о д е м. Лающая собака не кусается.
К с е н и а д. Он сказал, что вонзает клыки в мерзавцев.
А р и с т о д е м. Чего ты боишься, Ксениад? Ты же не мерзавец. Ты уважаешь законы.
К с е н и а д (не замечая иронии). Да. Я их свято чтил и чту. Он их не уважает!
А р и с т о д е м. Он молод. Вот и веселится.
Д и о г е н. Точно. Я веселюсь. Тот, кто чтит законы, — их раб. Кто их не чтит — свободен. Я весел, потому что свободен.
А р и с т и п п. Ты глубоко заблуждаешься! Свободы вне общества не существует, Диоген.
А р и с т о д е м. Вне общества ничего не существует.
Д и о г е н. Если хорошенько подумать, то и внутри общества ничего не существует.
А р и с т о д е м. А откуда же ты возьмешь кость?
А р и с т и п п. Ведь кость тебе тоже бросило общество.
Д и о г е н (улыбаясь). Да. Но как только кость бросили, она стала свободной от общества, вернулась в природу. Как и я. Мы оба свободны: я — волен выбрать кость, а кость — может выбрать меня.
Смех.
К с е н и а д (полностью потеряв чувство юмора). Вы только послушайте! Он, видите ли, свободен выбрать себе кость! Даже я не могу выбрать ту косточку, что мне приглянулась…
П а с и ф о н. Помягче, чтобы и без зубов можно было справиться…
К с е н и а д. Аристодем, ты слышишь, какие ужасные вещи говорятся в твоем доме?
А р и с т о д е м. Успокойся, Ксениад. Это же щенки. Ищут кусок побольше. А станут взрослыми псами да получат кусок — тогда увидишь, как они будут охранять его от завтрашних щенков… Ты знаешь Гераклита {111} ?
К с е н и а д. Какого? Этого здоровенного, как буйвол, мясника?
А р и с т о д е м. Нет. Философа.
К с е н и а д. Есть и философ с таким именем? Откуда мне знать всех философов. Их развелось больше, чем людей.
111
Гераклит Эфесский (конец VI — начало V в. до н. э.) — древнегреческий философ-диалектик. Высказывал идею непрерывного изменения, становления («все течет», «в одну реку нельзя войти дважды»).
А р и с т о д е м. Ну, Гераклита ты мог бы и знать — он очень умен. Он высказал интересную мысль: «В одну реку нельзя войти дважды». Что ты об этом думаешь?
К
с е н и а д. Но я же много раз купался в одной и той же реке.А р и с т о д е м. Он говорит, что ты не купался.
К с е н и а д. Откуда он знает, сколько раз я купался?
А р и с т о д е м. Он не знает, потому что давно умер. Не так ли, Аристипп? Но он знает, что ты не можешь выкупаться в одной и той же реке, потому что вода течет, постоянно меняется, и потому она постоянно другая…
К с е н и а д. Что за грошовая философия! «Другая вода»!
А р и с т о д е м. Но так оно и есть, даже если тебе это не нравится. Река, в которой ты купаешься, постоянно другая. И вода, в которой купается Диоген — наконец-то я дошел и до него, — тоже постоянно другая. Сегодня так, завтра будет иначе… Мы никогда не встретимся с одной и той же водой, Ксениад. Никогда не встретимся с одним и тем же Диогеном.
А р и с т и п п. Я рад, что столь слабый ученик, как Аристодем, все же кое-что почерпнул из старых философов.
А р и с т о д е м. Не радуйся раньше времени. Возможно, тебя ждет разочарование.
Д и о г е н. Меня, во всяком случае, вы не увидите купающимся в разных водах. Во-первых, потому что я никогда не моюсь.
Смех.
Во-вторых, потому что другой воды, кроме свободы, я не знаю и знать не хочу. (Внезапно взрывается.) И какого черта, в конце концов, я торчу среди вас, хотя у нас нет ничего общего?! Вы бросили мне кость, я оказал вам честь, поймав ее, — вот и все! (Встает и направляется к выходу.)
А р и с т о д е м (спокойно). Собака лижет руку тому, кто ее кормил.
Д и о г е н. Будь ты собакой, ты бы лучше знал, что она делает. Вот! (Поворачивается и, к всеобщему изумлению, мочится на ногу Аристодему.) Вот что делает собака. (Снова направляется к выходу.)
К с е н и а д (бьется в истерике). Хватайте мерзавца!
Д в о е р а б о в бросаются к Диогену и хватают его.
Ну что вы стоите? Дайте этому негодяю как следует!
Д и о г е н (улыбаясь). Что ж вы стоите? Дайте мне как следует! Ведь я обмочил вашего хозяина…
А р и с т о д е м. Пустите его!
Рабы дают Диогену дорогу.
Ты свободен, Диоген.
Д и о г е н. Знаю. Хорошо, что и ты это знаешь. (Уходит.)
К с е н и а д. Зачем ты его отпустил? Этот бандит опасен для общества, он — враг народа!
А р и с т о д е м. Чтобы собаки стали преданными, их не следует бить. От этого они только злее становятся.
К с е н и а д. А что же с ними делать?
А р и с т о д е м. Дрессировать.
П а с и ф о н (поднимается). Мне противно. Я ухожу.
К с е н и а д. Смотри, даже Пасифону, хоть он и молод, стало противно от наглости этого подлого бродяги.
А р и с т и п п (улыбаясь). Это мы ему противны. Не так ли, Пасифон?
П а с и ф о н. Так. (Уходит.)