"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

– Даже если мы узнаем, где ноутбук, – сказал Сантини, – это еще не значит, что Тирелли находится там же. А даже если и так, это не значит, что Торре с ним.

– Знаю. У нас всего одна попытка. Если облажаемся, поступим по-твоему, – ответила Коломба.

– Если облажаемся, может оказаться слишком поздно. Уверена, что хочешь взять на себя такую ответственность?

Коломба покачала головой:

– Нет.

– Но все-таки готова рискнуть.

– Да.

– Не хотел бы я быть на твоем месте, – сказал Сантини.

Через две минуты позвонил Ансельмо: ноутбук Тирелли был подключен к беспроводной Сети долгосрочной стоянки для трейлеров и домов на колесах.

35

Улица Понтина представляла собой региональную магистраль, ведущую из римского EUR, квартала Всемирной выставки, в городок Террачина. Стоянка располагалась на улице Понтина недалеко от Большой кольцевой дороги. Небольшой паркинг площадью пять гектаров был почти сплошь покрыт металлическими навесами, под которыми длинными упорядоченными рядами стояли транспортные средства. Над проходной, ворота которой открывались автоматически, когда сторож вводил код на пульте управления, висела табличка, сообщавшая, что в связи с текущими ремонтными работами рабочие часы парковки, обычно открытой с семи до двадцати четырех часов, временно сокращены, а ставить и забирать транспортные средства можно только с десяти до восемнадцати часов. «Просим прощения за доставленные неудобства». Возможно, из-за этого большая часть мест оставалась незанятой. А может, клиентов отпугивал запущенный вид парковки. В невидимой с дороги отгороженной зоне стоянки бульдозер забрасывал песком глубокую яму. Неподалеку от него, возле груды мешков с цементом, крутилась бетономешалка.

К семи часам утра по прилегающей к стоянке дороге уже двигался сплошной поток машин, в то время как пешеходов было почти не видно. Сидящий в будке у въезда охранник – нелюдимый пятидесятилетний румын, который к тому же плохо говорил по-итальянски, – то и дело отвлекался от экрана, подключенного к двум смотрящим на дорогу камерам, на идущий по телевизору старый фильм. Охранника звали Петру, но из-за ушей-пельменей, оставшихся ему на память о не слишком блестящей боксерской карьере, все называли его Лопоухим. Ему было приказано никого не впускать и не совать нос в то, чем занимается хозяин на другой стороне парковки. Может, это незаконная стройка. Или захоронение токсичных отходов. Явно какие-то грязные делишки, но Петру все это не волновало. Ему платили, чтобы он не волновался.

Интерком зазвонил. Взглянув на экран, Петру увидел усатого мужчину и длинноволосую женщину. Они снова нажали на звонок. Петру подъехал на стуле к окну и высунул голову наружу.

– Закрыто! – прокричал он.

Парочка словно и не услышала. Мужик снова позвонил. Петру вздохнул и, поеживаясь от утренней прохлады, вышел из будки, в которой жужжал включенный на полную мощность обогреватель.

– Мы закрыты до десяти. Табличку видели? – сказал он, подойдя к воротам.

Женщина просунула руки между перекладинами и притянула его к воротам. Петру больно ушиб нос, сломанный в последнем профессиональном бою. Тогда пацан на десять лет моложе его расквасил ему клюв и едва не вдавил его Петру в лоб. Мужчина достал пистолет и нацелил ему в лицо. В другой руке он держал полицейское удостоверение.

– Открывай, – приказала женщина.

Отец находился в одном из брошенных трейлеров в двадцати метрах от ямы. Когда клиент оставлял на стоянке машину – обычно довольно дешевую – и исчезал, сотрудники приводили ее в порядок и пытались продать, но самую ржавую и убитую рухлядь попросту перепарковывали на окраину стоянки, которую называли между собой «кладбищем слонов». В одном из таких старых драндулетов и находился сейчас Отец. По трейлеру все еще было заметно, что когда-то он принадлежал семье с детьми: стены пестрели детскими наклейками, а в углу собирала пыль деревянная колыбель. На кухонной мойке стоял подключенный к Wi-Fi ноутбук.

