Средневековая андалусская проза

Я расскажу тебе кое-что про Абу Бакра, брата моего — да помилует его Аллах! Он был женат на Атике, дочери Канда, начальника верхней границы [65] во дни аль-Мансура Абу Амира Мухаммада ибн Абу Амира. Это была женщина столь прекрасная и благородная, что не было ей равных в красоте и благородных качествах и не создавал мир ей подобной по достоинствам. Мой брат и жена его были в поре юности, когда власть ее владела ими; обоих сердило всякое словечко, которому нет цены, и они, не переставая, гневались друг на друга и обменивались укорами в течение восьми лет. Атику иссушила любовь к мужу, и изнурила ее страсть, и похудела она от сильной влюбленности, так что стала она подобна призраку. Ничто в жизни не веселило ее и не радовало из всех богатств, хотя были они обильны и многочисленны, ни малое, ни великое, так как миновали согласие ее с мужем и его доброта к ней. И так продолжалось до тех пор, пока брат мой не умер — помилуй его Аллах! — во время моровой язвы, случившейся в Кордове в месяце зу-ль-када года четыреста первого [66] (а было ему двадцать два года), и с тех пор как ушел он из жизни, не оставлял ее внутренний недуг, и болезнь, и сухотка, пока она не умерла ровно через год после него, в тот самый день, когда и он расстался с жизнью. И рассказывали мне про нее ее мать и все ее невольницы, что она говорила после смерти мужа: «Ничто не укрепило бы моего терпения и не удержало бы моего духа в этой жизни, даже на один час после кончины его, кроме радости и уверенности, что никогда не соединит его с женщиной ложе. Я в безопасности от этого, а не страшило меня ничто другое, и теперь мое самое большое желание — присоединиться к нему». А не было у моего брата, ни до нее, ни при ней, другой женщины, и у нее также не было никого, кроме него, и случилось тай, как она думала, — да простит ей Аллах и да будет он ею доволен!

65

Верхняя граница — область, расположенная близ реки Тахо, с центром в городе Сарагосе.

66

…в месяце зу-ль-када года четыреста первого — то есть в июле 1004 г.

Что же касается истории друга нашего Абдаллаха Мухаммада ибн Яхьи ибн Мухаммада ибн аль-Хусайна ат-Тамими, прозванного Ибн ат-Тубни, — помилуй его Аллах! — то казалось, что красота создана по подобию его или что сотворен он из вздохов всех тех, кто его видел. Я не видывал ему равного по красоте, прелести, нраву, целомудрию, скромности, образованности, понятливости, рассудительности, верности, величию, чистоте, благородству, кротости, нежности, сговорчивости, терпеливости, снисходительности, разуму, мужеству, благочестию, знаниям и памяти на Коран, предания, грамматику и язык. Он был чудесным поэтом, красиво писал и обладал разносторонним красноречием, владея изрядной долей в диалектике и в искусстве спора. Он принадлежал к ученикам Абу-ль-Касима Абд ар-Рахмана ибн Абу Язида аль-Азди, моего наставника в этом деле, и между ним и его отцом было двенадцать лет разницы. Мы с ним близки по годам и были неразлучными друзьями и столь искренними приятелями, что не могла пробежать между нами вода. Потом налегла смута [67] грудью и развязала бурдюки, и случилось разграбление войском берберов наших жилищ в Палатах Мугиса на западной стороне Кордовы, и расположились они в них, — а дом Абдаллаха был в восточной стороне Кордовы. А затем повернули меня дела и пришлось мне уехать из Кордовы, и поселился я в городе Альмерии, и мы часто обменивались посланиями в стихах и прозе. Последнее, с чем обратился он ко мне, было послание, в тексте которого есть такие стихи:

67

Потом налегла смута… — Во время нашествия берберов на Кордову разграблению подверглись главным образом западные кварталы, где жили богатые сановники, а восточные кварталы почти не пострадали.

О, если бы только мне ведать, что тщетны враждебные ковы И наши старинные узы навеки останутся новы! О, если бы снова мне видеть черты твои, милые сердцу, В Палатах Мугиса, где с честью принять благородных готовы! О, если бы только терпенье могло передвинуть чертоги, Пришли бы Палаты Мугиса в ответ на печальные зовы. К тебе постучалось бы сердце, как путник ночною порою, Когда бы ходили по свету сердца, хоть невзгоды суровы. Сердись на меня, если хочешь; любовь моя меньше не станет; Всегда и повсюду заметна любовь сквозь любые покровы. И если меня ты разлюбишь, обетов моих не нарушу: В глубинах мятежного сердца другой не бывает основы.

