Среди овец и козлищ

– Грейс. – Эрик все еще обнимает Сильвию за плечи. Боится разжать руки, боится, что, если отпустит ее, та упадет. – Говорит, что Грейс куда-то исчезла.

Шейла выбегает из ворот на улицу. Кухонное полотенце падает на тротуар.

– Исчезла?

Сильвия еще плотней прижимает руки к голове.

– Люди так просто не исчезают. – Шейла отстраняет Эрика, берет Сильвию за запястья, отводит их.

Эрик предоставляет свободу действий Шейле. Он не силен в утешениях. Всегда в таких случаях ставил чайник на плиту, звонил по телефону и отдавал указания. Нет, его никак нельзя было назвать человеком черствым, просто он сразу же начинал сострадать, огорчаться, а потому пострадавший страдал еще больше.

И вот Сильвия начинает стонать и бессвязно лепетать что-то.

– Послушай меня! – снова говорит Шейла, и Сильвия затихает и смотрит на нее послушно, как малое дитя.

Шейла так и выстреливает вопросами. Делает паузы, давая Сильвии возможность ответить, но та запинается и не успевает, потому что тут же звучит следующий вопрос. Но когда Сильвии все же удается ответить, фразы ее фрагментарны, слова отрывисты и невнятны, страх изгоняет смысл из этих предложений.

Грейс была на кухне, говорит она, в прогулочной коляске. Они собирались выйти ненадолго. Она, Сильвия, пошла наверх переобуться, а когда вернулась, Грейс и коляска исчезли.

– Как долго ты пробыла наверху? – спрашивает ее Шейла. Сильвия смотрит на мостовую, и Шейла нагибается, чтобы поймать ее взгляд. – Долго или нет?

– Недолго, – отвечает та. – Не очень долго.

Эрик снова кладет ей руку на плечо.

– Да, но сколько именно времени, милая? Это очень важно.

Сильвия проводит руками по волосам, откидывает их назад. От этого глаза ее кажутся еще больше, особенно белки.

– Я села на кровать. Думаю, могла задремать, – говорит она. – Но совсем ненадолго. Всего на минутку. Не знаю…

Эрик смотрит на Шейлу. Они обмениваются многозначительными взглядами, и Сильвия это замечает.

– Я ни в чем не виновата! – Она снова кричит. – Вы никогда не поймете, что это такое. Никто не поймет!

Все больше людей появляется на улице. Мэй Рупер стоит у изгороди своего сада, слушает, глаза от любопытства большие, как блюдца. Она что-то жует и начинает жевать все медленнее с каждым новым высказыванием, словно для того, чтобы сосредоточиться, нужно задействовать должным образом все лицо. С левой стороны от матери возникает Брайан, но она отодвигает его, чтобы не загораживал вид.

– А ты в доме-то хорошо смотрела? – спрашивает Шейла. – Проверила каждую комнату?

Сильвия кивает. Теперь она плачет, ее сотрясают горькие мучительные рыдания.

Шейла озирается по сторонам и видит Мэй.

– Поди, посмотри в доме еще раз, – командует она. – Чтоб уж наверняка.

Мэй прижимает руку к груди.

– Кто, я? – бормочет она.

– Давай, действуй, Мэй! И поживее.

Мэй переползает на другую сторону дороги, точно перезрелое насекомое, и Шейла снова оборачивается к Сильвии. Теперь на улице уже целая толпа. Гарольд и Дороти Форбс, Джон Кризи, Тощий Брайан. Все они окружают бьющуюся в истерике Сильвию плотным кольцом, точно дикое животное, пойманное в ловушку.

– Теперь расскажи нам, что случилось утром, – говорит Шейла. – Все до мелочей. Ты кого-нибудь видела? Может, постороннего? Говорила с кем-нибудь?

Эрик слушает, как Сильвия вспоминает события утра. Вполне обычный день. Странно, что худший день в твоей жизни часто начинается как самый обычный. Ты даже можешь пожаловаться себе на его обыденность. Можешь возжелать, чтоб произошло что-нибудь интересное, такое, что разрушило бы рутину; и как раз в тот момент, когда начинаешь думать, что просто не в силах долее выносить эту монотонность, случается нечто, разрушающее твою жизнь.

– Ну, мы дошли до углового магазина. – Сильвия сжимает голову ладонями, точно воспоминания невыносимы для нее. – За молоком.

– Кто еще был в том магазине? Какой-нибудь незнакомый человек? – спрашивает Шейла. – Может, потом он пошел следом за тобой?

– Мы никого такого не видели. Никого, если не считать почтальона. Вышли из магазина, дошли до перекрестка с Лаймовой улицей, ну и потом по аллее. Было тепло. И я говорила Грейс, что совсем не обязательно было надевать на нее кофточку. – Сильвия замолкает и поднимает глаза на Шейлу.

– И что дальше? Что-нибудь еще помнишь?

– Вообще-то мы встретили одного человека, – говорит Сильвия. – Остановились поболтать с ним по дороге домой.

– Кто это был? – спрашивает Эрик. – Кто-то знакомый?

Прежде чем ответить, Сильвия всматривается в каждое из лиц вокруг. А когда отвечает, голос звучит тихо, еле слышно.

– Это был Уолтер Бишоп.

Все они смотрят через улицу на дом номер одиннадцать, каждый так и сверлит этот дом взглядом секунду-другую, не больше, а затем снова оборачиваются к Сильвии.

– И что он тебе сказал? – спрашивает Шейла.

– Он сказал… – Тут снова рыдания. Сильвия рывками ловит ртом воздух, а потом выталкивает отдельные слова: – Он сказал, какая красивая у меня дочурка. Сказал, что очень любит детей.

Брайан разворачивается лицом к дому номер одиннадцать.

– Что ж, – говорит он, – вот вам и ответ.

– Давайте не будем делать поспешных заключений. – Эрик понимает: надо как-то успокоить людей. А их становится все больше, здесь уже не только соседи по Авеню, но и обитатели с других улиц, беда притягивает словно магнит. Джон Кризи организует группы, чтобы начать прочесывать окрестные дома. Вызвали полицию. Кто-то сбегал к телефону-автомату позвонить Дереку.

– Напрашивается только один вывод. – Брайан не сводит глаз с дома Уолтера. – Мы должны навестить его. Потрясти хорошенько.

– Нельзя просто так ворваться в дом к человеку и обвинить его в похищении ребенка. – Теперь говорит уже Шейла. Она специально развернулась спиной к Сильвии, словно пытаясь защитить ее.

– Полиция скоро будет здесь, – говорит Эрик. – Вот пусть они этим и займутся.

Брайан сует руки в карманы.

– А знаете, он весь день просиживает в том парке. Рядом с эстрадой для оркестра. Сидит и смотрит на детишек. Самый настоящий извращенец!

– Брайан прав, так и есть. Я сама там его видела. – Дороти Форбс подобрала с тротуара кухонное полотенце Шейлы и то нервно складывает его, то опять разворачивает. – Он вечно торчит у этой эстрады. Просто сидит и наблюдает за малышами.

Начинается волнение. Эрик чувствует его кожей. Волнение пробирается в толпу, словно змея, заставляет людей повышать голос, заставляет их глаза блестеть ярче. Он пытается призвать всех успокоиться, хорошенько все обдумать, но Гарольд берет верх, внося еще большую сумятицу и беспокойство.