Сперанца
Шрифт:
— Но у Сперанцы доброе сердце, и она с кем хочешь поделится… — возразила Элена.
— Сердце оставь в покое. Посмотри лучше, сколько она заработала да сколько Минга собрала на жниве. Старуха хоть с виду и скелет, а руки что грабли. Всегда что-нибудь да подцепит. Сперанца на первый взгляд совсем другая — веселая, песенница. Но присмотрись повнимательнее и увидишь, что она из того же теста. Я это не в укор ей говорю, боже упаси. Наоборот. Она работает, и крепко работает, да при том не дуется, как Эмилия, не ворчит и не скулит, как ты! Потому Что, видишь ли, девочка, можно работать
— Да разве вы работаете?
— Ах, собачья дочь! Еще спрашивает, работаю я или нет! Часто ты видела, чтобы я лежал на брюхе и мух считал?
— Нет. Но вы возчик, а погонять волов еще не значит работать, как вол. Это волы работают, а вы сидите на возу, и все тут. Потому-то вы и поете. Выходит, вы тоже вроде стрекозы, Надален, — сказала она и отскочила в сторону, чтобы увернуться от башмака, которым он запустил в нее.
Подошла Сперанца, размахивая пустой корзиной.
— Теперь я вам расскажу конец, — сказала она улыбаясь. — Стрекоза поет и ничего не делает, зато услаждает муравья. Но муравей забирает об этом, потому что ему так выгодно. Поняли?
— Ну, ну, не надо тут ничего накручивать. В басне все было просто и ясно. Муравьи — это порядочные люди, а стрекозы — бездельники. Пусть так и остается.
— Пусть так, — засмеялась Сперанца и повернулась к Элене. — А ты моли бога, чтобы тебе не попался стрекотун вроде моего. Посмотри на меня. Разве скажешь, что я помолвлена? Он вот уже десять дней носу не кажет… Ему, видите ли вы, надо ходить по собраниям, а я здесь свисти в кулак. Можно подумать, что на нем весь свет держится, только и слышишь: занят по горло. Враки это все… Враки…
— Наверное, он малость подвирает для пущей важности, известно, молодые люди любят набивать себе цену. Но ведь он и в самом деле работает в Союзе не за страх, а за совесть. Верно? Это все говорят. А сейчас такое время, что это нужнее всего, потому что в воздухе пахнет бурей.
— Бросьте вы толковать про бури, они уже позади. Что же он всегда должен работать за всех? Пусть подумает немножко и о своих делах! Хибарка-то еще недоделана, а сентябрь на исходе. О чем тут говорить!
И Сперанца повернулась и пошла.
— Видите? — вполголоса сказала Элена. — Она из-за этого прямо сохнет. Худая стала, как щепка.
— Жаль, — пробормотал Надален. — В самом деле жаль. Но сейчас трудное время, и у Таго много работы.
— Надален, — сказала Элена, присев на корточки возле старика. — Объясните мне немножко, что делается на свете?
— Мало ли что делается…
— Не говорите глупости. Я хочу сказать, что сейчас происходит. Почему вы устраиваете столько собраний и говорите, что надо защищать кооператив?.. Почему все такие озабоченные?
— Некоторым людям пришла дурь в голову; смех, да и только, — сказал Надален, но при этом вовсе не засмеялся, а помрачнел. — Им все мало. Они хотели бы отнять у нас все, что мы заработали своим горбом.
— А где эти люди?
— Да не здесь.
— Так где же?
— А
я почем знаю? Главное, чтобы они не пришли в долину. Но, если они сюда сунутся, им всыплют по первое число! Представляю, как они будут улепетывать!— Надален, почему нам ничего не объясняют?
— А что тебе объяснять? Разве ты что-нибудь понимаешь в политике, в законах, в партиях?
— Я — нет. А вы?
— Я тоже.
— Значит, мы одного поля ягода. Но вас вот зовут на собрания, а нас нет. Почему?
— Потому что в твои годы у человека мозгов всего-ничего, а язык длинный. А старые люди, наоборот, мозговитые, а болтают мало…
— Зато я знаю кое кого с такими мозгами, — послышался вдруг у них за спиной голос Эмилии, — которые похожи на яйца. Случалось вам когда-нибудь смотреть яйца на свет? Чем больше они лежат, тем больше усыхают.
Эмилия вошла в дом, а Надален все смотрел ей вслед, не зная, что ответить. Элена тихо смеялась.
В эту минуту с дамбы донесся громкий вопль.
Элена обернулась и побежала вверх Но склону посмотреть, что случилось. К дому с криком и плачем подходили женщины.
— Что случилось? — спросил Надален.
Все высыпали из дому. Скоро выяснилось, что произошло. Не доходя до селения, на краю долины на одного мужчину напали неизвестные и избили его до полусмерти.
— Это наш! — все еще кричала одна из женщин.
— Кто? — спросила Эмилия.
— Старший Ферри. Тот, который недавно женился. Каково жене-то…
— А известно, кто его избил?
— Нет. Никого там не было. Видели только, как он незадолго до того проезжал на велосипеде и поздоровался с бригадой, что работала внизу. Потом проехала машина, на которую все обратили внимание: к чему бы это она завернула сюда? Потом машина проехала обратно, и сразу после этого паренек, который нес людям пить, нашел его там в луже крови.
— Он умер?
— Нет, еще дышит, но голова у него проломлена. С такой раной не выживешь.
— За что же его избили?
— Кто его знает? Может, потому, что он работает в профсоюзе…
— Тихо, — властно сказала Эмилия. — Не говорите об этом при Сперанце.
Все обернулись и увидели бежавшую к ним Сперанцу.
Надален, понурив голову, молча теребил свою шляпу.
— Надален, — испуганно прошептала Элена. — Скажите, это они и есть? Они пришли в долину?
Надален выпрямился.
— Но сюда они не придут, — сказал он уверенно.
— Дурак! — прошипела Эмилия.
Надален сразу отошел, понурив голову. Вид у старика был грустный й обескураженный. Элена опять подошла к нему.
— Надален…
— Плохо дело, — признался он наконец. Потом сорвал с головы шляпу и, с ожесточением скомкав ее, крикнул: — Но пусть только попробуют сунуться в Красный дом! Я их вилами встречу… Бандиты, убийцы… Вилами…
— Надален, раз они приходят в долину, значит, придут и сюда. Но зачем они это делают? Чего они хотят?
— А я разве знаю? У нас все речи говорят, а лучше бы выйти всем вместе на дамбы и сказать: «Вон отсюда! Первого, кто к нам сунется, сотрем в порошок!» Вот это было бы ясно и понятно. А пока что они одного уже угробили.