Среда обитания

– Слишком уж умный преступник у вас, товарищ подполковник, получается, - сказал Мухин и покраснел от своей смелости.

Корнилов расхохотался:

– Это ты верно подметил, Владимир Филиппович. Но уж такая у меня привычка. За дураков я их никогда не считаю. Правда, и без курьезов не обходится. Искали мы как-то одного рецидивиста, только что вышедшего из колонии и уже взявшегося за старое. Сидим, рассуждаем с ребятами в управлении и так и эдак. Как бы он повел себя в одном случае, в другом, домысливаем за него. А он, пока от нас в лесу скрывался, использовал в одном большом деле справку, которую ему в колонии выдали. Можешь себе представить? Все в этой справке - фамилия, имя, отчество, по какой статье осужден...

Они долго смеялись, а потом Корнилов сказал серьезно:

– Но вообще-то, Владимир Филиппович, преступника никогда нельзя в дураках числить. В два счета просчитаешься.

Вернулись Новицкий и Прохор Савельевич, Корнилов спросил у сторожа:

– В последнее время никто к вашей церкви не проявлял интереса?

– Было. Нынче прямо поветрие какое-то. По домам шастают, у старух иконы торгуют. Тьфу, проклятые!
– Он зло сплюнул.
– И ко мне наведываются. Покойника-то я не припомню. Не видал. А разные другие заходили. "Открой, Савельич, храм, дай поглядеть, нет ли чего интересного!"

– Показывали?

– Если серьезные люди - показывал. Чего не показать? А шантрапе от ворот поворот. Эти все на рубли норовят мерять.

– А из серьезных что за люди приходили?

– Из города приезжали. Художник один со студентами. Лихачев фамилия.

– Юрий Никитич!
– сказал Новицкий.
– Знаю, знаю. В Репинском институте руководит мастерской портрета. Хороший художник.

– Обстоятельный гражданин, - подтвердил сторож.
– Я им все показал. Один ученый еще был, запамятовал фамилию. В позапрошлом годе раза два Михаил Игнатьевич захаживал. Дачник орлинский. Теперь большой начальник по строительству стал. Не приезжает боле. А раньше у Маруси Анчушкиной избу снимал несколько лет подряд.

– Михаил Игнатьевич?
– насторожился подполковник.
– Михаил Игнатьевич...
– Это имя ему было знакомо.
– А фамилию его не помните?

Баланин покачал головой:

– Нет. Прямо напасть какая-то! Нету памяти у меня на фамилии. Имена всю жисть помню, а фамилия для меня ровно пустой звук.

– Застанем мы эту Марусю, если сейчас подъедем?

– Ее в любое время застанешь. Вроде меня калека. Хромоножка. Весь день на огороде торчит.

Фамилия Марусиного дачника была Новорусский.

– Интересный дед Прохор Савельич, - рассказывал Новицкий, когда они возвращались в Ленинград.
– На вид-то совсем простяга, а умница. Льва Николаевича Толстого всего прочитал. И ведь с чего начал? Со статей. Я, Игорь Васильевич, честно признаюсь, больше двух страниц толстовских богоискательств прочесть не могу. А старик одолел. Потом и за прозу взялся. Он сам-то верующий. И решил проверить, в чем у Льва Николаевича с верой разлад вышел...

Корнилов вполуха слушал Новицкого, а сам думал о Новорусском. Что это? Простое совпадение? В клиентах у Барабанщикова состоял, "Волгу" имеет, к Прохору Савельичу в церковь наведывался, иконами поинтересоваться. Правда, два года назад. Ну и что? Он вполне мог хаусмайору рассказать об этих иконках. Не специально наводить, а так, между прочим. Помянул как-нибудь в разговоре, а хаусмайор намотал себе на ус. Потом бы Аристарху Антоновичу втридорога сбагрил. "Это все мелочи, мелочи, - останавливал себя подполковник.
– Настоящий преступник никогда часто не мелькает, не засвечивается. Да и потом человек все-таки заметный, управляющий трестом. Чего у него общего с этим жульем? Общее-то, пожалуй, есть, - остановил себя Игорь Васильевич, - доставала общий, темная личность, спекулянт. Коготок увяз..."

