Спасатель

– - Смываемся, -- сказал Мих.
– Это они, чтобы на нас сказать делают.

Мы выбежали из раздевалки в коридор, понеслись в фойе, где ждали родители. Мама спросила:

– - Нормально? Ты такой мокрый?

И мы всё маме рассказали. Точнее - Михайло Иваныч. Не надо было маме ничего говорить.

– - Раздевайся, -- сказала мама.

Она расстегнула дублёнку, сняла с себя кофту, и я надел мамин свитер на голое тело. Стало сухо и колюче.

Миха сказал дяде Косте:

– - Дядя Кость! Я там горячую воду не закрыл, хотел чтоб абонементник сварился.

И это тоже не надо было говорить. Без Михи бы всё закрыли, всё сообщили.

Дядя Костя вздохнул, взял свои толстые резиновые рукавицы и пошёл в душ.

– - Нет! Это надо же!
– возмущалась мама.
– Детей побили.

Какая-то бабушка сказала бесцветным голосом:

– - Мальчишки всегда дерутся.

И я понял, что это какая-то хреновая бабушка. Никто не дерётся морковками просто так. Это очень больно, противно и унизительно. Просто так могут ледяной водой из шапочки окатить, просто ради прикола.

8 Продолжение битвы

Мама была в ярости. Она решила переговорить с нашим врагом. Нам пришлось ждать долго. Большие парни не выходили. Давно вернулся дядя Костя, давно уборщица вытерла лужи в раздевалке. Она и сказала:

– - Голову сушат.

Ну, абонементники, что с них взять, сушили свои пакли - их бабули-дедули ругали, если волосы мокрые.

Подбежал Стёпа, впервые за три месяца обратился ко мне. Он был вертлявый и подскакивающий, весёлый. Он знал, что сейчас что-то будет.

– - Чё не уходишь-то?

Я молчал.

И мама молчала тяжело.

– - Носки потерял, Анна Владимировна ругается, -- забормотал Стёпа и юркнул к дяде Косте за стойку. Его не стало видно: ящики с забытыми вещами стояли на полу. Но я прекрасно знал: Стёпа замаскировался, занял наблюдательный пункт. Он всё слышал, что потом произошло, весь разговор моей мамы с Переломом.

Стали выползать парни из абонемента. С сухими, пересушенными до соломы, торчащими во все стороны волосами. Разбредались по диванчикам - надо же было переобуть шлёпки на сапоги -- стоя абонементники не переобувались. В лом им было стоя, они ж абонементники. Один переросток подошёл к бабушке с бесцветным голосом. Я был сражён. Такой здоровый парень и с бабушкой. А вот и Перелом-Копчика показался. Быстро оделся под тяжёлым взглядом дяди Кости, быстро переобулся под тяжёлым взглядом мамы. (Переобувался поспешно и стоя.)

– - Этот?
– мама встала у входных дверей.

Я кивнул.

Мама сунула Перелому под нос мою мокрую кофту.

– - Ты чё совсем? Нормально это?

– - А что я?
– включил дурочку Перелом. Он смотрел на маму огромными пустыми глазами.

– - Зачем ты его в лужу бросил?

– - Кто? Я?! Я не бросал!

– - Пропустите!
– - Это бабушка со своим переростком выходила из бассейна. От бесцветного голоса не осталось и следа. Он был железный, стальной. Требовательный и страшный. Мама посторонилась. Перелом прошмыгнул вслед за бабушкой и одногруппником. Да мама и не хотела с ним больше разговаривать, она не любила ругаться. Мы тоже вышли. Я видел, что Перелом идёт рядом с чужой бабушкой. Могло показаться, что он вместе с ними, что у бабули два внука. Они пошли вправо, а мы взяли левее. Шёл мокрый снег. Мама была без машины - она не успела "переобуться". А у нас в посёлке на лысой резине опасно, просто страшно: асфальт тогда был дрянной, в выбоинах, дорога леденела по вечерам в момент, и выбоин становилось незаметно.

