Сперанца
Шрифт:
Они были одни в купе, и, когда вошел контролер проверить билеты, Цван обратился к нему:
— Туннели надежные?
— Какие туннели?
— Которые под горами.
— Да нам и не ехать через горы… Здесь, кругом равнина.
Цван ободрился и облегченно вздохнул. Потом повернулся к Сперанце и громко сказал:
— Я ж тебе говорил, глупышка, что бояться нечего.
— Ты врун, — ответила девочка и с негодованием отвернулась от него.
Но, когда поезд тронулся, они забыли о ссоре и крепко обнялись.
«Минга, если бы ты знала! —
Сперанца, широко раскрыв глаза, смотрела в окно.
— Дедушка, дедушка, деревья бегут! Смотри, дедушка! Почему они бегут? Как же так, ведь у них корни в земле?
— Не знаю, милая. Ей-богу, не знаю! Тут не то, что в долине, — такие вещи творятся, что и не поверишь! Минга, если бы ты знала!
Потом они замолчали, обалдев от грохота, и пришли в себя, только когда поезд остановился и объявили название станции.
Они сошли на платформу и огляделись вокруг. Потом двинулись за другими пассажирами и вышли на площадь.
Неподалеку стояла кучка людей, болтавших между собой. Один из них отделился от остальных и пошел навстречу Цвану и Сперанце. Он был босой, в засученных до колен полотняных штанах, подпоясанных красным вязаным кушаком с кисточками на концах.
— Добро пожаловать, — сказал он и, улыбаясь, протянул Цвану руку. Цван присмотрелся и узнал его: это был двоюродный брат покойной Розы, один из тех, что приезжали к ним шесть лет назад.
Тот наклонился поцеловать девочку и взял сумки.
— Нам сюда…
И тут-то Цван и Сперанца застыли в изумлении.
Перед ними, покуда видит глаз, волнуясь, ширился голубой простор.
— Море! — вскрикнула девочка. И оба побежали к воде.
— Море, — повторяла Сперанца, смеясь и отступая перед волнами, лизавшими ее ботинки.
— А вы никогда не видели моря? — спросил у Цвана свояк.
— Нет, — ответил он. А мысленно говорил: «Минга, сколько воды на свете!»
Родственники Розы жили в двух километрах от станции.
Добраться туда было лучше всего на шлюпке: и скорее, и вещей на себе не тащить, да и девочке покататься на лодке в новинку.
Влезть в нее было для Цвана делом нелегким. Она была не такая, как на болоте, да и море ни минуты не стояло на месте.
Сперанца сидела на носу, не шевелясь, с глазами, полными страха. Цван поместился на корме. Гребец, стоя посредине, отталкивал лодку, упираясь веслом в дно.
Через минуту он вытащил весло из воды, сел и принялся грести,
— Боязно? — спросил он девочку.
Сперанца не ответила.
— Твоя мать гребла, как мужчина. Привычная была… Но ты морячка по крови, быстро научишься.
Сперанца крепче уцепилась за полубак и затаила дыхание.
Лодка, плывя вдоль берега, наискось резала волны. Гребни порой перехлестывали через борт и обдавали брызгами Цвана, который в такие минуты не мог удержаться, чтобы не соскользнуть на дно лодки.
«Минга, какая буря!» — шептал про себя старик.
Потом спросил вслух:
— А что, море всегда такое?
— Неплохо
бы, — засмеялся свояк, — неплохо бы для нас, чтобы оно всегда было такое спокойное! Посмотрели бы вы на него, когда шторм. Ну и бушует!«Минга, и это еще даже не буря! Что же будет, когда оно разойдется? Минга, куда мы отвезли девочку?»
Потом невозмутимость моряка и кажущееся спокойствие Сперанцы немного ободрили его.
Тогда он вспомнил одну вещь, о которой слышал когда-то, и тихо, осторожно, чтобы не качнуть лодку, протянул руку за борт и опустил палец в воду. Потом незаметно поднес его ко рту. Соленая!
Он повторил опыт и сплюнул.
— А вы, должно быть, соль-то никогда не покупаете? Вам стоит только поставить воду на огонь — и готово дело!
Свояк засмеялся.
Между тем Цван почувствовал какое-то странное недомогание. Кружилась голова, мутило…
Минуты через две он перегнулся через борт: его рвало.
— Плохо? — спокойно спросил свояк, едва взглянув на него через плечо.
«Минга! Они просто дикари! Ему до того плохо, что хоть ложись да помирай, а этот даже не остановится…»
— Извините, — пробормотал старик.
— Ничего, ничего. Это часто бывает, если кто не привык.
Так. Все вино, которое он выпил в компании с кучером, вылилось в. море.
«Должно быть, подмешанное», — подумал Цван и в изнеможении свалился на дно шлюпки.
Глава четырнадцатая
Лодка с повисшими на реях парусами покачивалась на якоре в нескольких метрах от берега.
Примостившись на дне лодки и голой ногой поглаживая обшивку борта, Сперанца дудела в тростниковую дудочку. Она глядела на отражения облаков и тени чаек, мелькавшие на воде, и все наигрывала один и тот же незатейливый мотив, но мысли ее были далеко: она рылась в воспоминаниях и старалась разгадать будущее.
Через несколько дней она уедет, покинет тетю Марту и дядю Тони, с которыми жила вот уже шесть лет, и вернется в долину, к деду и бабке, родителям отца.
Никто ее к этому не принуждал, но девочка чувствовала на себе своего рода ответственность.
Она должна была вернуться!
Ее лицо, обрамленное прядями спутанных волос, падавших, как водоросли, ей на плечи, казалось особенно удлиненным и худым на темном фоне сетей, лежавших ворохом у нее под головой.
Она дудела и дудела, монотонно, упорно, дудела и думала…
Она все эти годы так больше и не видела стариков и получила от них всего несколько писем, написанных всякий раз другим почерком. Если в одном письме говорилось о скором приезде дедушки Цвана, то в следующем сообщалось, что по особым обстоятельствам поездку пришлось отложить до будущей весны. И так всегда.
Сперанца не раз плакала от тоски и горького разочарования после долгих месяцев бесполезного ожидания. Потом она привыкла к несостоятельности этих обещаний и под конец вместе с тетей Мартой только посмеивалась над ними.