Совсем не герой

– Я говорю очень быстро, да?

Я рассмеялся, почувствовав облегчение, что это был не только я.

– Вроде как, да.

– Я иногда так делаю. Особенно когда устаю.
– Он провел рукой по волосам, что говорило скорее о нервозности, чем о тщеславии.
– В любом случае. На самом деле вопрос в том, не хочешь ли ты спуститься и познакомиться с собаками? Может быть, потусоваться и выпить пива?

Потусоваться и выпить пива. Такая простая идея, и все же от нее у меня защемило сердце.

– Я бы с удовольствием, - сказал я и сам удивился тому, насколько серьезно я это сказал.

СОБАК звали Бетти, Берт и Бонни. Бетти была лохматой белой собачкой размером с небольшого золотистого ретривера. Она бегала кругами вокруг моих лодыжек. Берт был гигантским, плотным, желтым лабрадором. Он стоически сидел передо мной, постукивая по полу своим толстым хвостом. Бонни была ростом примерно по колено, окраса как доберман, но сложена, как пони-бочонок на палочках от эскимо.

– Общество защиты животных считает, что она наполовину овчарка, наполовину бигль. Ты можешь в это поверить?
– Ник улыбнулся и покачал головой, глядя на нее сверху вниз. Она была единственной, кого я не интересовал. Казалось, ее гораздо больше интересовало обнюхать каждый дюйм кухни.
– Она может перепрыгивать через пятифутовые заборы, не сбиваясь с ритма, и она умнее, чем может быть любая собака, вот что я тебе скажу. Это заставляет меня немного больше ценить тупиц, понимаешь?
– Он убрал коробку с кухонного стула и жестом указал мне на нее.
– Садись.

Я послушался, и головы Берта и Бетти тут же оказались у меня на коленях. Я протянул правую руку и позволил им обоим обнюхать меня. Я погладил Берта по голове, затем потянулся к Бетти. Когда я это сделал, Берт прижался головой к моей левой руке. Ему было все равно, что рядом не было руки, поэтому я погладил его по шее округлым концом культи, поглаживая Бетти.

– Ты будешь их новым лучшим другом, - сказал Ник.

Я вдруг почувствовал на себе его взгляд. Осознал, что сижу перед ним, демонстрируя свою величайшую незащищенность. Обычно я не выходил из дома без длинного рукава, прикрывающего культю, и вот теперь я был здесь, не только с непокрытой рукой, но и использовал ее так, словно это была целая, полезная конечность. Это часто заставляло людей чувствовать себя неловко, но когда я поднял на него глаза, он не смотрел на мою искалеченную руку. Он также не делал того, что делало большинство людей, так сильно стараясь не смотреть на нее, что я почти чувствовал запах их дискомфорта. Вместо этого он покачал головой, глядя на своих собак.

– Идите прилягте, ребята!

– С ними все в порядке.

Он рассмеялся.

– Это ты сейчас так говоришь, но они будут заставлять тебя ласкать их всю ночь.
– Он повернулся, достал из холодильника пиво, открутил крышку и протянул бутылку мне.
– Вот. Выпей. Пожалуйста. Ребята принесли в день переезда, но не допили. Кто-то же должен его выпить.

– А ты?

– Я не пью.

Я посмотрел на открытую банку пива в своей руке, думая о том, как Ник, не колеблясь, открыл ее. Каждый раз, когда кто-нибудь протягивал мне пиво, они делали это с закрытой крышкой. Я мог прижимать бутылку к телу левой рукой и открывать ее правой, но это всегда приводило к тому, что они либо извинялись и предлагали сделать это за меня, либо отворачивались и делали вид, что не замечают моей неловкости. Только не с Ником. Он не колебался ни секунды, пока размышлял, как поступить в сложившейся ситуации. Возможно, он открыл бы его кому угодно. Возможно, тот факт, что у меня была только одна рука, не имел к этому никакого отношения.

В любом случае, почему это так важно?

