Спасатель
Шрифт:
Вечером первого Маша позвонила в ворота.
– - Я только проснулась, --улыбнулась она.
– Так что никакие лыжи с коньками сегодня не прокатили бы. Просидели до утра, всё болтали, вспоминали. Сто лет на даче Новый год не справляли. Всё в Москве и в Москве. А... нет. Один раз в Египте.
Она сменила свою уродскую шапку с ушками на шапку с огромным помпоном. Помпон был тоже уродский. У нас девчонки в посёлке тоже в таких шапках ходили. Что за мода такая? Не пойму.
4 В гостях
Все
– - Это мой двоюродный брат. Лёха. Он старший. А вот ещё Макс и...
Я не расслышал имя третьего брата - в комнату что-то влетело и тут же вылетело. Потом кто-то зашёлся воем. И все побежали выяснять: что произошло. Потом угомонились. Вбежал наконец мелкий -- противный и вертлявый.
– - Это ты что ли чемпион?
– - Я.
– - Машка в тебя влюбилась. Только и слышно: ах-ах -вертопрах, -- кривлялся мелкий поцак и был похож на заводную игрушку. Мне захотелось стукнуть его по голове, чтобы завод кончился.
– - Замолчи Александр, -- сказала Маша.
Мы ещё попили чаю. Теперь с "невской колбаской", которую Маша приготовила специально для меня - так сказала Машина тётя. Было очень вкусно. Машины родители уже уехали.
– Они еле вырвались на Новый год. У них свой бизнес, они всё время работают, - загадочно сказала Маша в надежде на то, что я начну выспрашивать: какой бизнес и тэ дэ. Но я ничего не стал спрашивать, у моего папы тоже свой бизнес. Мы поговорили с Машиным дедушкой о триатлоне. О триатлоне все задают одни и те же вопросы. Но Машин дедушка оказался уникумом: его интересовала только финансовая составляющая.
Когда я назвал цифру, сколько стоит вел, на котором я выступал на Первенстве России, дедушка надолго замолчал. Потом спросил:
– - И у других такие же?
Я кивнул. Это конечно была неправда, у моих соперников велы были ещё дороже, но я решил не травмировать меркантильного дедушку - папа меня предупреждал, что "чугунки--жадные". Дедушка стал интересоваться ценой инвентаря в нашем клубе. Я не стал колоться, рассказывать, что дядя Боря выкупал некондицию из спортмагазинов и контрафакт по безналичке. Дядя Боря, а теперь и Ростик, доводили велы до ума. Наш школьный велопарк рос и множился.
Потом дедушка Маши спрашивал: сколько стоит шлем, и даже какой фирмы я ношу плавки. Машин дедушка знал и "спидо" и "арену"! Он говорил:
– - На плавках нельзя экономить. Вот я. Купил дешёвку. И вроде всё нормально. А потом хлорка разъела. Как-то плаваю в бассейне. У нас в бассейне есть специальные сеансы для пенсов по девяносто руб. И вдруг чувствую: плавки спадают.
Все хохотали. И я тоже. Меня развеселила дедушкина ирония, подтрунивание над собой, эти "пенсы". Ещё час мы говорили о плавках. Дед Маши мог болтать часами о чём угодно.
Маша сказала:
– - О кроссовках, деда, в следующий раз.
И повела меня смотреть картины, которые она упорно называла этюдами.
Этюды были очень красивые. На некоторых, правда, было изображено непонятно что. Но Маша говорила:
– - Это настроение.
Настроение везде было какое-то цветастое, весёленькое такое, игривое. Мне почудилось, что это настроение девчонок из пятого класса. Когда я прохожу мимо них в школе, они замолкают,
а за спиной щебечут как птахи весной, да и не только весной, у нас в Смененном весь июль соловьи поют...Были и пейзажи Тужилова озера. Были и просто деревья, лес наш, мирошевский, сосёнки береговые и колея высоковольтной линии.
– - Лучшие-то я в Москву отвезла. А эти оставила. Выбери, что приглянулось.
Мне вроде бы нравились этюды. Но как-то не особо. Деревья на картинах у Маши будто пытались до меня дотянуться своими щупальцами, будто хотели цапнуть меня. А Тужилово озеро было намалеванное однородно, везде одинаковое. А ведь оно разное на каждом гребке и ударе.
И я выбрал настроение.
– - Ничего себе!
– удивилась Маша.
– А ты не простой. Что тебе этот этюд напомнил?
Я не стал объяснять что. Я толком и объяснить бы не смог. От девочек в пятом классе шла какая-то чистота, веселье. Они ещё не знали, что скоро пацаны некоторых из них отбракуют за не ту фигуру или не ту рожу и влюбятся всем скопом в одну, и будут за неё бороться и драться, будут провожать её, дарить духи в женский день... А остальные девчонки будут вздыхать и расстраиваться... Тут на картине за этими хаотичными пятнами ("мазками", -- поправила Маша) прятались девчонки-пятиклассницы: они все равны, они дружат и радуются, и хихикают в кулачок, подшучивая над самым крутым парнем школы - надо мной то есть...
Маша запаковала картину в какую-то специальную бумагу, заклеила скотчем. На скотче были напечатаны рисуночки: сердечки и цветочки. Я такого скотча и не видывал никогда. Маша сказала:
– - Хочешь: я тебя провожу до дома?
– - Нет, нет. Я сам, -- сказал я, испугавшись, что меня по темноте будет провожать девчонка... девушка.
– - Ну тогда я тебя поцелую...
И она впилась мне в губы мёртвой хваткой. Сначала я оторопел, а потом... потом... я ответил на её поцелуй и вообще мне захотелось остаться с Машей до утра. Но я ушёл, когда хватка ослабла. А ослабла она через полчаса, когда Маша, раскрасневшаяся, пахнущая невской колбаской и шампунем, сказала:
– - Что ты чувствуешь?
Я молчал. Я ещё не пришёл в себя. Маша немного повздыхала, смотрела на меня преданно и ласково, наконец поняла, что сейчас от меня она ничего не услышит. И проводила до дверей.
– - Василь! Может настоички с нами? Сливовой? Или черноплодной?
– кричал мне вслед дедушка Чугунов.
Я отказался. Я не пил. Я же спортсмен.
– - Зря отказался, -- сказала Маша, когда мы с ней вышли из дома.
– Дедушка из черноплодки вино делает. Цвет и запах - это нечто. Рубин. Я в школе учителям дарю и в художке мастеру.
– - Какому мастеру?
– я спросил, чтобы хоть что-то сказать.
– - Так... Я же в известной школе, в художественной, в смысле. Я ж у Валентин Сергеевича, -- и она назвала фамилию.
– - Слышал?
Я помотал головой.
– - Он в Строгановке профессор. А Дудина знаешь? Дудина все знают. Они с Валентин Сергеевичем дружат.
Я отрицательно помотал головой. Я и Дудина не знал.
– - Да ты что? Он же "ню" рисует. Во ВГИКе профессор.
Я попрощался с Машей у калитки, и вздохнул спокойно, когда вышел на другую улицу. Я брёл по дачному посёлку, сжимая раму Машиного "настроения". Настроения, полного надежд и не подозревающего, как несправедлив мир.