Современная румынская пьеса
Шрифт:
Д и о г е н. Философией.
Смех.
А р и с т о д е м. Выходит, ты в некотором роде собрат моего приятеля Аристиппа.
Д и о г е н. Аристипп — твой приятель? Я был о нем лучшего мнения.
А р и с т о д е м (с раздражением). Советую тебе не дерзить!
Д и о г е н. Я просил еды, а не советов.
А р и с т о д е м. Если ты собака Диоген, то лови! (Бросает ему кость.)
Присутствующие
А р и с т и п п. Парень, ты что, не видишь? Над тобой же смеются!
Д и о г е н. Вольно им смеяться. Каждый волен смеяться.
А р и с т и п п. Если ты хочешь стать философом, надо научиться ладить с людьми.
Д и о г е н. Что же ты сидишь в конце стола, если умеешь ладить с людьми? Ты ведь, как я вижу, довольно хорошо одет, чтобы сидеть рядом с тем зазнайкой, что бросил мне кость.
А р и с т и п п. Как философ, я призван оказать честь этому месту…
Д и о г е н. Ты философ, который, так сказать…
К и ф а р е д. Это Аристипп, ученик Сократа.
Д и о г е н. Я приветствую философа Аристиппа. Но не раба Аристиппа, который уселся в конец стола, чтобы доставить удовольствие хозяину.
А р и с т и п п. О, сколько раз, дерзкий юноша, ты будешь целовать зад у сильных мира сего, чтобы получить местечко в конце стола!
Д и о г е н. Никогда, старик. Место, где сидишь ты, мне не подходит. Думаю, меня вырвало бы от отвращения…
А р и с т и п п. Чтобы тебя вырвало, надо сначала поесть.
Смех.
А р и с т о д е м. А чтобы поесть, надо иметь что.
Д и о г е н. Уж кость-то я получу… Мне этого достаточно.
А р и с т о д е м. И мне сдается, что для собаки вполне достаточно. Но почему, в конце концов, ты называешь себя собакой?
Д и о г е н. Потому что я виляю хвостом перед теми, кто мне что-нибудь дает, лаю на тех, кто ничего не дает, и вонзаю клыки в мерзавцев.
А р и с т о д е м. Вот как? Ну так повиляй хвостом, собака!
Смех.
Д и о г е н. Я сказал: в мерзавцев я вонзаю клыки.
А р и с т о д е м. А я ожидал, что ты, как послушная собака, отблагодаришь меня за кость.
Д и о г е н. А я не говорил, что я послушный.
А р и с т о д е м. Боюсь, мне придется приказать рабам вытолкать тебя отсюда взашей.
Д и о г е н. Странно, ты терпишь за своим столом стольких собак, а собираешься выгнать именно меня… Но знаешь, что важно, Аристодем? Меня это не волнует. Ты только и можешь, что позвать рабов да выгнать меня. Они останутся твоими рабами, ты — рабом своего гнева, а я останусь таким же свободным, как и был.
А р и с т о д е м. А не слишком ли ты расхвастался после того, как граждане Синопа приговорили тебя к изгнанию…
Д и о г е н. Что поделаешь? И я приговорил их — оставаться там. Кто же больше пострадал?
А р и с т о д е м. А ты не так глуп. Мне нравятся твои ответы.
Д и о г е н. Я вовсе не стараюсь тебе
понравиться. Твое мнение обо мне, плохое или хорошее, мне совершенно безразлично.А р и с т о д е м. Иди, сядь здесь, рядом со мной. Ты больше Аристиппа заслуживаешь того, чтобы сидеть на этом месте.
А р и с т и п п. Первый шаг собаки к хозяину…
Д и о г е н (спокойно). Надеюсь, ты ничего не попросишь у меня в уплату за неудовольствие, какое мне доставляешь, сажая подле себя.
А р и с т о д е м. Я никогда не прошу. Я даю.
Д и о г е н (садясь на указанное место). А я наоборот, никогда не даю. Так что не строй иллюзий на сей счет.
К с е н и а д. Не понимаю, Аристодем, зачем ты окружаешь себя разными сомнительными личностями…
Д и о г е н. Здесь можно чем-нибудь поживиться, кроме болтовни этого слабоумного, Аристодем? Или ты пригласил меня сесть рядом, чтобы насыщать мои уши?
А р и с т о д е м. Что ж ты не угощаешься? Собери остатки еды. Вот кости, вот крошки… Здесь на целую свору собак хватит…
Д и о г е н (собирает объедки и ест). Я не благодарю тебя. Вы сами объедки, объедки и даете.
А р и с т о д е м. О, я считал тебя только наглецом. Теперь же вижу, ты настоящий бунтовщик!
Д и о г е н. Если презрение можно считать бунтом, то я бунтовщик.
К с е н и а д. Я же говорил! Говорил! Они хотят лишить нас имущества! Хотят сварить нас в котлах! Нищие слетелись в город, как мухи на падаль!
Г о с т ь. А мы, вместо того чтобы уничтожать их, приглашаем к столу.
К с е н и а д (Диогену). Уж я-то вас хорошо знаю. Прямо на улице, на глазах у всех любовью занимаетесь! Бесстыдники!
Д и о г е н. А почему нам должно быть стыдно, дяденька? Из-за обязательств, которые нам оставили боги?
К с е н и а д (без всякой логики). Он порочит богов! Он назвал меня «дяденька»! Вы просто стадо свиней. Я не желаю больше слушать! (Закрывает уши ладонями, но тут же, увидев перед собой добрую четверть бараньей туши, подчиняется таинственному зову желудочного сока.)
Д и о г е н (смеясь, с полным ртом). Вот, всегда вы так! Затыкаете уши, услышав «непристойность», а потом спешите раскрыть уши и набить брюхо. Уши не страдают от голода. Так что придется вам, мироеды, выслушать вещи и пострашнее. И пусть вам будет все труднее одновременно затыкать себе уши и набивать брюхо.
А р и с т о д е м. То, что ты сказал, — правда. Но опасная.
Д и о г е н. Любая правда опасна.
А р и с т о д е м. Но не все опасное неизбежно. Наш порядок слишком прочен и слишком хорошо защищен, чтобы вы могли его пошатнуть.
К с е н и а д. Это ты, голодранец, хочешь меня пошатнуть? Ты — меня?
Д и о г е н. Даже и не думаю. Ты сам шатаешься.
К с е н и а д (поднимается и, пошатываясь, делает несколько шагов). Кто шатается? Я, который был одним из тридцати афинских тиранов? Который заткнул рты демократам? Который послал на смерть двух военачальников?