Спящие карты

Яркий свет бьет в глаза, заставляя зажмуриться. Сквозь сияние вижу старика, стоящего с раскинутыми в сторону руками и устремленными ввысь глазами.

Неизвестно откуда налетевший горячий ветер треплет седую гриву. Прижавшийся к его ногам мальчик медленно превращается во что-то такое… такое…

Как больно! Больно и страшно.

Страх настолько силен, что заглушает даже рвущую на части боль. Он душит меня холодными руками мертвеца и заглядывает в лицо пустыми глазницами, в которых копошатся земляные черви. Во мне больше ничего нет кроме всепожирающего страха.

Он полновластный хозяин умирающего тела.

Глава 8.

С недоверием осматриваю совершенно целое тело почему-то лишенное кольчуги, а натоместь наряженное в растянутую майку и семейные трусы. Шлем тоже куда-то подевался. Вот только мгновение назад меня прошили насквозь трезубцем… Гадкий сопляк с лицом доморощенного дибила. До чего ж обидно помереть от рук такой шавки. Кажется, я до сих пор чувствую боль в груди… А еще яркий свет и стоящий с поднятыми к небу глазами старик.

Дребезжание дверного звонка заставляет испуганно вздрогнуть. Рывком вскакиваю на ноги и тут же с воплем растягиваюсь на полу.

–  М-м-мать!
– скриплю зубами от боли.
– Нога!

Нога? Но ведь я еще минуту назад… Ведь я во сне… Бой…

Глаза медленно ощупывают покрытые бледными обоями стены, небрежно расставленную в серванте посуду, диван со скомканной простынею.

Я дома? Но этого не может быть! Меня же убили! С такими ранами не живут!

Руки нервно скользят по груди в поиске несуществующих ран.

И медальона у меня не было. Ни черта не понимаю.

Не переставая размышлять над новыми загадками, поспешно натягиваю джинсы, рубашку и, хватаясь за мебель, ковыляю к двери.

–  Сейчас, сейчас, - бормочу, ковыряясь в замках.

Руки как не живые. Ватные пальцы крутят совершенно не в ту сторону.

Наконец мне удалось справиться с замком, двери распахнулись и на пороге возникла улыбающаяся Ди в длинном плаще. На меня смотрят усеянные красными прожилками полные печали и боли глаза. Как будто она всю ночь проплакала. И лицо немного припухшее, хотя это умело скрыто макияжем. Контраст между улыбкой и грустными глазами столь разителен, что кажется неестественным.

–  Здравствуй, Дима.

–  А? Ага. Да. В смысле здравствуй, то есть привет, Ди, - неразборчиво лопочу, одновременно пытаясь застегнуть пуговицы на рубашке и убедить себя, что нахожусь дома живой здоровый. Рассудок сопротивляется, настойчиво бормоча что-то невнятное о шизофрении и паранойе.

Она протянула мне костыль, который до этого прятала за спиной.

–  Это тебе. В замену.

–  А?
– все еще не до конца придя в себя, нелепо переспрашиваю.
– Чего?

–  Костыль, - улыбка медленно сползает с ее лица.
– Ты же свой сломал… Дима, с тобой все нормально?

–  Н-незнаю, - с трудом выдыхаю густой воздух.

–  Ты такой бледный, - узенькая ладошка касается моего лба.
– И холодный… У тебя что-то случилось?

–  Да.

Неожиданно у меня возникает горячее желание рассказать ей все. Рассказать о снах, о последней схватке, в которой погиб и о совершенном невозможном возвращении домой.

–  Может я не вовремя?
– Ди неловко улыбнулась.
– Я…

–  Нет, все нормально, - с трудом выдавливаю улыбку. Выходит не очень.
– Проходи на кухню. Я сейчас. Минутку…

Захожу в ванную и захлопываю за собой дверь. Из треснутого зеркала на меня смотрят красные глаза на меловом лице. Холодные бисеринки пота на лбу, подрагивающие губы, одет не пойми как: рубашка наизнанку, частично заправлена в джинсы, остальное свисает поверх, и нелепо торчащая в сторону искалеченная нога.

В гроб краше кладут. Голова раскалывается от боли, как будто я всю ночь использовал ее в роли отбойного молотка. Ну голова-то ладно, после каждого сна так, но вот все остальное…

Через несколько минут показываюсь на кухне в более человеческом виде.

–  У тебя всегда такой порядок?
– кивает Ди на переполненную грязной посудой раковину.

Она уже успела снять плащ и теперь красуется в короткой светлой юбке-резинке и белой водолазке, плотно обтягивающей небольшую грудь. Ей идет такой наряд. Он очень выгодно подчеркивает стройность тела, граничащую с хрупкостью. Но в то же время она не кажется манекенщицей-шнурком у которой как в том анекдоте из-за телеграфного столба выглядывает лишь нос и дамская сумочка, совсем нет. При среднем росте она пропорционально сложена, и все присутствует, как говорится, в полном комплекте. В общем, не девушка, а сказка. Вот только глаза… В них и до этого жила осень, но сейчас в них квартирует непонятная для меня боль… тоска… горе… даже не знаю как назвать льющиеся из серых озер чувства.

–  Бывает. Чай будешь?
– интересуюсь, пытаясь найти хоть одну чистую чашку.

–  С вареньем.

–  У меня нет, - развожу руками, чувствуя себя последним неудачником, в связи с тем, что у меня нет этого злополучного варенья.

–  Зато у меня есть.

Она выуживает из висящей на спинке стула сумочки небольшую баночку малинового варенья. Причмокнув губами в предвкушении удовольствия, ставлю чайник на огонь.

–  Извини, что долго не открывал.

–  Ничего. Все нормально.

–  Ты не подумай, я не такой неряха, как может показаться на первый взгляд, - почему-то начинаю оправдываться.
– Я… я…

–  Дима, ты не должен мне ничего объяснять. Ты достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно и определять как жить. Не так ли?

–  Да конечно.

Ди устроилась на моем любимом месте - в уголке у холодильника. Забросив ногу на ногу, она одернула юбку и вопросительно взглянула на меня:

–  Давно один живешь?

–  Настолько заметно, что один?
– усаживаюсь напротив.

Неловкое движение больной ногой заставляет скорчить гримасу боли. Девушка делает вид, что ничего не заметила. Умница. Она ведет себя именно так, как мне хочется.

Ни одного взгляда на искалеченную ногу, никакого сострадания и самое главное никакой жалости. Для нее я самый обычный полноценный человек, а не объект нездорового внимания. Мне даже хочется сказать ей спасибо, но думаю, что она меня не поймет, потому, что такое поведение это не искусная игра, а повседневная норма поведения. Стиль жизни, как сейчас модно говорить.

–  Даже чересчур.
– Ди демонстративно сдувает пыль со стоящей между нами хлебницы.

–  Давно.

Наступает неловкая пауза. Закипевший чайник приходит на помощь. Я двинулся в сторону плиты, но Ди сделала вежливый жест рукой: