"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

— Сэр, регистрация заканчивается… Что вы намерены делать?

Я решил тем не менее ехать. Наверное, это была попытка сбежать. Так я оказался один на борту самолета, летевшего в Нассау, и за время полета, дабы отпраздновать встречу с подругой моей Одинокостью, высосал целую бутылку шампанского, а за ней — несколько тех крошечных шкаликов виски, на которые обрекает нас гражданская авиация.

Прибыв на Багамы, я погрузился в какой-то кукурузник и через двадцать минут оказался на островке, окруженном лазурными водами. Я прибыл на Харбор Айленд — этот маленький рай станет для меня новым адом. И все же представьте себе роскошный отель, угнездившийся среди тропической растительности. Главное здание окружал парк, похожий на ботанический сад, где в покрытых кувшинками водоемах таилось царство разноцветных рыб и водяных черепах. Номерами же служили отдельно стоящие бунгало на сваях, они даровали гостям чувство полного уединения.

Клиентов привлекало отменное обслуживание, а главное — предельная потаенность заведения. Ибо на Харбор Айленд никто не приезжал в одиночку. Меня со всех сторон окружали парочки: тайные любовники, горячие прелюбодеи, пары старые, довольные жизнью, и пары новорожденные, которые целовались в ресторане, жестоко испытывая терпение официанта, ожидавшего, пока они расплетут языки и будут в состоянии сделать заказ. Я приметил даже шведскую семью без всяких комплексов. И посреди всего этого мирка — я, сидящий за столиком один. Наверное, я был первым кретином в истории отеля, который явился туда без пары.

Можно было немедленно сложить вещи в чемодан и вернуться в Нью-Йорк, но я не устоял и решил, что пальмы и море пойдут мне на пользу. Но когда перед вами любовное разочарование, то, развались оно хоть на диване, хоть на шезлонге, результат один: вы впадаете в уныние. В довершение всего, отдых на море — это безделье. На пляже я все время думал о Реган. В моей голове все смешалось. Мне нужен был собеседник, и я стал искать, кто бы меня выслушал и посочувствовал. Вернулся в гостиничный бар, но бармену было некогда, а его коллега меня избегала — думала, я собираюсь к ней приставать. Сидя за стойкой в обществе пивной кружки, я представлял себе, как рядом садится Гарри Квеберт в цветастой рубашке. Он бы хлопнул меня по плечу и шепнул: “Маркус… Маркус… Маркус…” — что означало: сейчас он преподаст мне небольшой урок жизни, который у него был всегда наготове и в котором я теперь очень нуждался. Что бы он мне сказал? Что-нибудь вроде: “Маркус, какого черта вы расселись тут в баре и маетесь? Если вы оказались один на острове, это не значит, что у вас нет собеседника. Знайте же, что предмет, который лежит у вас в кармане, называется телефон, он позволяет общаться с людьми на расстоянии. С друзьями, например. Друг, Маркус, — это не психолог и не ваша матушка. Оставьте уже в покое бармена, ради бога, и позвоните другу, вам полегчает”.

На свете был лишь один человек, которому мне хотелось излить душу, — сержант Перри Гэхаловуд. Но до сих пор что-то удерживало меня от звонка. Думаю, мне было стыдно, что меня так подло бросили. Дух Гарри Квеберта придал мне мужества, и я решился звякнуть.

— Писатель! — отозвался он каким-то ненормально радостным голосом.

Мне бы понять, что дело неладно: Гэхаловуд никогда не бывал жизнерадостным, особенно со мной. Это не вписывалось в образ. Если мне случалось позвонить дважды за неделю, он выдавал что-нибудь вроде: “Надеюсь, у вас что-то срочное, не просто так вы все время названиваете?” Мне бы догадаться в тот день, что за необычным приветствием Гэхаловуда кроется потребность выговориться. Но я не врубился, слишком зациклился на собственной жалкой истории.

— День добрый, сержант, как дела?

— Это вас надо спрашивать, писатель. Каково оно на Багамах? Дайте помечтать, тут льет как из ведра и холод собачий.

Я обвел взглядом окружавшую меня идиллическую картину и вдруг постеснялся жаловаться. Не решился ему рассказать, что получилось с Реган.

— Как нельзя лучше, — соврал я. — Тропическая жара, сказочное место. Чего же еще желать? Сижу в баре гостиницы, посасываю пиво. Думал о вас, и захотелось вам позвонить.

Единственной реакцией на мои слова было странное долгое молчание. Потом Гэхаловуд неуверенно начал:

— Знаете, писатель, когда вы тогда вечером пришли к нам на день рождения дочери…

Он осекся. Я почувствовал, что ему хочется излить душу, но он уже спохватился:

— Я был рад, что вы пришли.

