Спасите, мафия!
Шрифт:
— Нет, конечно, — усмехнулся этот гад. — Но лучше ответь.
— А то что? — фыркнула я и внезапно почувствовала, что пол уходит из-под ног. Вот гадина такая! Шаринган свой заюзал, Итачи недоделанный! В цукиёми его, навечно! Или «Тысячелетие боли» Какаши-сэнсея на нем использовать! Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году!
Мир вокруг стал распадаться, и я почувствовала, что падаю в пропасть. Было страшно — высоты я боялась панически, но я не заорала, браво мне! Просто судорожно пыталась уцепиться пальцами за воздух — ясен фиг, безрезультатно. Он же нематериален. Хотя это же была иллюзия, значит, слева от меня должен был быть стол, а передо мной — подоконник. Но я же падала! Причем, почему-то «солдатиком»: ножки
Паника накатывала волнами — одна сильнее другой, но я не орала — я продолжала сжимать зубы и кулаки и вглядываться в темноту, надеясь, что это скоро пройдет. Исчезнет, испарится… Но вот фиг я тебе, гадюка ты подколодная, доставлю удовольствие, завизжав и попросив всё это убрать! Хотя чувство падения в бездну — это ужасно… Но это ведь иллюзия. Иллюзия же? Я ведь не упаду?..
— Ку-фу-фу, — громом раздалось в пустоте. Заткнись, а то я за себя не ручаюсь, обрадушек чужому горю, причина всех несчастий мира, чирей на моей пятой точке! Вылетишь с фермы к чёртовой бабушке!
— А теперь скажешь? — вопросил всё тот же гадкий голос всё тем же ехидным тоном.
— Обойдешься, — прошипела я сквозь стиснутые зубы и почему-то почувствовала во рту солоноватый привкус. Опять иллюзия?
— А теперь? — усмехнулся мой личный Чезаре Борджиа, и вокруг меня прямо в пустоте загорелось кольцо пламени. Жар был дикий, словно огонь был реален, и я подумала, что это вполне может быть и реальная иллюзия. Кольцо сжималось, а паника накрыла с головой. Я отпустила воображаемый подоконник и вытянула руки по швам. Всё, теперь точно солдатик… Но как же это страшно… Если сейчас никто не придет, он запросто может меня поджарить. Сказать и сдаться или молчать и терпеть? Нет, Мукуро. Я никогда не сдаюсь. Я не сдалась даже тогда… И сейчас не сдамся: это ничто по сравнению с тем, что живет в моей памяти. Обломись, выкидыш больной фантазии Копперфильда!
— Скажешь? — прошелестел насмешливый голос.
— Обойдешься, — снова прошипела я, с ужасом глядя, как к моим рукам подступают языки пламени.
В следующий миг тыльной стороны моей левой ладони коснулось пламя, и я чуть не вскрикнула от боли. Реальная иллюзия! Я отдернула руку, но пламя сжималось всё сильнее. Сказать? Нет… Ну почему я такая упертая? Потому что обещала, что никогда не сдамся?.. И снова огонь коснулся моей левой кисти, и куда бы я ни отводила руку, следовал за ней. Как же больно, как больно… Слезы брызнули из глаз, но я продолжала сжимать зубы, тихонько подвывая и отчаянно жмурясь. Исчезни, исчезни, исчезни… Ненавижу тебя, мерзкая иллюзия, ненавижу, чёртов Ананас… Как же больно…
— Ку-фу-фу.
И вдруг всё прекратилось. И падение, и боль от сжигавшего плоть адского пламени. Я распахнула глаза и почувствовала под ногами твердую поверхность. Покачнувшись, вытянула руки вперед и со всей силы вцепилась в подоконник, который был именно там, где я и думала. Тридцать процентов превратились в сто, но как-то мне даже радостно не было… Я чуть не рухнула и всем телом навалилась на подоконник. На белый пластик упали две слезинки. Глупая влага, ты здесь никому не нужна! Сгинь…
— А ты сильная… — послышался тихий шепот совсем рядом с моим ухом, и я ощутила горячее, просто огненное дыхание на своей правой щеке. Из последних сил я махнула правой рукой и ударила себя как раз по этой самой щеке, чтобы прогнать иллюзию. Только это оказалась реальность. И она больно схватила меня за запястье рукой, скрытой байкерскими перчатками без пальцев.
— Ты странная. Мне нравятся бабочки, которые пытаются вырваться из паутины, — прошептала это гадина мне прямо
в ухо, с силой сжимая мое запястье. — Так они только больше запутываются в сетях паука.— Да пошел ты, — четко сказала я, разжимая-таки зубы, и вдруг почувствовала дикую боль в губе.
