Союз Аустерлица

Увидев поле боя с верхней площадки башни, я почувствовал, как сердце забилось быстрее. Война вновь показывала мне свой хищный оскал. Крики людей сливались с гремящими залпами орудий и с грохотом разрывов, создавая жуткую симфонию войны, которая навсегда останется в памяти каждого из тех, кто переживет сражение. Битва за Здешовскую долину только начиналась, и никто не знал, чем она закончится. Но одно было ясно: в этот день каждый из солдат должен был или стать героем, или уйти в небытие.

Два пехотных полка, переданные штабом обороны Здешова под командование эрцгерцога Фердинанда, пока вполне успешно сдерживали натиск двух французских пехотных полков, которые не могли развернуться в достаточно узком пространстве «бутылочного горлышка» входа в долину. И потому они пытались атаковать колоннами. Причем, каждая следующая волна атаки должна была продираться через все большее количество павших. Но, французы не сбавляли темпа, наступая прямо по своим же покойникам. Пехотные атаки накатывались на моравские редуты, словно волны на скалистый берег, разбиваясь и откатываясь обратно, чтобы снова и снова продолжить попытки взять укрепления штурмом.

— Смотрите! — воскликнул эрцгерцог, указывая на линию фронта, где французские войска очередной синей волной своих пехотных шинелей надвигались на защитников долины, — Они не могут пройти! Мы успешно сдерживаем их! И мы постараемся удержать их любой ценой!

Наблюдая за боем, я видел, что потери несут не только атакующие, но и защитники редутов. Моравские солдаты тоже падали, сраженные пулями и осколками от разрывов пушечных ядер. Ряды защитников постепенно редели от вражеского огня. И я чувствовал, как сердце мое сжимается от тревоги. Каждый выстрел и каждый взрыв отзывались в моей душе, напоминая о том, что война уносит жизни и калечит людей.

— Я хочу знать, каковы наши потери! — воскликнул барон Томаш, который видел то же самое, что и я, и точно так же переживал происходящее на наших глазах. Мы оба в тот момент понимали, что моравские солдаты были готовы сражаться, но мы не знали, готовы ли эти бойцы стоять насмерть? Не побегут ли они, когда потери среди них станут критическими? Сражение продолжалось, и в каждом его мгновении, наполненном драматизмом, я ощущал, как история прямо здесь и сейчас пишется кровью, а не чернилами.

— Наши потери пока вполне приемлемые. И я надеюсь, что пехотинцы у Мюрата закончатся гораздо раньше, чем у меня. Сейчас соотношение убитых и раненых совсем не в пользу французов. Мы громим их, — сказал эрцгерцог с гордостью в голосе.

В глазах барона Томаша мелькнуло сомнение, и он вновь воскликнул:

— Одной лишь обороной мы не победим! Нужно контратаковать французов! Время не ждет, эрцгерцог! Мы должны действовать немедленно! Я знаю, что у вас имеется кавалерия. Так киньте ее в бой!

Несмотря на всю горячность немолодого барона, я понимал, что в чем-то он прав. В этом хаосе боя, среди грома пушек и треска ружейных выстрелов, нельзя было потерять инициативу. Моравские войска хорошо держались в обороне. Но, пока инициатива была все-таки в руках у противника, который не переставал атаковать, несмотря на свои серьезные потери.

— Не торопитесь, барон. Да, у меня в резерве находятся две тысячи всадников, — сказал эрцгерцог, указывая в направлении ближайшего крестьянского заснеженного поля, на котором встал лагерем кавалерийский полк, который уже пополнился кавалеристами окрестных баронов, собравшихся в Здешове, — но, я не собираюсь бросать их в бой прямо сейчас. Не вижу смысла, пока наша пехота держится хорошо. Вот если французы где-то начнут прорываться — тогда другое дело!

— А вы что думаете, князь Андрей? — спросил меня барон Томаш.

