"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

— Твоя жена сказала, что, если я посмею тебе помогать, она меня на куски разрежет…

— Она может.

— Тебе так скверно, компаньон?

На этот раз я помолчал. Потом сказал:

— Мне нужно знать.

— Кто совершил преступление тридцать лет назад? Ты совсем обезумел?

— Я не такой идиот, — ответил я, хотя внутренний голос и твердил мне, что именно такой, особенно после откровений Бригитты. — Я просто хочу знать, способен ли я это прояснить. Рассказать историю так, как следует.

— Но очевидно, что ты…

— После Ортлеса — нет.

— Черт, Сэлинджер, ты хочешь, чтобы я помассировал твое эго? Хочешь, чтобы я сказал тебе, что ты лучший писатель из всех, какие есть? Если хочешь, я это сделаю и скажу. Сегодня же сяду в самолет и прилечу петь тебе колыбельные песенки, но знай: если настоящая проблема в этом, ты безумен, как дикий мустанг.

— Тебе не понять.

Я его обидел. Мне это стало понятно еще до того, как я закончил фразу.

— Потому что меня там не было, так? — выпалил он.

— Не поэтому.

— Ты говнюк, Сэлинджер.

— Если бы ты был на моем месте, ничего бы не случилось.

— Неправда.

Я долго над этим думал. Ночами напролет.

— Тебе бы не пришла в голову такая хрень, как спуститься в трещину. Сейчас «Горные ангелы» стали бы новым фактуалом фирмы «Макмеллан-Сэлинджер»; мистер Смит, довольный, сидел бы у себя в офисе и подсчитывал барыши, а мы с тобой… мы бы думали над следующим сезоном. Или над фильмом.

— Но мы ведь делаем фильм, — прошептал Майк: никогда я не слышал, чтобы он говорил таким упавшим тоном.

— Я его ненавижу.

Вздох.

— Я тоже. Но существует контракт.

— Знаю. А теперь раскрой хорошенько уши, — проговорил я, стараясь, чтобы голос меня не выдал, — ибо мне требуется твоя помощь.

— Выкладывай.

— Ты должен найти всю, какую возможно, информацию об одном человеке.

— О ком?

— У тебя есть бумага и ручка?

— Конечно.

— Его зовут Оскар Грюнвальд. Он занимался исследованиями в Университете Инсбрука, или что-то в этом роде. Я хочу узнать о нем все, что можно раскопать. Спусти с поводка агента ноль-ноль-семь, который дремлет в тебе.

— Сэлинджер?

— Тебе продиктовать по буквам?

— Ты уверен, что это хорошая мысль?

— Сделай это.

Молчание.

Потом голос Майка:

— История-то хоть хороша?

Я улыбнулся и впервые за целый день сказал не кривя душой:

— Она великолепна, Майк. Вот освобожусь немного и все тебе расскажу.

— Ну, тогда успехов тебе.

— Bye, man! [102]

— Компаньон?

— Слушаю.

— Будь осторожен.

7

102

Пока, мужик! (англ.)

Клара была одета в красное. В темно-красное. Кроваво-красное. Руки за спиной, лицо бледное, губы синие. Пристальный взгляд широко раскрытых глаз. Я устремился к ней, раскинув руки. Хотел, чтобы она подошла, обняла меня. Хотел ее согреть.

Хотел согреться.

— Почему ты не идешь ко мне, малышка?

— Ты его слышишь, папа?

Я ничего не слышал, так ей и сказал.

Клара склонила голову.

— Почему ты плачешь?

— Голос говорит, что придет и заберет тебя. Говорит, что на этот раз… — Клара шмыгнула носом, ее дыхание поднималось облачками пара. Было холодно. Было так холодно. — Говорит, на этот раз возьмет и меня тоже.

Я хотел подойти. Обнять ее. Утешить.

Но не мог сдвинуться с места.

На букву «б», папа.

— «Белизна»?

— На букву «б», папа.

Она стояла босая, я только сейчас это заметил. Ножки ее были не синими. Они были черными.

Как у мертвой.

— На букву «б», папа.

— Нет, малышка, нет.

Клара резко подняла голову. Глазницы ее были пусты.

Она завопила.

Это я вопил.

8

На букву «б». «Бестия».

Ателье дьявола

1

Когда я постучал в дверь Манфреда Каголя, уже наступило 5 февраля. Снежная буря осталась лишь в воспоминаниях, и хотя солнце не могло растопить лед даже в самые теплые часы, гулять на свежем воздухе было приятно.

Человек, задумавший Туристический центр, жил в одном из самых старинных и красивых домов Зибенхоха. Богатство хозяина не бросалось в глаза, а проявлялось в деталях. Изящная решетка, низенькая стенка, которая по весне, наверное, вся покроется глицинями, отделка неброская, но стоящая огромных денег. Единственная уступка тщеславию — «мерседес» последней модели под навесом с шиферной крышей, занесенной снегом.

Мне открыла женщина лет пятидесяти.

— Госпожа Каголь?

— Я экономка. А вы господин Сэлинджер?

— Он самый. Мне назначена встреча. Простите мою неловкость.

Я проследовал за ней в Stube, где уселся в кожаное кресло. Stube в доме Каголя явно относилась к другой весовой категории по сравнению с комнатой, где Макс провел детство, а печь, встроенная в стену, представляла собой шедевр кирпичной кладки. Я не эксперт, но судя по тому, как были подобраны изразцы, над печью работал незаурядный мастер. По стенам, обшитым деревянными панелями, были развешены образцы резьбы по дереву, которые, наверное, стоили целое состояние. Все в этом доме говорило о деньгах и власти.

— Простите, что заставил вас ждать, господин Сэлинджер.

Рукопожатие Манфреда было сильным, решительным.

— Могу я предложить вам выпить?

— Я выпью того же, что и вы.

— Я абстинент, — сказал Манфред, чуть ли не извиняясь. — Минеральная вода подойдет?

— Подойдет и минеральная вода.

Экономка исчезла.

Вскоре она вернулась, неся два бокала с дольками лимона на дне и с чистейшими кристаллами льда. Манфред поблагодарил ее и позволил удалиться. Когда мы остались одни и дверь плотно закрылась, он разлил по бокалам воду.

— Говорят, будто чокаться водой — плохая примета, — проговорил он, поднимая бокал, — но вы, надеюсь, не суеверны.

— У меня много ипостасей, господин Каголь, — ответил я под перезвон бокалов. — И я не суеверен, это правда.

— Вы меня заинтриговали, господин Сэлинджер: каковы же они?

— Отец. Муж. Сценарист на телевидении. И очень плохой лыжник.

Манфред вежливо рассмеялся. Пригладил усы — скобкой, серо-стального цвета.

— Здесь вы в качестве сценариста на телевидении, господин Сэлинджер?