Спой, маркитантка!

Мамка Дина смеялась, толкая их в грудь, и не отказывала, воскликнув один раз так, что и Даниле стало слышно:

– Озорники какие! Обождёте! Шалаши ещё не поставили!

– Видать, теперь они маркитантки у нас, - встал рядом с другом Серж, но Данило молчал, будто не слышал.

– Софьей звать,... я узнал, - прошептал тогда Серж, и губы друга повторили очень тихо это имя.
– Ишь, какие платья купили, - обратил он внимание на одежду, в которой девушки вернулись в полк из деревни.
– Грудь вздымающаяся так и видна, соблазнительно...

– Кто им сие продал?
– задумчиво молвил Данило, любуясь, как Софья, отдала корзинку жене гусара, что занималась готовкой еды.

Сев на пенёк возле хихикающих с гусарами подруг, Софья несколько раз коснулась своей косы, но та будто стягивала волосы так туго, что не вытерпела она больше и распустила её. Данило аж затаил дыхание, представляя то наслаждение, которое чувствовала Софья...

Волосы её волнистыми волнами разлились по плечам и вздымающейся груди... Свобода... Покой... Всё манило куда-то, где звуки вокруг даже будто стихли. Оставалась одна умиротворённость и... мечта, к которой Данило так хотелось хотя бы слегка прикоснуться...

И всё же очень скоро, чуть съёжившейся от прохладного ветра Софье, один из гусар предложил свой мундир. Он прикрыл им её плечи, сел рядом на траву, но молчал, покусывая сорванную травинку и поглядывая на неё. Софья благодарно кивнула, улыбаясь в ответ, но взгляд взволнованно блуждал вокруг, возвращаясь то к подругам, то к занятой беседами с военными мамке Дине...

Вскоре шалаши были расставлены, ужин готов и все расселись вокруг есть. Данило принял от одной из подруг Софьи, вызвавшихся помочь кухарке, миску супа и сел подле Сержа, слушая рассказ мамки Дины, но невольно наблюдая за Софьей. Вновь и вновь возвращался к ней его взгляд... Он часто встречался с её, не менее взволнованным и будто печальным...

– Думаю, и переход через Неман был знаковым, - рассказывала мамка Дина.
– Проливной дождь лил, как никогда. Чуть ли не двое суток лил! Дороги и поля затоплены. Та жара, что стояла, сменилась холодом. Лошади падали, как мухи. Много погибло их той ночью. Солдаты же принуждены были оставаться на ногах до утра. Мы не могли в тот ливень даже согреться у огня. Костры тут же потухали. На заре же, окоченелые, промокшие до костей, измученные все были похожи не призраков или потерпевших кораблекрушение.

– Хорошо французы, а вот вам-то за что такие мучения?!
– удивился один из слушающих.

– Ничего, - засмеялась мамка Дина.
– Мы с песнями да верою вперёд шли! Моя Софьюшка так петь может, нигде больше сей красоты не услышите!

– О!
– прокатилось вокруг.
– Пора бы и нам за гитару взяться! И мы петь можем!

Один из полных военных стал сразу наигрывать на гитаре душевную мелодию. Пригласившие Софью сесть вместе гусары расселись вокруг и стали подпевать тому, кто играл на гитаре. Он пел, радуя сердца, а вскоре с ними хором уже запела и Софья:

Много роз красивых в лете,

Много беленьких лилей,

Много есть красавиц в свете,

Только нет мне, нет милей,

Только нет милей в примете

Милой, дорогой моей.

Если б сам Амур был с нею,

Он ее бы полюбил;

Позабыл бы он Психею

И себя бы позабыл, -

Счастлив участью своею,

Век остался бы без крыл.

В ней приятны разговоры,

В ней любезна поступь, вид;

Хоть привлечь не тщится взоры,

Взоры всех она пленит;

Хоть нейдет с другими в споры,

Но везде любовь живит.*

Данило же слушал лишь голос Софьи... Столь волшебным и земным тот казался, столь сильным и нежным, столь родным... Данило любовался его обладательницею всё больше и вновь ловил себя на мысли, что всё, что происходило до встречи с нею, — не было жизнью...

* - Богданович И. Ф., 1786 г.

Глава 8

– Вот видите!
– сразу после песни заявил один из военных мамке Дине.
– И среди нас есть прекрасные певцы!

– И ещё прибавилось!
– воскликнул довольный Серж, указав тут же на будто очнувшегося ото сна друга.
– Данило сам сочинять любит и музыку, и стихи! А уж как запоёт, все дамы влюбляются!

– Да его и за глаза любить можно, - игриво хихикнула одна из подруг Софьи.

– Марта, - прошептала было возмутившаяся Софья, но подругу уже попытался щекотать один из сидевших гусар рядом.

Марта вскочила и бросилась убегать от него, весело догоняющего. Раздолью их будто не было предела. Они смеялись и вскоре, заключив друг друга в объятия, скрылись за шалашами. Только их не стало видно, Софья тут же ушла с мамкой Диной и подругой к своему шалашу, оставшись там стоять.

Они заметили примчавшегося всадника с неким посланием и с волнением наблюдали за происходящим. Посланник тут же был приглашён к общему костру и угощён супом...

– Генерал Балашов был послан к Наполеону на переговоры, чтоб отступил обратно за Неман, - рассказывал он.
– Но тот ответил, что привёл войска не на Неман посмотреть, что напрасно мы, русские, надеемся победить. Когда-то были мы, мол, непобедимы, но теперь войска Наполеона побьют.

– Знаем мы таких петухов!
– засмеялись некоторые из военных вокруг.

– К Москве подобраться планирует, - говорил дальше посланник.
– Спрашивал дорогу! И знаете, что Балашов ответил?... Карл двенадцатый шёл туда через Полтаву!

Здесь смех прокатился вокруг надрывный. Посмеявшись со всеми, Данило отошёл к шалашу, у которой стоял стол с фонарём и принадлежностями, чтобы написать письма. Сев туда, он бросал взгляды в сторону Софьи и что-то записывал на пустом листе бумаги. Севший подле Серж с улыбкой читал, что пишет друг и прошептал:

– Душу так заполнила?! Песню сочиняешь...

– Так близка, так далека, - записывал он дальше, будто отвечая на вопрос, а Серж молчал и следил за появляющимися на бумаге строками:

Ширь полей, простор лугов - как в сказке,

По которым к тебе бреду, к твоей ласке.

На сердце разлилась песня-жалость:

Прикоснуться бы к любви хоть малость.

Так близка, так далека — ты мне,

А подойти, поговорить — всё трудней,

Будто сто преград, как чья-то наглость,