Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев

Бьярн и Кадфаль неуверенно переглянулись. Марьядек сразу пал на колени, громко молясь и прося снисхождение у Двоих. Его примеру последовала Витора и Гаваль, которые молились Пантократору. Гамилла, судя по движениям губ, тоже шептала молитвы, хоть и стоя. На лицах Елены и Раньяна застыло кислое выражение тоскливого ожидания, что-то вроде «ну вот, опять…». Бретер, как пришибленный судьбой, скособочился, поджал руку, словно куриную лапу. Кажется, у мужчины разом крепко заболели все раны, что едва-едва затянулись.

— И часовня, опять же, рядом… — пробормотал Кадфаль. — Бог послал нам образ Своего дома в запустении… Совсем как наши помыслы!

О, господи, ошарашенно подумала Елена, уже понимая, что сейчас будет, однако боясь признать это.

— Мы так давно не молились, — трагическим шепотом вторил ему Бьярн. — Не исповедовались, не испрашивали Отца Небесного о наставлении…

Оба искупителя с угрюмой решимостью тоже преклонили колени, Бьярн держал меч, будто христианский крест, двумя руками, одухотворенно глядя в кирпичные небеса поверх оголовья рукояти. Кадфаль наоборот, склонил голову и опустил дубину на плечи, словно ярмо.

За полминуты перекресток рядом с часовенкой превратился в арену религиозного катарсиса. Редкий дождь капал вокруг, неторопливо насыщая сухую землю чуть подкисленной влагой.

— Мы отправимся в ту сторону, куда указал перст Господень, — провозгласил Артиго. — И примем все, что Он уготовил нам.

На пару мгновений Елену накрыло ощущение острой, непереносимой бредовости происходящего. Ноги ослабли, стали будто ватные, голова закружилась, и фехтовальщице даже пришлось опереться на широкое плечо Раньяна, чтобы не упасть.

Твою же мать, искренне подумала она. Вот это и называется «родительство»? Ломаешь голову, как уберечь нелепое создание от гибели, а ему вдруг шибает в башку адский комплекс богоизбранности — и все насмарку! Она посмотрела на Раньяна и прочитала глазах бретера безысходную тоску пополам с обреченностью. Ну, логично, учитывая, что несчастный мечник вынужден разрываться меж отцовской любовью и долгом вассала, причем первое необходимо сохранять в глубочайшей тайне.

— Делать нечего, — шепнул он. — Пойдем вперед.

У Елены альтернативный план как раз был, очень простой и действенный — дать юному пророку по голове, схватить в охапку и делать ноги. Девочку отправить в деревню с Шапюйи. И дело с концом. Но… женщина отчетливо понимала, что теперь это невозможно, так она скорее нарвется на бой со всей компанией. Когда людей накрывает религиозный экстаз — можно идти с ними, можно в стороне или вообще в сторону. Одного лишь нельзя — становиться у них на пути. Так что придется изобразить верность общему порыву — на время, во всяком случае, а там как пойдет.

— Идемте! — призвало нелепое создание, и компания отправилась по дороге, нестройно молясь, навстречу определенному Господом уделу. Кадфаль вел мула, Марьядек взял девочку на руки, притом с непривычной для него аккуратностью, почти нежностью, как родное дитя. Наверное, у горца в далеких горных краях осталась младшая сестренка, может быть и дочка…

Елена, против обыкновения, замыкала шествие и мучилась вопросом: стоят ли симпатии к членам Несмешной армии, а также смелые планы на далекое будущее вот этого всего? Надо сказать, ответ уже не казался ей столь однозначным.

** *

Деревня отчетливо напоминала крепость — достаточно большая, полностью обнесенная «тыном», то есть оградой из высокого штакетника и плетеной ивы. Настоящие осадные орудия такая преграда, конечно, не остановила бы, однако неплохо защищала от лихих людей без таранов и лестниц. Все постройки вокруг населенного пункта казались аккуратными, сделанными на совесть и надолго. В общем люди поселились тут давно и прочно. Сторожевых башен у забора не имелось, однако на крыше самого высокого здания было какое-то воронье гнездо. Задолго до того как путники приблизились, там замахали красной тряпкой, и над полями, что были засеяны озимым ячменем, разнесся тревожный звон колокола. Один за другим исчезали дымы — надо полагать, селяне гасили очаги, чтобы не выдавать себя.

— Спохватились, — брюзгливо заметил Кадфаль.

Люди в округе, занятые какими-то повседневными заботами, бросали все и сбегались к укреплению. Кажется, деревня мобилизовывалась — у ворот собралась жиденькая, но все же толпа в пару десятков человек, вооруженных косами, цепами, а также иным сельскохозяйственным инструментом. Выглядели селяне вполне воинственно и явно готовились защищаться. Однако, сосчитав и оценив приближавшуюся компанию, мужики решили судьбу не испытывать и зашли внутрь, укрывшись за тыном.

Гаваль попробовал навскидку оценить военную силу деревни, не смог и, набравшись храбрости, тихонько спросил у Кадфаля. Хотя искупитель обычно высмеивал юного музыканта, в этот раз он ответил кратко, по делу и без ехидства:

— Голов тридцать выставят. Ну и прочие могут попрыгать, горшки там покидать, камни.

Тридцать мужицких «голов» против Несмешной армии — это обнадеживало. Но все же…

Компания подходила к деревне. Колокол перестал звонить, последние жители торопились забежать внутрь. Странники прошагали мимо закладки для сарая, которая представляла собой прямоугольную яму с полом из утоптанной глины. Над ямой поднимались ребра каркаса из ошкуренных бревнышек подлиннее и потоньше, образуя двускатную пирамиду. Конструкция по большей части собиралась на веревках и деревянных шипах, однако применялись и железные гвозди со шляпками. Увидев это, Кадфаль уважительно цыкнул зубом и пробормотал, что, видать, не соврал городской Шапуй, деревня впрямь богатая — железо тратят, не считая.

На высоких стойках сохли примитивные рыболовные снасти для ловли мелочи в неглубокой воде — здоровенные рамы с частыми сетками. Ветер нес оглушительный запах навоза, от которого едва глаза не слезились. Очевидно, селяне с размахом выращивали свиней, наверняка для продажи, не зря же бытовала поговорка «город ест свинью, село — говядину».

— Хитрожопые, — весело хмыкнул Кадфаль. Бьярн изобразил немой вопрос, и бывший крестьянин ткнул пальцем сначала в рыболовные рамы, затем покрутил в воздухе, будто наматывая ядовитый запах свиного дерьма. И объяснил. — Свиней кормят рыбой. Они с такого харча жир набирают, как через трубочку надутые.

— А! — просветлел страшным ликом рыцарь-искупитель. — Слышал про такое. Хитрожопые, да. Но смелые. За подобные фокусы посредь базарной площади пальцы отрубают начисто.

Кадфаль заржал, глядя на Шапюйи, и предположил:

— Думаю, животину отсюда не гонят. Колют на месте, вялят, мясо потом загоняют фейханским торгашам. А те уж везут далече, путая следы. Верно, Шапуй?

Кондамин скривился, но промолчал, видимо искупитель попал в точку.

— Свинина вяленая. Пшеница «мягкая», овес. Полбу еще наверняка растят. Горох, бобы. Лесопилка, мукомольня, веревки тянут из крапивы, — забормотал, подсчитывая со знанием дела, Кадфаль, немного подумал и вынес решительный вердикт. — Тут не меньше тридцати золотых годового дохода.