...
– У него дома в шкафу довоенное собрание сочинений Толстого стоит, все девяносто томов. Представляешь?

– Николай Николаевич осекся и с укором сказал: - Да ты никак спишь, милиционер? А я распинаюсь...

– Не сплю, Николай Николаевич, - улыбнулся Корнилов.
– Слушаю тебя внимательно.

– Слушаешь!
– недовольно проворчал Новицкий.
– Я тебе про такого интересного старикана рассказываю, а ты... Спит, окаянный. Ну о чем я сейчас говорил?

– Про Толстого.

– Про какого Толстого? Про Льва, Федора, Алексея Николаевича или Алексея Константиновича?

– Про Константиновича, - схитрил Корнилов.

– Ладно, суду все ясно; зуб золотой, сапоги "Джимм" - два года! Продолжай спать.

– Это откуда ты про сапоги "Джимм" знаешь?

– Тебе не понять! Ты никогда шпаной не был.

– А ты был?

– Был. Василеостровским шпаненком. А стал знаменитым художником.

Встречаясь друг с другом, они любили вот так попикироваться, поддразнить друг друга, скрывая за этим грубоватым поддразниванием искреннюю теплоту отношений.

– Честно говоря, я Алексея Константиновича больше всех из Толстых люблю, - сказал Новицкий.
– Понимаю, Лев Николаевич - титан, глыба, но чувству не прикажешь... Алексею же Константиновичу я одного только простить не могу - как это он написал про Россию: "Страна у нас богатая, порядку только нет"?

– Что, разве неправильно?

– В том-то и дело, что неправильно! Ведь не об этом порядке в летописи шла речь!
– серьезно сказал Новицкий.
– Когда князь Гостомысл умер, порядка в наследовании не было. Сыновей у него не было! Вот и обратились к славянским князьям с острова Рюген, которые были женаты на Гостомысловых дочках, - приходите княжить, страна у нас богатая, а наследовать престол некому. А вы, дескать, Гостомыслу родня, раз на его дочерях женаты. Интересно?

– Интересно, - согласился подполковник.
– Это ты сам придумал или прочитал где?

– Прочитал. Ты что ж думаешь, я только холсты мажу да водку пью?

Корнилов знал, что Новицкий пил мало. Ссылался на язву, но Игорь Васильевич подозревал, что это просто удобный повод лишний раз отказаться от выпивки. Он и сам при случае ссылался на больные почки.

– Ты, кстати, этюды собирался писать, - спросил он.

– Я портрет Баланина сделал. Пастелью. Ему и подарил. Характерный дед. Я к нему на неделю скоро приеду.

"Эх, - подумал Игорь Васильевич, - счастливый человек. Понравилось ему у старика, приедет на неделю. Рыбу половит, этюдами займется. Да и грибы, наверное, пошли. А мне - утречком к девяти, а когда домой, никто не знает.
– И он снова подумал о Новорусском: - Жаль, что я не видел его. Трудно рассуждать о действиях человека, ни разу не посмотрев ему в глаза. Как только это сделать потактичнее?"

– Игорь Васильевич, а как зовут этого горе-коллекционера икон? спросил вдруг Новицкий.

– Аристарх Антонович Платонов.

– Аристарх, Аристарх...
– задумчиво повторил Новицкий.
– Редкое имя. И красивое. Я знаю несколько серьезных коллекционеров, но про Аристарха не слыхал. И что, у него хорошая коллекция?

– Иконами вся квартира увешана, а хорошая или нет - какой я ценитель!

– Это ты брось! Каждый человек с мало-мальски развитым художественным вкусом отличит подделку от произведения искусства.

– И милиционер?
– хитро усмехнулся Игорь Васильевич, но художник не заметил его усмешки и сказал серьезно: