Спасатель
Шрифт:
– - Не говори ерунду. Они украли магнитолу, они никого не резали.
– - А ты знаешь, что мы специально в Москву ездили, выбирали на Горбушке эту магнитолу?
– - Василь! Нужно быть терпимее к людям! Везде попадаются разные. И воры среди них есть, и хорошие люди.
Я еле сдерживался: да какая мне разница, что есть - хорошие?! Это наш посёлок! Если бы я приехал к ним, меня бы в первом же ауле прибили!
– - А ты знаешь, -- завёлся я, -- что вместе с магнитолой они утащили у ребёнка диск со сказкой. Диск был в магнитоле. Это была любимая Петюнина сказка. Он под неё засыпал!
– - Ну что
– У меня тоже этюдник украли. И что мне теперь? Знаешь, как он мне дорог был.
– - Но ты же не трёхлетний Петюня, Машунь.
Я не хотел ругаться. Но и гастарбайтеров я на озере, точнее в озере, терпеть не собирался:
– Пусть приходят отдыхают, пиво пьют, музыку свою слушают. Но с мылом в озеро они у меня лазить не будут!
Маша ушла обиженная. Я разделся на вечернюю тренировку и поплыл вдоль по озеру. Я плыл и вспоминал.
10 Диск со сказкой
Петюня херел на глазах - так переживал, что пропала его сказка. Мы с мамой и тётей поехали в Мирошев, в Детский мир. Там продавались диски со сказками.
Продавщица сказала: диска такого давно нет. Распродали полгода назад. Мама и тётя стали жаловаться продавщице, рассказали, что произошло. Тогда она достала нам кассеты.
– - Покопайтесь, -- сказала, -- в кассетах. Они всё равно никому не нужны. Мы их списали и с витрины убрали. Так оставили, на всякий случай. Для тех, кто спросит.
" И ты приколись, Машунь, -- я часто стал думать, как бы разговаривая с Машей.
– - Нашёл я кассету. Как сейчас помню. Сказки матушки Гусыни. Рыженькая такая бумажка-вкладыш"...
Мы продавщице на радостях дали сто рублей - столько как раз диски стоили, и поехали искать кассетный магнитофон. Купили за шестьсот рублей Петюне кассетник в "Эльдорадо". Мотать вручную. Можно и подтереть кассету. Но Петюня так был счастлив, так был напуган, что сказку можно стереть, что очень аккуратно обращался.
– - А если и эту украдут?
– - всё спрашивал Петюня.
– - Не украдут, -- сказал я.
– На такое никто не позарится.
"Всё равно ты утрируешь Василь", -- упиралась, споря со мной, невидимая Маша.
Я вышел из воды и заметил, как затравленно смотрят на меня проходящие вдоль берега гастарбайтеры. В ответ я зыркнул на них грозно. И подумал, что потом, когда они совсем у нас освоятся, они не будут меня слушаться. И я им ничего не смогу сделать.
На нашей Первой Заречной улице, недалеко от нашего дома отстроился какой-то генерал. Ему тоже дом ставили индейцы. А бугор у них был азербайджанец. Очень знающий и умный мужик. Он иногда ходил со мной на озеро, и даже пару раз бегал. Это было года три назад. Как-то я повстречал его поддатым, и он мне выдал:
– - Скоро это озеро наше будет. И посёлок тоже наш.
Я рассказал это Маше, когда пришёл к ней вечером мириться.
– - Прикинь, Машунь. И как я должен реагировать?
– - Господи!
– Маша обняла меня.
– Василь! Ты просто шуток не понимаешь.
– - Да уж. Какие тут шутки, -- я снял её руки. И убежал.
Это была первая наша серьёзная ссора.
После несостоявшегося примирения я
стал бегать вверх-вниз: от озера к дороге, от дороги к озеру. Там тягунок крутой, метров четыреста вверх. Я бежал и вспоминал, как мы, мама, я и тётя, второй раз поехали в Детский мир и выкупили за копейки все оставшиеся кассеты. С песнями и сказками. Петюня до сих пор эти кассеты крутит.Ссоры на почве национализма и толерантности у нас стали происходить регулярно. Маша пожаловалась дяде Боре. Он позвал меня к себе и сказал, недобро улыбаясь:
– Хотел ещё в мае на эту тему с тобой говорить. Но не стал. Не обижай их.
– Я никого не обижаю. Я мыться не пускаю на озерцо.
– Не пускаешь и правильно делаешь, но знай: они - наши братья.
– Да уж братья, - говорю.
– Близнецы.
– А ты не хохми, - прорычал дядя Боря.
– Союз нерушимый республик свободных. Слышал?
– Да уж слышал.
– Вот. И молодец. Раньше дружили. И сейчас они нам не чужие.
– Воришки, - сказал я.
– Не без этого, - спокойно согласился дядя Боря.
– Они дачи обчищают, а наши-то, дорогие россияне, страну разворовали по-крупному. Всё народное добро - ту-ту.
– Дядя Боря махнул в сторону дубовой поляны. Она начиналась аккурат за дядь-Бориным забором.
– Вот. Дубки. У тебя их украли. Ты же раньше бегал вокруг поляны.
– Бегал, - кивнул я.
– Украли поляну. У тебя, у нашей секции. Распродали. Но ты на них не злишься.
– Понимаете, дядя Борь, - объяснял я.
– Дубки были общие. А у дачницы украли два самовара на металлолом, так она чуть не умерла от горя. Из-за поляны никто так не горевал. Повозмущались и привыкли.
– Привыкли, - голос дяди Бори странно звенел.
– Повозмущались. Вот так всегда. Всё-таки Василь, - дядя Боря всхлипнул, шмыгнул и подтёр пятернёй нос, вытер руку о штаны.
– Как захочешь таджика обидеть, вспомни, что хозяин, на которого он работает, тебя обворовал глобально, а не по мелочи. Я и сам такой. Был... - дядя Боря вздохнул, весь в момент осунулся, обвис, стал похож на провинившегося бегемота.
– Вот: грехи вроде немного замолил, пока живу... А Марфа...
– Дядя Боря всхлипнул и вдруг разрыдался.
Это было страшно. Здоровый мужик, сильный, хозяин жизни как говорится... Я почему-то вспомнил, как также ревел, беззвучно, безнадёжно, безысходно, в ту ночь, когда узнал от тёти Беллы о сговоре в бассейне. Но мне было восемь лет. А дяде Боре - пятьдесят.
– И всех твоих друзей обворовали. И родителей тоже. Приватизация - слышал такое слово?
– Я не спорю, дядя Борь. Но они работу у папы перебивают. Цены снижают. Они снижают!
– Конкуренция. Привыкай.
– Да мы привыкли.
Я вспомнил, как папа после моего чемпионата сказал:
– Копил-копил баксы, а квартиры подорожали. Не хватает нам, Василь на квартиру в Подмосковье. Надо было раньше шевелиться. Надо было в ипотеку вкладываться. А я - дуралей. Хотел всё разом отвалить. По наличке.
Так и сидим мы на баксах. Папа их даже в банк не несёт, хранит в погребе, в банке стеклянной, а банку землёй присыпает, на это место мама бочки с квашеной капустой ставит.
11 День физкультурника