— У вас все в порядке, сержант?

— Все в порядке.

Мы нажали на отбой. Звонок стал несостоявшейся встречей на расстоянии четырех тысяч километров: каждый из нас нуждался в другом, но мы оказались неспособны это выразить.

Тогда я этого еще не знал, но Гэхаловуд говорил со мной из машины. Машина стояла на улице, в центре Конкорда, а он смотрел через панорамное окно ресторана на свою жену, которая ужинала с каким-то мужчиной. Она снова ему солгала, сказала, что должна допоздна сидеть в офисе. Гэхаловуд подозревал это уже несколько недель, а теперь получил подтверждение: Хелен ему изменяла.

* * *

День проходил за днем, и наконец мое пребывание на Харбор Айленд подошло к концу. Последний вечер я провел в своем бунгало. Собирая пожитки, я извлек из недр дорожной сумки блокнот с записями, о котором давно забыл, и, листая его, обнаружил засунутое за кожаную обложку фото двадцатилетней давности. На нем был я в окружении родни из Балтимора: дяди Сола (брата отца), тети Аниты и кузенов Вуди и Гиллеля.

Я улыбнулся людям, застывшим на глянцевой бумаге. Я так их всех любил. Долго смотрел на снимок, невольно вспоминая постигшую их трагедию. Потом вышел на пляж, в ночь. По песку между деревьями и океаном сновали кокосовые крабы, едва различимые в темноте. На горизонте светились точки. Это не могла быть Флорида — до нее было рукой подать, но все же слишком далеко. Тем не менее мне доставляло удовольствие воображать, будто это Майами, с которым у меня связано столько семейных воспоминаний. Дядя Сол по-прежнему жил там, в Коконат Гроув, в домике, окруженном манговыми деревьями. Я его регулярно навещал, но после выхода “Правды о деле Гарри Квеберта” начались съемки, и я давно его не видел. Мне захотелось его услышать, и я тут же позвонил. Голос у него был бодрый.

— Дядя Сол, сколько лет, сколько зим, — сказал я.

— Знаю, время летит так быстро.

— Ты не приехал на съемки фильма…

— Так лучше. Еще раз спасибо за билет на самолет, надеюсь, ты не сердишься, что я тебя подвел.

— Я понимаю. Дядя Сол, я хочу с тобой повидаться.

— С радостью. Когда?

— Завтра?

— Завтра… если хочешь, — слегка удивленно отозвался он. — Это и вправду будет чудесно.

Дядя и его семья значили для меня очень много. Мы называли их Гольдманы-из-Балтимора, те, кому во всем сопутствовал успех, в отличие от нас, меня с родителями — Гольдманов-из-Монклера. В этой книге не место рассказывать о судьбе Гольдманов-из-Балтимора, но их стоит здесь упомянуть: сейчас я понимаю, что, видимо, как раз в ту ночь, на Харбор Айленде, в моем писательском мозгу зародилась мысль посвятить им книгу, которую я в итоге напишу два года спустя, — “Книгу Балтиморов”.

Выдержка из полицейского протокола Допрос Уолтера Кэрри

[Показания записаны в помещении уголовного отдела полиции штата в воскресенье, 4 апреля 1999 года.]

Уолтер, вам что-нибудь говорит имя Деборы Майлз?

Да, конечно. Мы с ней встречались пять лет назад. Но вы, наверное, сами знаете, раз спрашиваете. Думаю, вы в курсе того, как я слетел с катушек.

Действительно в курсе. Вы можете рассказать про тот декабрьский вечер, когда вы пытались к ней вломиться?

Я не пытался к ней вламываться, я хотел с ней поговорить; она захлопнула дверь у меня перед носом, я разозлился и запустил камнем в окно. Очень глупо с моей стороны, гордиться тут нечем. Я перепил, но это уж точно не оправдание. Я не хотел ей сделать ничего плохого или силой врываться в дом. Если бы она попросила меня уйти, я бы сразу ушел. Только на посмешище себя выставил в этой истории. К счастью, у меня был друг Эрик, я к нему в Салем несколько раз ездил на выходных, отвлечься.

Вы, видимо, очень близки с Эриком Донованом.

Он мой друг детства. Мы вместе выросли.

И с Аляской вы познакомились благодаря ему, верно?

Именно. Аляска была из компании девушек, с которой мы часто пересекались в Салеме. Эрик с одной из них встречался. Прямо помешался на ней, а она повела себя как шлюха, дала ему от ворот поворот эсэмэской. Разбила ему сердце, бедняге. В общем, он еще из-за их разрыва вернулся в Маунт-Плезант.

В самом деле, он нам об этом говорил. Значит, если не ошибаюсь, он вернулся в Маунт-Плезант раньше, чем к вам приехала Аляска.