Спасите, мафия!
Шрифт:
— Чаю! — повелел Бельфегор, отставляя чистую тарелку. Во-первых, англичане считают, что надо немного хавчика оставлять, некультурный Вы наш! А во-вторых, ты что, рабовладелец? Вспомнился старый анекдот…
— Выходят новобрачные из ЗАГСа, — поднявшись и наливая Принцу чай, начала рассказывать я народу вспомнившийся анекдот. — Он несет ее на руках, и она шепчет: «Дорогой, мы ведь уже поженились?» «Да дорогая», — отвечает он. Она, улыбнувшись: «Можно я тебе тогда на шею, наконец, переберусь?»
Повисла тишина, а затем ее уничтожил громогласный хохот Суперби. Вау, он, кажись, проникся… Я обернулась и с пофигистичной
— Бэл-сэмпай, как Вас здесь не уважают! Прямо как там, в Варии!
— Заткнись, лягушка! — прошипел Бельфегор, и от членовредительства его остановило лишь то, что Тсунаёши выдал:
— Бельфегор-сан, Вы же хотели посмотреть, как Мария-сан владеет ножом. Вы сейчас пойдете?
— Ши-ши-ши, давай, спасай эту жалкую лягушку! — фыркнул Принц. — Возможно, когда-нибудь она отплатит тебе чуть менее язвительным высказыванием. Хотя вряд ли.
— Зря Вы так на Франа, — поморщилась я. — Он, может, и язва моровая, но явно хороший человек.
А вот этого не ожидал от меня никто, даже сам объект высказывания, хотя, в отличие от Вонголы минус Мукуро, он на меня даже не посмотрел. А вот те удивленно на меня воззрились, Принц снова зашишишикал, а Суперби фыркнул и тоже поставил тарелку в центр стола, явно намекая, что и ему бы не мешало чайку налить, но говорить он об этом не будет, ибо еще свеж в памяти анекдот. Я усмехнулась и налила оставшимся варийцам чай, а те, не удостоив меня ответом, начали косплеить англичан в пять вечера. Бельфегор же, царственно допив напиток, поднялся и пошлепал, пардон, поплыл, на улицу.
— Савада-сан, — пробормотала я. — Думаешь, разумно их одних оставлять? Он же ее может ранить!
— Вряд ли, — нахмурился Тсуна. — Но, думаю, всё же стоит понаблюдать. Я как раз собирался пойти за ними, главное, чтобы Бельфегор нас не заметил, а это будет сложно, если ты пойдешь с нами. Ты мне доверяешь?
Я растерялась. Нет, я, конечно, верю, что Тсуна — супер-пупер крутой чел, когда зажигает Пламя Предсмертной Воли, но не факт, что он сумеет зажечь его в этом мире, да и речь идет не о моей жизни, ее я бы ему, наверное, доверила, а о жизни моей сестры, и это несколько меняет ситуацию.
— Доверяю, — пробормотала я. — Но ведь мы не знаем, сможешь ли ты зажечь Пламя Предсмертной Воли и…
Тсуна грустно на меня посмотрел, прямо как побитый щенок, и мне аж стыдно стало. А в следующий миг прямо в центре лба «Тунца» засияло оранжевое пламя. Ох, ё! Выглядит-то как жутко! Возникло стойкое желание вылить на Саваду ведро воды или накрыть его башку пледом, чтоб пламя не распространилось. Мама миа, что за жуть?!
— Ты что делаешь? — вывел меня из ступора вопль Хаято, долбанувшего меня по руке, из которой выпала банка с кипяченой водой, всегда стоявшая у нас на столе. Ой-ёй, я что, и правда Тсуну тушить собиралась?..
— Прости, — пробормотала я, растеряно поглядев на не менее растерянного Саваду. — Тебе… правда не больно?