Из бассейна надо было ехать на городском автобусе, а потом на проспекте Красной Армии пересаживаться на другой, который уже вёз к нам в Семенной. Бабка эта с переростком шли на конечную - ей, как и всем старым, хотелось занять место, посидеть. Мы же с мамой и Михой шли на следующую остановку. Короче, в автобусе опять встретились. Конечно же Перелом не мог предположить такого, иначе он не сел бы в автобус. Он знал, что мы на машине, Мих в раздевалке всегда предлагал нашим поцакам подвезти.

...Подвозили обычно Ростика и Дёму. У их родителей были очень дорогие машины, но родители были заняты, папа - работой, мама - маленькой дочкой. Ростик и Дёма всегда были одни. Моя мама называла Дубинских "голодное племя". В фойе бассейна работал буфет, и они вечно паслись у его витрин. И когда приходили - паслись, и после тренировки - паслись. Ростик ходил ещё на балалайку в школу искусств, а Дёма на лепку туда же. Как они всё успевали, я не представляю. Но всё-таки они жили в городе, а мы подальше.

Перелом, пока мама расплачивалась с кондуктором, корчил независимый неприступный вид, а когда мама обернулась и посмотрела на него, стал пялиться нагло-нагло в ответ.

– - Чё пялишься, чмошная рожа?
– наш бесстрашный Михайло Иваныч, пошёл через проход, через чьи-то ноги к задней площадке.

Перелом на следующей остановке выбежал. Я так и не знаю: это была его остановка или он испугался моего друга. С улицы он стал строить маме уничижительные гримасы, показывать разные там жесты. Это мама мне рассказала, я не видел. А бабушка, та, к которой приклеился Перелом, та, что переростка своего в бассейн возила, всю эту картину в жестах наблюдала. И маме так высокомерно, как наша учительница по русецкому, говорит:

– - Ваши дети -- безобразники.

– - Нормально?
– поразилась мама.
– -А ваши - кто? У ребёнка вся одежда мокрая. А нам в посёлок пилить, а там ещё пешком. Нормально на морозе-то?

– - Ваши дети матом ругаются. Вот и получили по заслугам, -- торжествовала бабуля. Я часто замечаю: все подлые не отвечают, не обижаются, гнут свою линию, а оппонента не слушают.

– - Нормально, -- говорит мама.
– Мой сын матом не ругается.

– - Это он при вас не ругается.

– - Нормально?
– мама выпала в осадок.
– Вы это утверждаете что ли?

– - Утверждаю.

– - Нормально.
– - Сказала мама, отвернулась и покрутила пальцем у виска: мол, бабка - дебилка.

И тут весь автобус подключился, все стали нас ругать. Все ж слышали про "чмошную рожу". Мишаня стоит молчит, краснеет -бледнеет -- испугался. А я злюсь. А тоже эту бабку боюсь. Она сидит на сидении как на троне, лицо у неё - ни кровинки, губы намазаны, и шуба такая в кудряшках, в чёрных завитках. И воротник поднят.

– - Падла, -- шипит Мих.

– - Вот слышите? Слышали?

Она встала, взяла внучка (выше её парень!) за ручку, за перчатку, за перчаточку, и пошла к дверям. И мы пошли к выходу. На этой остановке многие выходили, а мы пересаживались на поселковый автобус. На улице мама пошла за бабкой этой, и перепалка продолжилась. Мама взбесилась, чуть ли не орёт уже, что как так вообще можно: здоровые-индюки-плавать-не-умеют-только- к-маленьким-приставать-умеют-а-на улице-мороз. А бабуля всё бесцветным голосом отвечает, что "ваши дети сами виноваты, матом ругались, вот и получили". И так бабуля ловко-- перебежками, перебежками, от мамы, от мамы; так прытко, что и не подумаешь, что это бабуля: внук-переросток и то запыхался. А мы - преследуем. Я говорю этой бабке: