"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

– Меня часто не бывает дома, увлекаюсь гольфом и… Хорошо, – кивнул мужчина, принимая бумажку.

– Которая из них ваша? – спросил я, показывая на кнопки.

– Эдблум, Карл Эдблум. – Мужчина протянул руку. – Приятно познакомиться.

Мы пожали друг другу руки, после чего я сел в машину и поехал в Андерслёв.

Арне все еще решал кроссворд. Я рассказал ему о поездке в Хелльвикен, Карле Эдблуме и о том, что Лизен уехала в большой черной машине.

Арне кивнул.

– У тебя есть лестница? – поинтересовался я.

– Что ты задумал?

– У Бергстрёма высокий забор.

– Ты идиот, – ответил Арне. – Позвони Эве.

– И что я ей скажу? Что Лизен не ночевала дома?

– Скажешь, что думаешь.

– Есть лестница или нет?

– Посмотри в кладовке. Свея доставала ее, когда мыла окна.

Я составил короткий список из фамилий и телефонных номеров и протянул его Арне.

– «Эва Монссон, Анетта Якобсон, Карл-Эрик Юханссон из газеты, Симон Пендер и Андрюс Сискаускас из Сольвикена»… – прочитал старик. – Что мне с ними делать?

– Это на случай, если меня долго не будет.

Я погрузил лестницу в багажник и поехал.

Арне долго смотрел мне вслед с крыльца.

Глава 63

Сарай Бергстрёма, ноябрь

Герт-Инге поставил машину возле дома.

Когда он отстегнул наручники от ремня безопасности, Лизен попыталась освободиться. Она оказалась сильнее, чем он думал: извивалась в его руках, лягалась и даже пыталась ударить. Стоило Герту-Инге ослабить хватку, как она вырвалась, но тут же упала, запутавшись в джинсах, которые болтались у нее на щиколотках.

Собравшись с силами, Герт-Инге обхватил ее за талию и перебросил через плечо, как мешок с мукой, захватил правой рукой сумки – свою и ее – и зашагал по дорожке через березовую рощу.

Голова Лизен болталась у него за спиной.

Герт-Инге ускорил шаг.

Он швырнул ее в темно-синее кресло с полированными махагоновыми подлокотниками. Лизен – в наручниках, со скотчем на губах и спущенными штанами – испуганно озиралась, словно до сих пор не поняла, что случилось. В машине она боролась с охватившим ее паническим страхом, все произошло слишком быстро.

Кресло, куда ее посадили, похоже, было не из того же гарнитура, что диван по другую сторону стола. Он показался Лизен знакомым. Ах да, именно на нем сидела женщина в чудовищном парике из фильма на мобильнике Харри Свенссона.

Герт-Инге стоял спиной к ней и рылся в ее сумочке.

Лизен попыталась подняться, но сил для рывка не хватило. Она завертелась, сползая с кресла, пока подоспевший Герт-Инге не вернул ее в вертикальное положение.

Он сорвал скотч, губы обожгло болью. Лизен заскрежетала зубами, разминая челюсти, и сглотнула.

– Как ты познакомилась с журналистом? – спросил Герт-Инге.

– Журналистом?

Лизен сама удивилась, насколько спокоен был ее голос.

– Ты знаешь, о ком я.

– Никакого журнали…

Левая щека запылала, хлопок эхом отскочил от стен. Только после этого Лизен поняла, что ей влепили пощечину. Потом еще раз, по другой щеке, тыльной стороной ладони.

– Не ври!

Глаза Лизен наполнились слезами, и лицо мужчины расплылось.

Щеки все еще горели.

– Разве отец не учил тебя, что врать нельзя?

Он схватил ее мобильник и нажал на кнопки.

– Вот, вот он, вот он… журналист, – повторял Герт-Инге, тыча ей в лицо светящийся дисплей. – Ты умеешь читать?

Лизен кивнула. У нее оказалось восемь пропущенных звонков и две эсэмэски. Все от Харри. Его имя стояло на дисплее.

– Значит, ты знаешь журналиста?

Лизен кивнула.

– Тогда почему врешь?

Она молчала.

– Я думал, ты другая.

– Прости.

Прости? Вот как она заговорила! Что ж, самое время.

Герт-Инге с удовлетворением посмотрел на ее щеки – красные, со следами его пальцев. Сила удара в запястье, кисть расслаблена, пальцы чуть расставлены – хорошая работа!

Но Лизен не выглядела напуганной. Герт-Инге даже зауважал ее. Не то что ирландка!

«Прости» – больше ничего. Ни слез, ни мольбы о пощаде.

Герт-Инге давно уже не думал о том, как бы сложилась его жизнь, если бы не ряд случайных обстоятельств. Если бы не мать, точнее, не дедушка… Он привык во всем винить мать, но как останешься нормальной, родив ребенка от собственного отца?

На несколько мгновений комната погрузилась в полную тишину. Первое время Лизен тяжело дышала, но теперь успокоилась и сидела, уткнувшись головой в мягкую спинку кресла.

– Мой отец был отцом моей матери, – вдруг сообщил Герт-Инге.

Лизен не пошевелилась.

– То есть мой дед стал моим отцом, – повторил Герт-Инге.

Лизен не реагировала, но ему полегчало.

– Может, это все объясняет хоть отчасти. – Он вздохнул. – А может, целиком.

И начал рассказывать.

Он представлял, что сделает это в другой обстановке: угостит Лизен хорошим обедом, нальет вина, а потом признается во всем. Но получилось иначе. Они сидели в сарае, который он собственноручно обустроил для других целей, и Лизен слушала его в наручниках, со сведенными за спину руками, с горящим после пощечин лицом и со спущенными на щиколотки брюками.

Герт-Инге ничего не утаил: ни похождений матери, ни ее березовых розог, ни того, как она затушила сигарету о его член. Он вспомнил о шофере из городка Фру-Альстад, и свой первый автомобиль, и то, как сам превратился в «экзекутора».

Он не хотел убивать, подчеркивал Герт-Инге, но иногда приходилось.

Ведь он был практичным человеком и всегда действовал по обстоятельствам.

Герт-Инге рассказал о Кате Пальм – первой женщине, которую задушил, – и открыл Лизен, где ее закопал. Потом перешел к другим жертвам: винному дилеру из Мальмё, девушке с бензозаправки, польской проститутке.

Собственно, полька ему нравилась.

Лизен слушала молча, глядя перед собой. Только когда Герт-Инге рассказывал о сигарете, которую мать затушила на головке его члена, она отвернулась.

Под конец Герт-Инге вспомнил о пожаре в доме престарелых и еще раз повторил:

– Мой дед был и моим отцом.

Потом встал, приподнял в углу комнаты доску в полу и вытащил из-под нее толстую папку.

– Вот здесь… я все записал.

Лизен неожиданно разволновалась.

– Я помогу… у меня… связи, – проговорила она запинаясь.