— Хм… Пыталась болью отрезвить себя? И не мечтай, от моих иллюзий еще никто не смог избавиться.
— Хибари-сан избавился, — зло выплюнула я, практически повисая на подоконнике, потому что ноги уже не держали, а сил двигаться не было.
— Ку-фу-фу. Вот ты и дала ответ, — рассмеялась эта мерзость своим отвратительным смехом. — Как обычно, я получил что хотел.
Тонкие пальцы коснулись моей нижней губы и грубо провели по ней, а я отдернулась от иллюзиониста, как от прокаженного. Он рассмеялся, и тут за моей спиной раздался холодный уверенный голос:
— Камикорос.
Блин… Только этого мне не хватало! Они будут здесь драться? Чёрт, что делать?! Хотела бы я заорать: «Хибари-сан, сделай из этой иллюзии без капли совести ананасовое варенье», — но… не могу. Чёртов пацифизм! Ненавижу себя за него!
— Надо же, неужто ты защищаешь это травоядное, Кёя? — съязвил Мукуро, оборачиваясь к Хибари-сану. Я титаническим усилием воли заставила себя тоже обернуться и увидела полное ярости лицо Главы Дисциплинарного Комитета. Он давно принял боевую стойку, а в руках его были тонфа. Полные жгучей ненависти черные глаза неотрывно смотрели в разноцветные ехидные глаза иллюзиониста.
— Не надо, пожалуйста, — пробормотала я. — Не надо. Ну пожалуйста.
Да что я могу? Ничего. И если сейчас тут будет бойня, я вынуждена буду сидеть в уголочке и мечтать, чтобы меня не задело…
— Я защищаю только интересы Намимори, — безразлично ответил Ананасу Хибари-сан, пропустив мою просьбу мимо ушей. Ну правильно, да… Я другого и не ожидала. — Это травоядное мне безразлично. А тебя я забью до смерти.
Ну вот, как и ожидалось. И сейчас здесь будет Мамаево побоище. За что мне всё это, а? Риторический вопрос. Слезы наворачивались на глаза, но я упорно старалась проморгаться и лишь еле слышно шептала, сама не знаю почему, возможно, из-за истерики, уничтожившей остатки разума:
— Не надо. Хибари-сан, прошу. Не надо…
— Похоже, твоя новая головная боль, Кёя, не хочет, чтобы я вновь тебя ранил, — выдала эта мерзкая иллюзия. Ты псих, Мукуро? Я не хочу, чтобы тебя здесь превратили в фарш! Мне трупы на кухне ни к чему! — Потому я предпочту… проявить сегодня толерантность.
В следующий миг всё вокруг заволокло туманом, и куфуфукающая мерзость исчезла, но Хибари-сан нанес удары справа от себя и, как мне кажется, даже попал, а может, это просто плод моего больного разума. Важно то, что когда туман развеялся, Ананаса в пределах видимости не наблюдалось, а Хибари-сан зло на меня посмотрел и помчал прочь из кухни. «Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови», да? Неуловимый мститель, блин… Паника, истерика, рыдания и ненависть вдруг исчезли, оставив только пустоту и боль. Колени мои подогнулись, и я рухнула на пол. Сжавшись в комочек, я закрыла глаза и попыталась отрешиться ото всего. От боли в губе, от давящего чувства одиночества, от острого ощущения, что я никому не нужна… Внезапно моей щеки что-то коснулось. Я с трудом разлепила веки и встретилась взглядом с огромными черными глазами. Глупая мысль промелькнула в голове и тут же утопилась. Конечно же, это был не Глава Дисциплинарного Комитета: он бы никогда в жизни не подошел к жалкому, бесполезному травоядному. Это был Такеши.
— Катя-сан, что случилось? — тихо спросил он. Тихо, но очень четко, уверенно и без тени веселья. А может, и света, потому как у него такое мрачное лицо было, что захотелось сказать: «А как же девиз про улыбку? Не хмурься». Но я этого не сказала. Лишь поморщилась и с огромнейшим трудом заставила себя сесть на полу. Ямамото тут же подхватил меня за плечи и сел рядом, прижимая к себе.
— Кто? — тихо спросил он. — Я видел, как выходил Хибари. Он?
— Нет, — пробормотала я. — Забей, Ямамото-сан, бывает. Всякое бывает. Сама дура — сама виновата. Нечего было подставляться и хамить.