И жили мы так, пока не прекратилось правление сынов Марвана, и убили Сулаймана аз-Зафира, повелителя правоверных, и выступил род Талибитов [68] , и присягнули на халифат Али ибн Хаммуду аль-Хасани, прозванному ан-Насиром. И захватил он Кордову, и овладел ею, и искал помощи, воюя с городом, у войск насильников и повстанцев в разных местах Андалусии, а вслед за тем лишил меня милости Хайран, владыка Альмерии, так как донесли ему злодеи, которые не боятся Аллаха, великого, славного, — уже отомстил им Аллах! — что мы с Мухаммадом ибн Исхаком, другом моим, стараемся на пользу приверженцев рода Омайядов, и он продержал нас в заточении несколько месяцев, а затем выпустил, подвергнув изгнанию. И отправились мы в Хисн аль-Каср [69] , и встретил нас начальник этой крепости Абу-ль-Касим Абдаллах ибн Мухаммад ибн Хузайль ат-Туджиби, по прозвищу Ибн аль-Мукаффаль, и пробыли мы у него несколько месяцев в наилучшей обители пребывания, среди лучших людей и мужей с возвышенными помыслами, совершеннейших по милости и обладателей наибольшей власти. А затем мы поехали по морю, направляясь в Валенсию, когда появился повелитель правоверных аль-Муртада Абд ар-Рахман ибн Мухаммад. И нашел я в Валенсии Абу Шакира Абд ар-Рахмана ибн Мухаммада ибн Маухиба аль-Анбари, друга нашего, и сообщил он мне весть о смерти Абу Абдаллаха ибн ат-Тубни и рассказал мне о кончине его — да помилует его Аллах! А затем, через недолгое время после этого, рассказали мне кади Абу-ль-Валид Юнус ибн Мухаммад аль-Муради и Абу Амир Ахмад ибн Мухарриз, что Абу Бакр Мусаб ибн Абдаллах аль-Азди, по прозванию Ибн аль-Фаради, передавал им следующее (а отец этого Мусаба был кади Валенсии во дни повелителя правоверных аль-Махди, и аль-Мусаб был нашим другом, братом и приятелем, когда мы изучали предание под руководством его отца и других наставников и знатоков преданий в Кордове): «Аль-Мусаб, — рассказывали они, — говорил нам: «Я спрашивал Абу Абдаллаха ибн ат-Тубни о причине его болезни, — а он исхудал, и скрыло изнурение красоту лица его, не оставив почти следов ее, и казалось, душа его уже улетела от вздохов его, и забота была видна на лице его, — и были мы одни, и он сказал мне: «Хорошо, я расскажу тебе! Я стоял у ворот своего дома в квартале Дьякона, когда вступал в Кордову Али ибн Хаммуд и войска приходили туда со всех сторон толпами. И увидел я среди них юношу (не думал я, что красота имеет столь живой образ, пока не увидел его!), и он победил мой разум, и обезумело из-за него мое сердце. И я спросил про него, и мне сказали: «Это такой-то, сын такого-то, из жителей такой-то стороны, в краю, отдаленном от Кордовы, до которого не достанешь», — и потерял я надежду увидеть его после этого. И, клянусь жизнью, о Абу Бакр, любовь к нему не расстанется со мной, пока не приведет она меня в могилу». Так и случилось.

68

…выступил род Талибитов… — После убийства Сулаймана аз-Зафира в июле 1016 г. на халифский престол вступил Али ибн Хаммуд, возводивший свой род к халифу Али (см. словарь имен), потому он и назван Талибитом.

69

Хисн аль-Каср — крепость в округе Севильи.

Мне известен этот юноша, и я знаю его и видел, но я опустил здесь его имя, так как он уже умер, и оба они встретились перед Аллахом, великим и славным, — да простит им всем Аллах! — и было это, несмотря на то, что Абу Абдаллах — да приютит его Аллах с почетом! — был из тех, кто совершенно не смущен любовью, и он не оставлял примерного пути, не делал ничего запретного, не приближался к порицаемому и не совершал запрещенного дела, которое бы уменьшило его веру или мужество. Он не отплачивал тем, кто был с ним жесток, и не было в нашем кругу ему подобного.

