"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

— Мама? — я решил, что мать забыла что-то сказать.

— Нет, — ответил голос моего издателя Роя Барнаски, — но можете звать меня мамочкой, если вам так больше нравится.

— Простите, Рой, я в машине, не посмотрел, чей номер.

— Выкидывать номера — это по вашей части, Гольдман! Ну скажите же мне, что вы в Нью-Йорке и мы вечером ужинаем в “Пьере”!

— Я во Флориде.

— Во Флориде? — взвыл Рой. — Что ж вы такой неугомонный, Гольдман, сил нет!

— Захотелось вырваться на простор ненадолго.

— Неприятности?

— Сердечные раны.

— Как кстати, у меня от них отличное лекарство — два миллиона долларов.

— За экранизацию “Правды о деле Гарри Квеберта”?

— Да.

— Нет. Я вам сказал, я не желаю делать из этого фильм.

— Вы несносны, Гольдман! Кто же говорит “нет” двум миллионам долларов?

— Я.

Я сослался на пословицу, гласящую, что не в деньгах счастье, и он ответил:

— И тем более не в безденежье!

Я нажал на отбой.

Дядя Сол ждал меня на крыльце своего домика в Коконат Гроув. Мы крепко обнялись. За то время, что мы не виделись, он похудел. Борода, которую он перестал брить после случившейся драмы, пышно разрослась. Дядя Сол имел все — и все потерял. Глядя на него, я все еще видел великого адвоката из Балтимора со всеми атрибутами успеха — роскошным особняком в квартале Оук-Парк, летней резиденцией в Хэмптонах, зимней квартирой в престижном жилом доме в Майами. Но на самом деле сейчас передо мной был одинокий мужчина, владевший только этим дощатым сараем, купленным четыре года назад на последние сбережения. Жил дядя Сол очень скромно, работал подсобным рабочим в одном из супермаркетов в Корал Гейблс, укладывал на кассе покупки клиентов в бумажные пакеты.

Я очень любил дом в Коконат Гроув. Любил царящую в нем мирную атмосферу — вопреки всему, что пережил дядя.

Большую часть дня мы просидели на террасе, в тени манговых деревьев и авокадо.

— Вчера вечером я случайно нашел это фото, — сказал я и показал снимок дяде Солу.

Фотография была сделана во времена расцвета Гольдманов-из-Балтимора. Дядя Сол рассмотрел ее и произнес, обращаясь не то ко мне, не то к себе самому:

— Деньги — ловушка, Маркус: на них можно купить любые ощущения, но истинное чувство — никогда. Они могут давать иллюзию счастья без настоящего счастья, иллюзию любви без настоящей любви. За деньги можно купить крышу, но не домашний покой.

Он провел пальцем по лицам родных. Я спрашивал себя, о чем он сейчас вспоминает. Указательный палец остановился на лице той, что была его супругой, которую он любил до безумия, — тети Аниты.

— Она была такая красивая, — прошептал я.

— Она была чудесная, — подхватил он.

— В сущности, именно это я ищу в женщинах, — сказал я.

— Чтобы она была похожа на тетю Аниту?

— Скорее чтобы у нас с ней получилась такая же семья, как ваша.

Я смущенно осекся. Мою неловкость поправил дядя Сол:

— Ты хочешь сказать, до трагического финала?

— Ты правильно понял, дядя Сол. Прости, я…

— Ничего страшного.

Больше мы о ней не говорили. Но в ту ночь, лежа в гостевой комнате, я был не в силах не думать про тетю Аниту. Долго не мог заснуть и не сводил глаз с фотографии. Сон все не шел. Жарко было, как в духовке, кондиционер барахлил. Меня осаждали воспоминания. Глубокой ночью я снова вышел на кухню. И сразу вспомнил свои поездки к Гольдманам-из-Балтимора.