Я отхлебнул пива, пока Ник расчищал место для другого стула, чтобы сесть. Его руки сгибались, когда он перекладывал коробки. Из-под рукавов выглядывали следы чернил татуировки. Когда он наклонился, его футболка немного задралась на спине. Его брюки были недостаточно низкими, чтобы это смущало, но я мог видеть изгиб его спины, то, как мягкая плоть его боков опускалась к позвоночнику. Я мог себе представить, каково было бы чувствовать этот кусочек кожи своей рукой.

Я сделал глоток пива и отвернулся от него, когда он повернулся, чтобы сесть, чтобы не быть пойманным за разглядыванием. Кухня была маленькой и заставленной коробками. С того места, где я сидел, мне было видно помещение, которое могло бы быть столовой, только вместо стола и стульев в ней стояло детское пианино Регины. Я столько раз слышал, как она играет на нем, но видел его впервые. Крышка была закрыта, и, как и все остальное, оно было завалено коробками.

– Занимает чертовски много места.

– Раньше она играла каждый вечер. Не могу поверить, что она оставила его.

– Хм.
– Но его явно не интересовали ни Регина, ни ее пианино. Вместо этого он уставился на мою левую руку.
– Амниотическая полоса?
– Он задал этот вопрос без извинений или смущения.

Я почувствовал, как краска заливает мне шею. Я кивнул. Да, это была амниотическая полоса, которая лишила меня руки, когда я был еще в утробе матери. Это происходило примерно в одном случае из каждых тысячи ста рождающихся. Не такая уж большая редкость, и все же иногда я чувствовал, что это делает меня ненормальным, как будто я был единственным человеком, который не был на все 100 процентов целостным. И все же искренность Ника меня воодушевляла. Я всю жизнь живу с такой простой инвалидностью, но никто, кроме врачей, никогда не говорил мне об этом с такой открытостью.

– Как ты узнал?

Он пожал плечами.

– Просто предположение. Моя сестра - твоя противоположность. У нее нет правой руки.
– Он коснулся своего предплечья.
– Примерно в том же месте.

Я посмотрел на розовый заостренный конец своей отсутствующей руки. Я прикрыл ее рукой, пытаясь спрятать, и все же, когда я посмотрел на Ника, стало очевидно, что он совсем не думает о моей отсутствующей руке. Он оглядывал груды коробок, зловеще громоздившиеся вокруг нас.

– Боже, как же паршиво переезжать, - вздохнул он.
– Пройдут месяцы, прежде чем я разберусь со всем этим дерьмом.

– Откуда ты переехал?

– С другого конца города.
– Его взгляд был смущенным.
– Меня домовладелец застукал.

– Типа, с наркотиками или чего-то в этом роде?

Он указал на собак, которые теперь валялись вокруг нас на кухонном полу.

– Собаки. Когда я подписывал договор об аренде, у меня был только Берт, но появлялись и другие, нуждавшиеся в приюте.

– Чем ты занимаешься?

– Я ветеринар. У меня кабинет в центре города.

Это удивило меня, хотя я и не мог бы сказать почему. Он был так привлекательно красив. Так непринужденно сексуален. Почему-то я ожидал, что у него будет потрясающе опасная работа. Как у гонщика, хотя в Такер Спрингс не было гоночных трасс. Мысль о том, что он был кем-то вроде доктора, который целыми днями помогал раненым животным, только добавляла ему очарования.

Очарование, которое я вдруг отчаянно захотел игнорировать.

– Так ты один?
– Спросил я, оглядывая коробки.
– Я подумал, может, тот парень с татуировками...

Я замолчал, задаваясь вопросом, не был ли он слишком личным, и надеясь, что не обидел его, предположив, что он гей, но он улыбнулся.

– Сет? Нет.
– Он наклонился немного ближе.
– В данный момент я ни с кем не встречаюсь.

Мое сердце бешено заколотилось. Я всего лишь хотел завести светскую беседу, чтобы отвлечься от того, какой он привлекательный, а получилось, что все стало в сто раз хуже. Смысл его слов наполнил меня чем-то, что было отчасти ужасом, отчасти абсолютной радостью. Я не был уверен, что смогу заговорить без того, чтобы не проявилось мое прежнее заикание.