Такого вопроса никто из них не ожидал, и у Тсунаёши аж звезда во лбу, то бишь огонь меж бровей погас. Мукуро раскуфуфукался, Скуало заржал в голос, Рёхей последовал его примеру, Ямамото прыснул в кулак, а Хаято, закатив глаза, заявил:
— Глупая женщина!
И
только Франу, как всегда, на всё было пофиг.— Нет, мне не больно, — смущенно улыбнулся Савада, и я растеряно пробормотала:
— Извини.
— Ничего, — он тут же нахмурился. — Если ты боишься, что я не справлюсь, я возьму…
— Нет, не надо, — перебила его я. — Ты извини, что я так. Просто я же не знала, сможешь ты эту жуткую лампочку Ильича во лбу зажечь или нет. Волновалась: она же моя сестра.
— Я понимаю, — кивнул и впрямь всепонимающий Савада и, тепло улыбнувшись, пошел следом за Бельфегором. Гокудера, ясен фиг, ломанулся за ним, и из коридора донеслось:
— Выброси сигарету: запах может помешать.
Это что, у Каваллини нюх как у собаки, глаз как у орла? Ну, глаза его нам не видать, а вот нюх, кажись, и впрямь как у бультерьера на охоте…
Я вытерла пролитую воду, так и не затушившую факел во лбу биг-босса, наполнила банку кипяточком и быстро помыла посуду, а Фран и Скуало с Бьякураном за это время куда-то свалили. И я уже собиралась было пойти заняться кроликами и коровами, как вдруг получила от Ямамото странный вопрос:
— Тебе помочь?
— В чем? — опешила я. Не каждый день японский мечник предлагает помощь в уборке кроличьих клеток, согласитесь?
— Не знаю, — пожал плечами этот жизнерадостный рахит с несходящей с губ улыбкой. — Ты скажи, а я помогу. Я же не совсем безрукий — отцу часто помогал. Хоть у нас и не было животных, я могу пригодиться.
— Я тоже помогу! — выдал Рёхей. — Я могу быть экстремально полезным!
Ты экстремальным можешь быть, Сасагавушка, а вот полезным — разве что на корриде, быков успокаивать, из-за своей этой экстремальности… Но раз они горят желанием послужить Родине, пускай действуют, я от помощи отказываться не буду, а то меня Манька потом со свету сживет, если узнает. Хотя я бы лучше сама всё сделала, право слово… Это куда проще! Не умею я командовать, а, кажись, придется.
— Ну… Если хотите, попробуйте, — почесав кончик носа, ответила я, и меня озадачил молчавший до сих пор и всеми силами сливавшийся со стеночкой Дино:
— Я с вами. Я немного неуклюж, но надеюсь, что пригожусь.
Приплыли тапочки к дивану. Только не это. Каваллоне за работой — это последний день Помпеи для моей фермы, ежели рядом нет его подчиненных, а их нет. И что мне делать? Не могу ж я его послать, когда остальным сказала «да»! Знал ведь, гад, что, выскажись он сразу, я бы отказала всем, вот и зашухарился. «Редиска»! Фу на тебя! Чтоб тебе портянки после марш-броска целой роте стирать! Впрочем, «редиска» неплохая, по доброте душевной на хитрость пошедшая…
— Ладно, — пробормотала я, и мы вчетвером, оставив мухопритягивающую иллюзию наедине с кружкой чая, пошлепали на выход.
====== 6) Труд облагораживает, а раздражительность — вредит здоровью ======
«Способность, доблесть — всё ничто, пока мы не приложим труд». (Саади)
Погодка стояла дивная: тепло, хорошо, легкий ветерок, облачка плывут — благодать! Вот бы еще в жизни моей такой же мир царил, как на бескрайнем синем небе с плывущими по нему пушистыми белыми облаками… Так, стоп! Вот почему мне при этих словах Тсуна и Хибари-сан вспоминаются? «Реборн» съел мой мозг окончательно и бесповоротно… А сейчас еще и жизнь отравить пытается. Кошмар!