"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

И в мгновение ока рухнула на асфальт.

5

Я бросился на помощь. Она была в полузабытьи, скорее от спиртного, чем от падения.

Мне пришлось волочить ее к машине, она не стояла на ногах.

— Бригитта? Ты слышишь меня, Бригитта?

Женщина вцепилась мне в руку. Глаза ее лихорадочно блестели.

— Домой.

— Я должен отвезти тебя в больницу.

— Домой, — повторила она.

— Не думаю, что это хорошая мысль. Тебе нужна помощь.

— Единственная помощь, какая мне нужна, Сэлинджер, — это помощь Господа. Но Он уже давно меня оставил. Помоги мне сесть. Я покажу дорогу.

Я застегнул на ней ремень безопасности. Мы поехали.

Бригитта жила в старом доме с облупившимися стенами. Жалюзи на окнах покоробились, разбухли от сырости.

Внутри было еще хуже. Дом запойной пьяницы, сказал я себе, едва Бригитта, нашарив в сумочке ключ, умудрилась вставить его в замочную скважину. Всюду бутылки. На каждом предмете мебели — слой жира и пыли. Запах как в клетке какого-нибудь животного.

Я уложил Бригитту на диван. Только тогда заметил, что женщина обута в легкие тряпичные туфли. Я осторожно снял их. Ноги у нее посинели, руки и губы тоже. Она стучала зубами. Белки глаз были мутные, желтушные, а расширенные зрачки неотступно следили за мной. В углу я откопал пару одеял, все в каких-то пятнах, которые вполне могли быть засохшей блевотиной. Но я уже притерпелся к вони и не слишком привередничал.

Я укрыл ее, стал растирать.

— Ты точно не хочешь, чтобы я вызвал врача?

— Мне уже лучше. Хватит тереть. Что бы сказала твоя жена?

Я плотнее укутал ее и закурил. Только сейчас ощутил, что весь взмок от пота. Теперь, когда страх прошел, я разозлился. Ведь я чуть не задавил ее. И меня прорвало:

— Какого черта ты шляешься по дорогам полуголая в такую пургу? Ты могла совсем околеть, дура проклятая!

— Я алкоголичка, Сэлинджер. Ты не заметил? — пробормотала она. — Так ведут себя все алкоголики. Причиняют неприятности себе и другим.

Она улыбнулась.

Улыбка меня остановила. Нежная улыбка.

— Хочешь чего-нибудь выпить, милости прошу, — сказала Бригитта; на ее лицо мало-помалу возвращались краски. — Есть из чего выбрать. И спасибо, что не наехал на меня.

— Не за что благодарить, — буркнул я.

Бригитта вытянулась на спине, одернула одеяло, словно то было вечернее платье.

— Да нет, есть за что. Всегда есть за что благодарить. В ту ночь, когда Гюнтер погиб, я хотела поблагодарить его, да не успела. Присядь.

В ушах зашумело, словно ее слова низринули меня с высоты.

Я откопал стул, погребенный под грудой старых газет. Сбросил их на пол, уселся.

— Ты знаешь, что Гюнтер покончил с собой? Это не был несчастный случай. Он знал все дороги в Зибенхохе и окрестностях лучше, чем кто бы то ни было. Он бы вписался в тот поворот с закрытыми глазами. И выпил в тот вечер не больше обычного. Я знаю. Я была с ним. Была с ним до того, как он разбился насмерть.

— За что ты хотела его поблагодарить?

— Он сказал, что хочет покончить с историей о Блеттербахе и со спиртным. Потому, что губит мою жизнь. Он имел в виду, что собирается убить себя. Но я была слишком пьяна, чтобы это понять. Он и в этом винил себя, он думал, это из-за него я пристрастилась к бутылке. Он меня любил, знаешь?

Она глядела на меня пристально, с вызовом.

— У вас была красивая любовь? — спросил я.

— Не такая, как между Куртом и Эви, нет, — захихикала она, — нам, увы, было далеко до Курта и Эви. Но мы как-то ладили. Любили друг друга и, когда не напивались, временами даже бывали счастливы. К сожалению, с течением лет такие моменты выпадали все реже и реже. Подай мне бутылку, а? Жажда замучила.

— Лучше не надо.

— Это мое лекарство, Сэлинджер. Подай.

Я мог отказать ей. Встать с шаткого стула и уйти не попрощавшись. Ей стало лучше, обморожений явно нет, я больше ничего ей не должен. Но я ничего такого не сделал. Я не ушел.

Как всегда, стал кривить душой.

Я внушал себе, что мое присутствие ей на пользу. Пока я здесь, пока Бригитта говорит со мной, она хоть немного воздержится от выпивки. Я дам ей совсем чуть-чуть, только чтобы согреться. Ведь она еще вся дрожит.

ЧС, чушь собачья.

Но я остался не для того, чтобы узнать новые подробности бойни на Блеттербахе. Я остался, чтобы изгнать Бестию. Сосредоточившись на истории Блеттербаха, я перестану думать о белой пелене, которой вьюга окутала Зибенхох, и о том, с какой быстротой обрушился мой рассудок. Клин выбивают клином.

Я боялся. Боялся того, что со мной случилось на парковке у супермаркета.

А если бы приступ случился в присутствии Аннелизе? Поняла бы она, что я так и не принимаю психотропные средства? Что бы она предприняла? Ушла бы от меня, как грозилась? А если бы, боже мой, приступ случился, когда рядом Клара? Как бы восприняла это моя девочка?

Я протянул Бригитте бутылку пива, которая стояла на столе. Бригитта мгновенно осушила ее.

Глаза раненого животного.

— Я тебе противна, Сэлинджер?

— Мне тебя жаль.

— Почему?

— У тебя большие проблемы с этим добром.

— Мне хорошо, дорогой. Теперь, когда Гюнтера нет, мне в самом деле хорошо.

— Ведь вы любили друг друга?

— Любовь не такая простая штука, как показывают в кино. Не в Зибенхохе, по крайней мере. Я поняла, что по-настоящему люблю Гюнтера, только когда он разбился.

Она рассмеялась гортанным смехом, откинув голову назад.

— Он покончил с собой, чтобы спасти меня, понимаешь? Вот что он хотел мне сказать. Что лишит себя жизни потому, что знает: он убивает меня. И я тебе толкую не только о спиртном. Я тебе толкую о бойне. Этой историей он и убивал меня. Убивал себя. Поэтому мне жаль, что я его не поблагодарила.

Бригитта поднялась, сбросив одеяла на замызганный пол.

Чуть пошатываясь, дошла до буфета из темного дерева. Выдернула ящик, откуда выпала пара пустых бутылок. Она этого даже не заметила.

Бригитта села, я передал ей одеяла. Она укутала ноги. Протянула мне старый альбом для фотографий в кожаном переплете.

С тех пор как Макс показал мне снимки с места преступления, я относился к фотографиям с опаской.

— Возьми, он не кусается.

Я взял альбом, пристроил его на коленях. Открыл не сразу.

— Это ты?

— Это была я, — поправила Бригитта. — Все говорили, что я могла бы сниматься в кино.

Между женщиной, которая сидела передо мной, и чудесной белокурой девушкой, которая подмигивала с фотографии в альбоме, пролегли световые годы. Рука покоится на бедре, вызывающий взгляд. Длинные волосы, шорты, выставлявшие напоказ ноги, достойные любого подиума.