Спасатель
Шрифт:
Мама и папа одобрили пробежки группой. Но мама сказала:
– - Группа скоро сдохнет. Михайло Иваныч ещё будет терпеть, а остальные побегают и отвалятся.
– - Почему?
– спросил я.
– - Так у нас в детстве было. Начинали заниматься и бросали.
– Это у вас во Владимире. Городские - слабаки, - обиделся я.
– А у нас никто не бросит.
– - Бросят, бросят, -- презрительно и довольно улыбалась мама.
Но никто не бросил.
15 Сами по себе
До пятого класса я тренировался сам. То есть с пацанами и с мамой.
Собаки доставали постоянно. Папа привёз всей "бандитской команде", как он нас прозвал, перцовые баллончики -- опять ему помог дядя Василь Валеватый. Он через интернет узнал телефон, где продают баллончики.
Если пшикнуть в собаку перцем, она останавливается, не рычит, не бросается. Просто уходит,
В школе я стал известен. У нас не было физрука, а урок физры вела учительница рисования Евдокия Никитична. Точнее - она была прирождённым физруком, но всегда и везде говорила, что она "педагог изобразительного искусства, а физическая культура - дополнительная нагрузка". Она была странная, наша Евдокия Никитична. Древняя как мумия и по внешности, и по замашкам. Мы играли на уроках в лапту - неплохая игра, если привыкнуть, только биты были замусоленные. А вот к четвёртому классу все, даже девочки, должны были лазать по шестам до потолка и кидать учебные гранаты в фанерные танки-муляжи нами же расписанные на уроках рисования. На протесты девочек, у которых гранаты падали чуть ли не под ноги, Евдокия Никитична заявляла:
– - А если война? Все хилые в войну загнутся.
Она ребёнком пережила войну и часто нам об этом рассказывала. Про эвакуацию в Узбекистан, про возвращение, голод и про то, как в школе училась писать на полях газет, бумаги-тетрадок не было. Все нормативы наши пацаны сдавали - попробуй у Евдокии Никитичны не сдать, особенно гранату - всё лето пришлось бы таскаться на "школьный полигон" метать по танкам.
По осени и по весне Евдокия Никитична проводила кроссы. У нас вокруг школы большая территория, обнесённая забором. В футбол гоняли и мы и старшие сами, без учителя. Евдокия Никитична ненавидела футбол, у неё муж умер, когда смотрел по телевизору футбольный матч. Евдокия Никитична ухаживала только за площадкой для лапты. Во время урока рисования, если новые фанерные танки ещё не были выпилены лобзиком на "технологии" или были выпилены, но не были зашкурены "бездельниками" (то есть нами), или когда нужные цвета краски заканчивались, выставляла на площадку табуретки, и классы рисовали на улице здание школы - это называлось "пленер". Евдокия Никитична работала в школе ещё и при моём папе, то есть давным-давно, и все ученики все года рисовали только здание школы и её территорию. Вся наша школа внутри, все коридоры и стены лестничных пролётов, были завешаны видами нашей же школы в разные годы. По рисункам было видно, как здание школы ветшает, падает деревянный забор, складываясь чёрными штакетинами, как разрастаются липы, а школьный огород бушует то картошкой, то подсолнухами, а вот теперь бурьяном. Картошку я ещё застал, в конце девяностых ученики что-то сажали-окучивали, но при нас огород не засевали.
Меня все в школе знали. Евдокия Никитична и на рисовании, и на физре, всем классам ставила меня в пример. И сама, лично, нарисовала, как группа во главе с кем-то отдалёно напоминающим цветом футболки меня, бежит вдоль здания школы...
Ни на какие соревнования нас вывозить было некому. Иногда по местному каналу показывали репортажи о соревнованиях во Владимире и в Военном городке. И тогда на следующий день Евдокия Никитична приходила угрюмая, заставляла всех подтягиваться и надевать вонючие, пропахшие гнилью подвала противогазы. В конце урока Евдокия Никитична добрела, особенно, когда девочки аккуратно складывали сумки с противогазами на стеллажах, говорила:
– - Я каждый день молю Бога, чтобы он послал нашей удивительной школе удивительного учителя физкультуры.
Старшеклассники звали меня Мор, до сих пор я точно не знаю почему: что-то от "умереть-не встать", ну типа -- за пределами возможного. Старшеклассники хлопали меня по плечу и жали руку. Началка все конфликты бежала решать ко мне, я отсылал на разборки преданного мне Михайло Иваныча. Девочки из-за меня дрались. Но я не любил девочек. Точнее - я относился к девочкам снисходительно, а точнее -- презирал. На Профессорской жила Ева. Вот она мне нравилась. Она училась не у нас в посёлке, а в Мирошеве. Рядом с Дворцом Спорта и бассейном была самая крутая школа, первая гимназия, и Ева училась там. Во Дворце Спорта Ева занималась гимнастикой.
До школы мы иногда играли с Евой, то есть целой компанией. Там были ещё девочки с Профессорской, кого отпускали к нам на Заречные улицы и на тарзанку. Если девчонки приходили на тарзанку, я сразу уходил. Выше я объяснил почему.
Дед Евы был печник, и мой папа часто возил его на свои объекты. Поэтому Ева была со мной всегда дружелюбной - у папы на объектах платили за печь или камин больше, чем в посёлке. А потом дед Евы умер, мы пошли в школу, и я её почти не видел.