Потом я прибыл в Кордову, в халифат аль-Касима ибн Хаммуда аль-Мамуна, и ничего не сделал, раньше чем направиться к Абу Амру аль-Касиму ибн Яхье ат-Тамми, брату Абу Абдаллаха, — помилуй его Аллах! Я спросил его, как он поживает, и стал утешать его в потере его брата, — а он был достоин утешения не больше, чем я, — и затем я спросил про стихи и послания умершего, так как то, что было у меня из этого, пропало во время разграбления по причине, о которой я упоминал в начале этого рассказа. И Абу Амр рассказал мне про своего брата, что, когда приблизилась к нему кончина, и он убедился, что пришла гибель, и перестал сомневаться в своей смерти, он потребовал все свои стихи и письма, с которыми и к нему обратился, и порвал их, а затем приказал их закопать. «И я сказал ему, — говорил Абу Амр, — «О брат мой, пусть они останутся», — но он ответил: «Я рву их и знаю, что рву с ними многие наставления, и если бы Абу Мухаммад (то есть я) был здесь, я бы отдал их ему, чтобы были они для него напоминанием о нашей дружбе, но не знаю я, какая страна его скрывает, и жив ли он или мертв (а весть о моем несчастье дошла до него, и он не знал, где мое местопребывание и к чему привели мои злоключения)».

Среди моих поминальных стихотворений о нем есть одна поэма; вот часть ее:

Скрыла прах твой навсегда беспощадная могила, А моя печаль видна, как небесные светила. Мимо нас идет судьба, постоянно возвращаясь; К твоему стремлюсь жилью, полон горестного пыла; А когда твое жилье оказалось опустевшим, Слезы хлынули из глаз, и теперь мне жизнь постыла.

Рассказывал мне Абу-ль-Касим аль-Хамадани — помилуй его Аллах — и говорил он: «Был с нами в Багдаде один из братьев Абдаллаха ибн Яхьи ибн Ахмада ибн Даххуна, факиха, который распоряжался фетвами в Кордове. А он был ученее своего брата и выше его по достоинству, и не было среди наших друзой в Багдаде такого, как он. И однажды шел он по улице, оканчивающейся тупиком, и вошел в него, и увидел на дальнем конце его девушку, которая стояла с открытым лицом. И она сказала ему: «Эй, ты, улица не проходная!» И он посмотрел на нее, — говорил рассказчик, — и потерял из-за нее ум. И он ушел к нам, и усилилась над ним власть этой девушки, и стал он опасаться смятения, и выехал в Басру, и умер там от любви, помилуй его Аллах. А был он, как говорят, из праведных».

Вот рассказ про одного из царей берберов. Один человек из Андалусии продал одному жителю того города из-за поразившей его нужды невольницу, которую он сильно любил, и не думал продающий ее, что душа его так неотступно за нею последует. И когда оказалась девушка у купившего, душа андалусца едва не изошла, и отправился он к тому, кто купил девушку, и предложил ему все свои деньги и самого себя, но тот отказался. И андалусец прибег к посредничеству жителей города, но не помог из них никто, и едва не пропал его разум. И решил он направиться к царю, и явился и начал кричать, и царь услышал и приказал ввести его. А царь сидел на высоком балконе, выдававшемся вперед, и человек приблизился к нему, и, встав меж его рук, рассказал ему свое дело, и стал просить и умолять его о помощи. И царь пожалел его, и велел привести того человека, который купил девушку, и, когда тот явился, сказал ему: «Вот человек-чужестранец, и он таков, как ты видишь, и я ходатай за него перед тобой». Но купивший отказался и сказал: «Я больше люблю ее, чем он, и боюсь, что, если и отдам ему девушку, я приду к тебе завтра просить о помощи в еще худшем, чем он, положении». И царь с теми, кто был вокруг него, стал его соблазнять деньгами, но он отказался и уперся, оправдываясь любовью к девушке. И когда собрание затянулось и не видели у купившего никакой склонности к согласию, царь сказал андалусцу: «Эй, ты, нет в моих руках большего, чем то, что ты видишь; я старался для тебя с самым большим усердием, а он, видишь, оправдывается тем, что больше тебя любит девушку, и боится для себя худшего, чем то, что с тобою. Терпи же то, что судил тебе Аллах». — «Значит, в твоих руках нет для меня хитрости?» — спросил андалусец. «А разве есть здесь что-нибудь, кроме просьб и щедрости? Я не могу для тебя ничего больше», — молвил царь, и, когда андалусец потерял надежду получить девушку, он, подобрав ноги и руки, бросился с высоты балкона на землю. И царь испугался и закричал, и слуги внизу поспешили к андалусцу, но было ему суждено не потерпеть большого вреда от этого падения. Его привели к царю, и тот спросил: «Чего ты хотел этим?» — «О царь, — отвечал андалусец, — нет для меня пути к жизни после нее». И он хотел броситься второй раз, но ему не дали, и царь воскликнул: «Аллах велик! Теперь стал ясен способ решить это дело!» И он обратился к купившему и сказал: «Эй, ты, ты говорил, что больше любишь девушку, чем этот, и боишься оказаться в таком же состоянии, как он?» — «Да», — ответил купивший, и царь сказал: «Вот твой соперник показал образец своей любви и бросился вниз, желая смерти, но только Аллах, великий и славный, сохранил его. Вставай ты тоже и докажи, что твоя любовь истинная, и бросься отсюда, как сделал твой соперник. Если ты умрешь, то умрешь в свой срок, а если будешь жив, — ты ближе к девушке, так как она в твоих руках, и твой соперник уйдет от тебя. Если же ты откажешься, я отниму у тебя невольницу силой и отдам ее ему».