У Отца болели ноги, но он стоял неподвижно и в полной тишине, не двигая ни единым мускулом, наблюдал за агонией Данте. Умение наблюдать было незаменимым навыком в его работе, и за годы непрерывных экспериментов он овладел этим искусством в совершенстве. Собственный образ представлялся ему неусыпным глазом, способным проникнуть в каждую тайну живых и мертвецов. На другой работе, которая была ему необходима в качестве прикрытия, он применял лишь малую долю своего таланта. Даже этих крупиц было достаточно, чтобы возвыситься над средним уровнем халатных, ненаблюдательных, слепых к важнейшим деталям коллег. Фиктивная работа приносила ему умиротворение. Исследуемый материал был безучастным, не дергался и не бунтовал. Когда Отец вставлял термометр в анальное отверстие трупа или доставал из грудной клетки сердце, ему не приходилось подавлять чужую волю. Битва состоялась где-то еще, и на столе для вскрытия лежали останки проигравшего. Изучая причины смерти, Отец исследовал следы оборвавшейся жизни. Распознавал проявления привычек, пищевых предпочтений, пороков и тайных грешков. Вдыхал запахи тел, поглаживал их обнаженной ладонью. Украдкой целовал, чтобы ощутить на вкус. Но и этого было недостаточно, чтобы разогнать последние тени и узнать абсолютно все. Каждый раз, когда приходилось зашивать труп и передавать его в морг, Отец чувствовал себя так, словно откладывает захватывающую книгу, не прочитав и страницы.

Но чувства его обострялись и он молодел душой, лишь когда возвращался к своей подлинной жизни. Потому что тайны живого, активного разума отличались от загадок, скрываемых разлагающимся куском плоти, как небо от земли. Работа с живым материалом предполагала постоянную неопределенность и борьбу с непредвиденными обстоятельствами. Здесь избитых дорог не существовало. Подопытные бунтовали или учились его любить, умирали или пытались убить его. По крайней мере, поначалу – пока он еще не придал им окончательную, им одним установленную форму.

Данте обвинял его в том, что он наслаждается властью, но нет ничего дальше от истины. Он всего лишь художник, влюбленный в собственный труд, ведь на высшем уровне и искусство, и наука равно стремятся к прекрасному. К абсолюту.

Отец немного увеличил яркость экрана. И веб-камера, и светильник на батарейках все еще работали, но свет был более тусклым, чем ему бы хотелось. Сейчас лицо Данте частично оставалось в тени, и Отцу не удавалось с точностью различить его выражение. Виден был лишь распахнутый рот, ловящий воздух, которого уже начинало не хватать.

Когда ковш бульдозера сбросил на трейлер первую порцию песка, Данте начал биться затылком о стену. Должно быть, он надеялся потерять сознание. Но вскоре силы его покинули. Если не считать судорог в ногах, он почти перестал шевелиться. И все-таки сознания он не лишился, и его глаза были открыты. Отца удручало, что он не может в них заглянуть.

Он оторвал взгляд от экрана и выглянул в окно. В десятке метров от него застыл на краю ямы бульдозер. Водитель смотрел на него в ожидании дальнейших указаний. Водителя звали Маноло, и он был с Отцом с самого начала. Маноло не был одним из выродков Немца – его он выбрал лично. И хотя он скопил достаточно денег, чтобы жить припеваючи, но унаследованную от родителей стоянку так и не продал.

Вздохнув, Отец подумал, что пора попрощаться с последним пережитком самого плодотворного и удивительного периода в своей жизни. Он помахал водителю рукой и подал ему знак зарывать яму.

Сантини пристегнул Петру наручниками к письменному столу. Коломба наклонилась к охраннику:

– Где Тирелли?

– Кто? – спросил Петру.

– Старый. Худой. Длинные волосы.

– Не знаю такого, – ответил Петру.

В этот момент издалека донесся шум набирающего обороты двигателя бульдозера. Петру невольно взглянул в этом направлении.

– Он там, – сказала Коломба и пошла к двери.

Сантини двинулся было за ней, но Петру застал его врасплох. До сих пор он не оказывал им никакого сопротивления, а теперь вдруг выпрямился во весь свой почти двухметровый рост и разломал стол. Начав оборачиваться, Сантини увидел, что охранник размахивается полуметровым деревянным обломком, свисающим с его наручника. Он отшатнулся, избежав удара в лицо, но острие вонзилось ему в бедро и почти проткнуло его насквозь. Сантини схватился за ногу и, крича от боли, упал на пол. Он был не в состоянии даже выхватить оружие.