И я ответил:

— Видимо, маршал Мюрат рассчитывает, что пехотные атаки и огонь артиллерии постепенно ослабят защитников долины и сточат силы нашей пехоты. Похоже, что ради этого он и не считается сейчас с потерями, выжидая подходящий момент, когда сможет обрушиться на нас всеми силами, бросив в решительную атаку туда, где наметится прорыв, свою кавалерию.

— Да, князь Андрей, — произнес барон Томаш, его голос звучал с нарастающим волнением, — но если мы будем только ждать, то можем потерять не только инициативу, но и саму возможность победы. Мы должны действовать, пока у нас есть шанс! Каждый миг промедления может обернуться катастрофой!

Эрцгерцог, скрестив руки на груди, задумчиво смотрел на поле боя, где вдалеке вырисовывались силуэты французских солдат, идущих в новую атаку. В его глазах отражалась решимость, но, одновременно, и тревога.

— Вы в чем-то правы, барон. Инициативу необходимо перехватить у врага, — наконец произнес он, — но в военном деле иногда нужно уметь потерпеть. Сейчас такой момент, когда необходимо набраться терпения.

И я поддержал эрцгерцога:

— Мы не можем позволить себе слепую ярость. У нас не так много сил. И потому каждый приказ войскам должен быть тщательно обдуман и взвешен. И, если говорить о контратаке, то мы должны начать ее лишь тогда, когда почувствуем слабину у врага.

Молодой эрцгерцог одобрительно посмотрел на меня, и в его взгляде я увидел понимание, когда он сказал:

— Я согласен с вами, князь Андрей. Сейчас нужно уподобиться затаившемуся хищнику, который ожидает своего часа, чтобы напасть из засады. И потому мы должны использовать нашу кавалерию, как ударный кулак, а не как расходный материал.

Глава 22

Я, барон Томаш и эрцгерцог Фердинанд продолжали наблюдать с одинокой сторожевой башни за ходом сражения. Еще какое-то время бой продолжался в прежнем темпе. Зимний пейзаж вокруг нас был по-прежнему наполнен пороховым дымом и грохотом орудий. В тот момент всем казалось, что на поле боя держится устойчивое равновесие. Но, я не мог избавиться от ощущения, что роковые события скоро начнутся.

Оба пехотных полка защитников Здешовской долины крепко держались, отражая натиск французов с помощью огня трех артиллерийских батарей, хорошо налаженной системы перезаряжания ружей и достаточно меткой стрельбы. Из-за всего этого французы по-прежнему несли большие потери и никак не могли организовать штыковую атаку, которая позволила бы им опрокинуть обороняющихся и захватить хотя бы один из трех редутов. И, вроде бы, ничто не предвещало беды, но, она все-таки случилась.

Наши солдаты тоже несли потери, и французы, словно вода, пробивались сквозь любые трещины в обороне, находя новые пути для своих атак. С правого фланга перед батарейным редутом и чуть в стороне от него, ближе к горному склону, лежали большие валуны, которые не успели убрать перед боем. И французские пехотинцы во время атак постепенно накапливались за этими камнями. Заметив это через подзорную трубу, я почувствовал, как напряжение в воздухе возросло. Как будто сама земля затаила дыхание, ожидая, что же произойдет дальше.

Расстояние, отделяющее эту группу неприятельской пехоты, накопившейся за камнями, от нашей батареи, стреляющей с правого фланга, было небольшим. Потому, когда за валунами скопилось достаточное количество пехотинцев в синих шинелях, не менее взвода, какой-то французский лейтенант, подняв над головой свою саблю, повел их в стремительную атаку. Враги рванулись вперед, несмотря на огонь защитников редута. Я видел, как пули пробивали их строй, как французские пехотинцы падали, но их порыв не останавливался. Это была атака отчаяния, и в ней имелась своя жестокая красота на грани безумия и героизма. Усилия врагов увенчались успехом. Они успели прорваться под огнем, завязав рукопашную схватку за наш правый редут.