И купивший стал отказываться, а потом сказал: «Я брошусь!» — но когда подошел он к краю балкона и посмотрел в пропасть под собою, то вернулся вспять. «Клянусь Аллахом, будет так, как я сказал!» — воскликнул царь, и человек решился, но потом отступил, и, когда он не осмелился, царь сказал: «Не играй с нами! Эй, слуги, возьмите его за руки и сбросьте его на землю!» И, увидев твердую решимость царя, этот человек сказал: «О царь, уже успокоилась моя душа без девушки!» — «Да воздаст тебе Аллах благом!» — воскликнул царь и купил у него девушку, и отдал ее тому, кто ее продал, и оба ушли.

ГЛАВА О МЕРЗОСТИ ОСЛУШАНИЯ

Говорит составитель книги — помилуй его великий Аллах: «Многие люди повинуются своей душе и не слушаются разума, следуя страстям, и пренебрегают верой, и отказываются они от целомудрия, прекращения грехов и борьбы со своей страстью, хотя к этому побуждал Аллах — велик он! — и это утвердил он в здравых сердцах. Они противятся Аллаху, господу своему, и помогают Иблису гибельной страстью, ему любезной, и совершают они прегрешение своей любовью».

И знаем мы, что Аллах — велик он и славен! — вложил в человека два взаимно противоположных свойства. Одно из них указывает только на добро и побуждает лишь к хорошему, и рисует оно лишь дела, угодные Аллаху, — и это разум, и вожак его — сдержанность; а второе свойство противоположно первому, и указывает оно только на страсти, и ведет лишь к гибели — это душа, и вожак ее — страсть. А Аллах — велик он! — говорит: «Поистине, душа повелевает злое», — и, говоря вместо «разума» — «сердце», сказал он: «Поистине, в этом напоминание для тех, у кого есть сердце и кто отдает свой слух, будучи свидетелем». И сказал Аллах — велик он: «И сделал он любезною вам веру и украсил ее в наших сердцах», — обратив свою речь к обладателям разума. И эти два свойства — стержни в человеке и силы его тела, которые им движут, и они — место, откуда исходят лучи обеих этих сущностей, дивных, возвышенных и высоких. Во всяком теле есть от них своя доля в той мере, в какой оно им соответствует, по определению единого, вечного, — да святятся имена его! — когда он создал его и устроил. Свойства эти всегда противостоят друг другу и обычно соперничают, и, когда разум одолевает душу, сдерживает себя человек, и подчиняет вошедшие в него свойства, и освещается светом Аллаха, и следует справедливости. Когда же душа одолевает разум, слепнет проницательность и неясным становится различие между прекрасным и безобразным, и низвергается человек в пучине гибели и пропасти смерти. Поэтому-то прекрасны веления и запрещения, и необходимо послушание, и правильно награждение и наказание, и надобно воздаяние. А дух — связь между этими двумя свойствами, и соединяет он их, и осуществляет их слияние, и поистине невозможно остановиться у пределов повиновения Аллаху без долгого упражнения, верного знания и острой проницательности, когда вместе с тем избегают вмешательства в смуты и общения с людьми вообще, и сидят дома, и скорее всего бывает спасение обеспечено, если человек бессилен и не имеет желания в обладании женщины. Ведь сказано: «Кто защищен от зла щелкающего, урчащего и болтающегося, тот защищен от зла всего мира целиком» — и щелкающее — это язык, урчащее — брюхо, а болтающееся — член.