Но летом, в августе после четвёртого класса, Ева стала гулять с подругой по нашим Заречным улицам, пялится на нас, когда мы занимались на турниках на моём участке. Иногда Ева приходила на тарзанку, и при всех просила меня не убегать, не смываться. И мы стали общаться. Ева не умела плавать, она цепко хваталась за
канат, раскачивалась и -- и качалась, качалась, качалась, соскакивая на сушу и поднимая руки вверх, как после опорного прыжка - пацаны были под впечатлением. Я всё больше и больше не любил тарзанку. На тарзанке нужно входить в воду поджимая ноги, поплавком, в остальных случаях - больновато. Но я не мог не прыгнуть при Еве. Приходилось прыгать. Я много думал о Еве в тот август. Внешне я отзывался о ней спокойно. Некоторые пацаны как-то всегда выёживались при Еве и кричали, прыгая с тарзанки. Но я -- нет. Я делал вид, что и не смотрю в её сторону. Иногда вечером я провожал её. Мы обменивались редкими эсемесками к праздникам - связь была дорогая, ретранслятор поставили двумя годами позже. Я думал о Еве и когда наматывал круги по Тужилову озеру. Я решил: пятый класс, уже взрослый, попробую плавать и в октябре - мечтая о Еве заставлю себя войти в воду...16 Чудо
В сентябре случилось чудо. Молитвы Евдокии Никитичны были наконец услышаны. К нам в школу пришёл физрук. И это был непростой физрук. А из новых, из тех, кто среди первых купил в Семенном дорогую землю и начал отстраиваться.
Звали Борис Александрович Геренрот, а проще - Бегемот.
Я уже говорил, что улицы: две Заречные, Горького и Профессорская одним своим концом уходили в лес, к истоку реки. А другим своим концом они выходили на улицу Дмитровская. За Дмитровской улицей начиналась дубовая поляна, уникальная. Дубам было лет по двести. Поляна была занесена в достопримечательности Милославского района. За дубками было кладбище.
Вдаль Дмитровской улицы, со стороны Дубков начали строиться. Пять участков. До этого самые шикарные дома в посёлке стояли на улице Ленина, около школы -- это были местные менты, не ниже полковника. А тут - все пять строек переплюнули по размаху и завозимым материалам былую роскошь 90-х. Я не помню, как строились на улице Ленина МВД-шники, меня тогда и не было, но я хорошо помню, как строились эти пять участков. Приезжали "Камазы", вываливали щебень и гравий, песок и чернозём. Мы с пацанами часто воровали камни, мы соревновались кто дальше бросит, камни воровали вёдрами. Один день - одно ведро. Камешки покрупнее тырили "для мам" -- на клумбы. Песок воровали в основном бабули. Песок нужен всем, поэтому конечно все сами заказывали себе машины, а вот Евдокия Никитична любила разжиться "буржуйским", как она говорила, песком. Все дома как один строились каменные, с выпендрёжной кладкой, а один дом, самый первый - это было что-то. Замок! Я тогда ничего не знал об авторских проектах. Я мыслил как папа: дерево - это здоровье. Лучше сруба не может быть ничего, архитектура - дело десятое. Но Ева следила, отслеживала стройку, рассказывала, восхищалась. Я кивал Еве - вроде бы заинтересовался, а сам думал: по фиг. У неё прадед -- печник, дед - печник, а отец всё по-маленьку, ну и нашим гаражи кладёт по сходной таксе, пусть повосхищается специалистка. Но потом строящийся замок и меня впечатлил. Он был необыкновенный: башенка, высокая, в три этажа, дальше ещё башенка, поменьше. И вот ещё - на участке с замком уже был забор. Остальные строились без забора. Это дело вкуса: до или после забор ставить. Теперь стараются "до", а по-старинке - сначала - дом, потом -- забор.
Помню: стройка вовсю, а перед забором -- всё было перекопано, и первые в нашем посёлке таджики сажали люпины - пересаживали их с противоположной стороны улицы. Люпины у нас буйствуют везде и повсеместно, их стараются вытолкать с участков, уничтожают как сорняк. И в июне весь посёлок сиреневый с вкраплениями белого и розового, вдоль дорог особенно.
Следующим летом стало ясно, что у забора замка люпины не прижились. Да и кустики шиповника болели, чахли.
– - Странно, - удивлялась мама, она была специалистом по цветам. (Она, между прочим, Тимирязевку в Москве окончила.) - Это не к добру. Это надо зафиксировать. Можно целый диплом написать на эту тему!
В том же году зачахла и окончательно сдулась стройка: заморозилась, прекратилась. Все достраиваются, а тут - глухо. Слух шёл, что строила замок женщина. И что её вроде бы не стало... Потом четыре дома заселились, заасфальтировали за свой счёт дорогу по Дмитровской улице. Всё это не в один год, а постепенно. А недостроенный замок так и стоял, гордо возвышаясь над забором двумя узкими цилиндрическими башнями...
Ева говорила:
– - Мне кажется, башни подсматривают за всеми.
Но спустя год, как раз в то лето перед пятым классом появился вдруг кран, и стройка возобновилась. И пошла она без изысков: к башенкам был пристроен приземистый дом, из другого кирпича, коренастый и самый обыкновенный, но всё равно шикарный. Пригласили Евиного деда на камин. В августе дом уже штукатурили, достраивал гараж Евин отец. А в сентябре оказалось, что у нас в школе новый физрук. Бегемот. И он хозяин этого странного сооружения. Это был под два метра мощный мужчина. Лысый. Михайло Иваныч уже познакомился с ним. Поцаки трусили группой без меня по посёлку, а этот Бегемот догнал и стал выспрашивать: что да как. С Мишаней первого сентября он здоровался за руку.