Спящие карты

–  Не мужское это дело. Лучше банку открой.

–  Ну вот, - вздыхаю с притворной горечью, - я уже не хозяин на собственной кухне.

–  Сказал бы лучше в собственном свинюшнике, - насмешливо глянула Ди.

–  Хрю-хрю.

–  Вот именно. Ты когда-нибудь уборку делаешь и посуду моешь?

–  Уборку - когда есть настроение. Посуду - когда заканчивается.

Ди осуждающе глянула на меня и покачала головой:

–  Отсутствие женщины негативно сказалось на твоем быте.

–  Согласен, но зато сказалось положительно на мне.

Медленно хлебая чай с малиновым вареньем, перевариваю события последнего сна.

Количество вопросительных знаков становится все больше и больше. Наибольшая загадка - как я смог вернуться домой, не имея на шее медальона?

А ведь так хорошо все начиналось. У меня были все шансы вжиться в средневековый мир и, используя свои возможности подняться для повышения комфортности жизни.

Если бы не глупая попытка защитить старика и мальчика… Э-эх! Поздно уже думать о пролитом на пол виски, кажется, именно так говорят ирландцы в подобных случаях.

А может и не ирландцы, уже не помню. Наши же в такой ситуации ничего не говорят, так как заняты вымакиванием пролитого шинелькой. Сам видел. Теперь я снова калека, вокруг серый мир, осень и где-то там, на конечной остановке шестого троллейбуса однообразное море, видимое с балкона, которое почему-то так люблю во снах.

–  Какой сегодня день недели?
– чуть не опрокинув чашку с чаем, хватаюсь руками за голову.

–  Понедельник, - удивленно смотрит Ди.
– А что такое?

–  А время?

–  Десять тридцать одна.

–  Склеротик!
– поспешно ковыляю к телефону и набираю номер.
– Алло. Михалыч? Это Дима. Знаю-знаю. Виноват, Михалыч. Приболел просто. Да, конечно. С меня причитается. Ну, все, спасибо Михалыч! Пока.

Облегченно вздохнув ложу трубку на место.

–  Что-то случилось?
– спрашивает Ди, когда я возвращаюсь в кухню.

–  Представь себе, совершенно забыл, что сегодня понедельник и нужно идти на работу. Еле уговорил мастера не отмечать мене прогул. Благо он мужик хороший.

–  Дима, а кем ты работаешь?

–  У меня не самая престижная профессия… Контролер я. В водочном цеху. Проверяю, чтобы этикетки были ровно приклеены, задиров не было, колпачки…

Мне стыдно за свою профессию. И голос выдает меня. Очень стыдно. Я - мужик сижу на бабьем месте, бутылочки осматриваю. Но такова жестокая реальность. Если бы не Михалыч, пожалевший калеку, не видать бы мне и этого места…

–  А я на заочный поступила, - похвасталась Ди.
– На иняз.

–  Молодец. А я… я… А еще я солдат, - тихо говорю потупив глаза.

–  Как это?
– поставила чашку на стол девушка.
– Ты ведь… Ой! Извини! Я не хотела.

–  Да ладно, чего уж там. Что есть, то есть. Сейчас я кое, что тебе расскажу, ты только не перебивай и, пожалуйста, не смейся. Многое покажется фантастическим, но это не вымысел, это часть моей жизни. Весомая часть.

–  Хорошо, - как бы ощутив серьезность моих слов кивает Ди.

–  Женился я на третьем курсе университета. Первая любовь, - грустно усмехаюсь.
– Она так и не смогла понять моего желания идти в армию. Все предлагала помочь со справкой, чтобы закосить, но я ни в какую. Вбил себе в голову, что должен пройти этот путь. Наверное, это все из-за отца. Он воспитывал меня именно в таком духе - идти прямо и никуда не сворачивать, все препятствия преодолевать собственными силами и никогда не искать легкого пути.

–  А мама? Как она относилась к такому воспитанию?

–  Мама?… Она умерла во время родов.

–  Извини.

–  Ничего. Для меня слово мама это всего лишь пара свадебных фотографий у изголовья кровати отца и его рассказы. Он ее безумно любил и именно поэтому не женился вторично. Как-то я ему открыто сказал, я уже был достаточно взрослым - заканчивал школу, что не буду иметь ничего против, если он женится вторично.

Отец на меня посмотрел странными глазами, но ничего не сказал. Я пожалел о своих словах, так как было очевидно, что они его обидели. Больше мы эту тему никогда не затрагивали.

–  Покажи пожалуйста, - попросила Ди.

–  Фотографии?

–  Да.

Оперевшись на новенький костыль встаю и медленно иду в комнату. После армии, сам не знаю почему, я поснимал со стен все фотографии. Наверное, мне казалось, что они укоризненно смотрят на меня и упрекают за неудачно сложившуюся жизнь. Ведь если бы я в свое время внял разумным словам жены, то сейчас все было бы совершено по-другому. Конечно, были бы свои проблемы и трудности, это неотъемлемые атрибуты жизни, но я бы твердо стоял на двух ногах и не знал что такое война. Война не та, которую мы видим по телевизору, а настоящая, полная ненависти и страданий, детских слез над трупом матери и рядов солдатских могил.

Достав фотографии из выдвижного ящика шкафа, возвращаюсь на кухню.

–  Красивая, - сказала Ди, взглянув на фотографию матери.
– Ты очень похож на нее.

Гораздо больше чем на отца.

–  Он тоже так говорил.

–  Еще чая?

–  Да. Варенье у тебя бесподобное.

–  Сама варила, - похвасталась Ди.

–  Мастерица на все руки, - улыбаюсь.
– И хаму пощечину залепить и варенье сварить. Похоже, что у тебя еще масса скрытых талантов.

–  Ну, допустим не масса, но кое-что в запасе имеется.

Не смотря на то, что Ди улыбается и шутит, глаза не покидает тень грусти.

Кажется, что веселье и радость это всего лишь маска, скрывающая от посторонних взоров боль и горе. Меня так и порывает спросить, что у нее произошло, но в то же время боюсь, что этот вопрос уничтожит такую дорогую для меня маску веселья.

–  Я служил в десанте. Воевал. Как ты тогда сказала, в машине, - горячие точки?

Очень удачное название. Но травму, - глажу рукой правое колено, - получил по глупости. При разгрузке железнодорожного вагона на меня упал большой промышленный холодильник.

–  Так вот что значит холодные точки. А я себе голову ломала, - перебила меня Ди.

–  Жена решила, что еще слишком молода, чтобы связывать свою судьбу с бесперспективным инвалидом и ушла. Если быть совсем точным, я сам предложил развод, и она с легкостью согласилась, как будто давно этого ждала. Я ее не виню.

Жить с инвалидом… Да еще и афганский синдром в придачу.

–  Афганский синдром? Я уже о нем где-то слышала, - задумалась Ди.
– Вспомнила.

Мне о нем старший брат рассказывал. Он тоже воевал.
– Ее маска веселья потускнела. Словно в один миг выцвели яркие краски, и частица театрального реквизита постарела на много лет.
– Это что-то вроде психического заболевания у тех, кто воевал, а потом окунулся в обычную мирную жизнь?