* * *

Балтимор, штат Мериленд

Сентябрь 1995 года

В пять утра мои наручные часы-будильник тихонько зазвонили. Я машинально выключил звук, чтобы не разбудить кузенов, Гиллеля и Вуди, спавших со мной в одной комнате.

Дело было в выходные, на День труда, и я, как всегда на школьных каникулах, приехал к Гольдманам-из-Балтимора. Каждый раз меня переполняло одно и то же восхищение, одно и то же счастье — я среди них, на уик-энд я стал членом семьи, казавшейся мне идеальной.

Мой приезд всегда проходил по одному и тому же сценарию. Тетя Анита приезжала за мной на балтиморский вокзал. Я всю жизнь буду с волнением вспоминать ее фигуру, ждавшую на перроне: прекрасное лицо, нежные черты, аромат ее духов, то, как она меня обнимала.

Потом тетя Анита везла меня к ним, в необъятный дом в Оук-Парке, шикарном жилом квартале, где все в моих глазах выглядело красивее и внушительнее, чем в любом другом месте, — деревья, тротуары, пешеходы, ворота. Там меня встречали те, в ком я видел братьев — за неимением родного брата, которого мне жизнь так и не подарила, — Вуди и Гиллеля. И мужчину, который, наряду с Гарри Квебертом, оказал на меня самое большое влияние, — дядю Сола. Неизменно красивого, изящного, остроумного и в хорошем расположении духа.

Визиты в Оук-Парк всегда казались мне слишком короткими. Чтобы не терять драгоценное время зря, я просыпался на рассвете. Тихонько шел на кухню. Вел себя по-свойски: выжимал несколько апельсинов, включал кофемашину, потом выходил за газетой, которую каждый день на заре оставляли у двери. Затем усаживался за кухонную стойку и, развернув выпуск “Балтимор сан”, просматривал заголовки и жевал тосты с арахисовым маслом. Воображая, будто останусь здесь навсегда.

Это были счастливые утра: я мог побыть какое-то время наедине с тетей Анитой. Она была жаворонком, вставала рано. Спускалась ко мне на кухню, гладила по голове и нежно говорила: “Привет, Маркус, дорогой мой”. Наливала себе чашку кофе и садилась за стойку рядом, подтянув к себе свободные листы газеты. Иногда, к великой моей радости, брала у меня бутерброд.

Прочитав газету, тетя Анита принималась печь панкейки или пирог на завтрак. Я никогда не умел готовить, и меня всегда восхищала ее способность изобретать без всяких рецептов самую разную выпечку. Одному своему пирогу, очень легкому, она меня все-таки научила — знаменитому банановому пирогу: для него надо было просто смешать муку, яйца, чуть-чуть соли и, главное, очень спелые бананы.

* * *

Солнце уже взошло над Коконат Гроув, когда дядя Сол появился на своей кухоньке, привлеченный запахом бананового пирога: я как раз доставал его из духовки.

— Рецепт твоей тетушки? — подмигнул он.

— Единственный пирог, который я умею готовить.

Он рассмеялся и налил себе чашку кофе.

— Ты давно встал?

— Нет, — солгал я, — спал как сурок.

Он уселся за стол с чашкой и куском пирога, а потом обмакнул его краешек в кофе — он всегда так делал в Оук-Парке.

— Я друзей себе завел благодаря этому пирогу, — сказал я.

— Это кого?

— Того копа, с которым мы расследовали дело Гарри Квеберта, со всем семейством. Очень милые люди.

Не знаю, что это было — совпадение, случайность или знак судьбы, но в тот же день я встретился с Гэхаловудами. Ближе к полудню я просматривал соцсети, и в “Фейсбуке” мне попалось фото, которое только что выложила Малия Гэхаловуд. На фото все семейство обедало на террасе “Чизкейк фэктори” в торговом центре “Авентура” на севере Майами.

Я тут же позвонил Перри. Он отозвался, явно жуя.

— Как ваш стейк, сержант? — спросил я вместо приветствия. — А пончики с сыром попробовали? Отпадные!