Средневековая андалусская проза

Когда бы мои деяния красавице уподобились, Из ясного света созданной, не омраченной прахом, Тогда трубы, возвещающей последний день человечества, Я, праведный, дожидался бы с надеждой, а не со страхом; К подругам с кроткими взорами, к желанным райским красавицам Навеки бы я приблизился, помилованный Аллахом.

И была она из дома красивых, и явился в ней образ, обессиливающий хвалителей, и распространилось описание красоты ее по всей Кордове. И я провел возле нее три ночи подряд, и ее не отделяли от меня, по прежнему обычаю воспитания, и, клянусь жизнью, мое сердце чуть не сделалось снова молодым, едва не вернулась оставленная любовь и не возвратились забытые любовные речи. И отказывался я после входить в этот дом, боясь, что возгордится от восхищения мое сердце. А эта девушка и все ее родные были из тех, к кому не переходят желания, но не безопасны ведь козни сатаны. Я говорю об этом:

Душой не гонись в упоении праздном За страстью в хаосе зловредном и грязном; Иблис не умрет, пока грешные очи — Ворота, раскрытые перед соблазном.

Я говорю еще:

Мне говорят: «Прельщен обманом, ты жаждешь гибельной отравы». «Зачем упреки? — отвечаю. — Вы знаете, что жив лукавый».

И лишь для того рассказал нам Аллах великий историю Юсуфа, сына Якуба, и Дауда, сына Ишая, посланников Аллаха — мир над ними! — чтобы знали мы нашу недостаточность и нужду в его защите и что построения наши порочны и слабы. Ведь Якуб и Дауд — мир с ними! — пророки, посланники, сыновья пророков и посланников, происходившие из дома пророков и посланников, были под постоянной охраной Аллаха, объятые дружбой его, окруженные его покровительством и поддержанные его защитой, и не было проложено сатане против них пути, и не было открыто дороги к ним для его наущений. И дошли они до того, о чем рассказывал нам Аллах — велик он и славен! — в своем ниспосланном Коране, по укрепившейся в них природе, человеческому естеству и укоренившемуся свойству, а не по умышленному согрешению и не по стремлению к нему, ибо пророки свободны от всего того, что не согласно с повиновением Аллаху, великому, славному. Любовь — это прирожденное восхищение души образами, — а кто припишет себе власть над душою и возьмется сдержать ее иначе, как силою и мощью Аллаха? Первая кровь, что пролилась на земле, — кровь одного из сынов Адама, по причине соперничества из-за женщин, а посланник Аллаха — да благословит его Аллах и да приветствует! — говорит: «Отдаляйте дыхание мужчин и женщин». А женщина из арабов, когда забеременела она от родственника и ее спросили: «Что у тебя в брюхе, о Хинд?» — ответила: «Близость подушки и долгий мрак».

Обо всем этом я скажу стихотворение, где есть такие строки:

Не вини другого в намеренье мнимом Проявить свои доблести в нестерпимом. Подносить к огню ты не пробуй аканта, Если ты не намерен травиться дымом. Грешный мир погряз в пороках и в порче; Лучше жить недоверчивым нелюдимом. Для мужчины женщина создана Богом; Их союз коренится в необходимом. Всякий образ к подобию тяготеет, И видна вина в каждом, как в подсудимом. Только праведник, избегая дурного, Преуспел в совершенстве непобедимом. А развратник в душе всегда необуздан, Закоснел он в пороке неизгладимом.

Я знаю одного юношу, из людей себя сохраняющих, который увлекся любимой девушкой. И проходил один из его друзей и увидел, что он сидит с той, кого любит, и пригласил его к себе в дом, и юноша согласился, сказав, что придет после него. И пригласивший отправился домой и ждал его, пока ожидание не затянулось, но юноша не пришел к нему. А потом пригласивший встретился с ним и стал его бранить, долго его упрекая за то, что он нарушил обещание, и юноша оправдывался и клялся двусмысленными клятвами. И сказал я тогда тому, кто приглашал его: «Я открою ему верное оправдание в книге Аллаха, великого, славного, который говорит: «Мы нарушили уговор с тобой не своей властью, но обременили нас тяжестью украшения этих людей».

И засмеялись все, кто присутствовал, и меня заставили сказать что-нибудь об этом, и я сказал:

Меня ты забрызгал кровью, не вызвав моей досады; Лишь раны любви бесследны, и мы этим ранам рады. Подобно желтым кувшинкам на фоне белых нарциссов, Его родимые пятна прельщают людские взгляды. С безжалостною насмешкой говаривал мне любимый, Которому докучаю, желанной чая награды, В отчаянье повторяя, что мне угрожает гибель, Когда вкусить не сподоблюсь одной целебной услады: «Я холодом утоляю твою горючую жажду, И нет ничего целебней моей спокойной прохлады». В ответ говорю: «Соседи тогда бы не враждовали, Как будто людям для мира довольно одной ограды. Войска друг на друга смотрят как будто бы равнодушно, Однако в смертельной битве враги не знают пощады».

У меня есть два стихотворения, где я сказал, намекая, — нет, ясно указывая, — на одного человека из наших друзей, который известен нам всем, мужа, ищущего знания, прилежного и богобоязненного. Он простаивал ночи и шествовал по следам благочестия, идя по пути древних суфиев [70] , и был ревностным искателем, и мы воздерживались от шуток в его присутствии. И не прошло много времени, и дал он сатане овладеть душою, и предался разврату, после того как носил одежды благочестия, и отдал Иблису во власть свой повод, и соблазнил его Иблис ложным, и украсил в его глазах несчастье и бедствие; и вручил ему этот человек узду после отказов, и отдал свой тупей после непослушания, и двигался, подчиняясь ему, и тихо и резво.

70

Суфии — мусульманские мистики, религиозно-философская система которых получила широкое распространение на Востоке; название их происходило от грубой одежды из шерсти (а р а б. суф), символизировавшей аскетизм, воздержание приверженцев суфизма.

И прославился он после того, о чем упомянул я, некими прегрешениями, мерзкими и грязными, и я долго упрекал его и усиленно его порицал за то, что стал он известен после сокрытия, и испортило это его расположение ко мне, и стали дурными его намерения, и ожидал он для меня злой беды. А кто-то из друзей наших соглашался с ним на словах, чтобы привлечь его к себе и стать его другом, и выказывал ко мне враждебность, но сделал Аллах явными тайные мысли его, так что узнал их и кочующий и оседлый, и упал он в глазах всех людей, после того как был примером для ученых и постоянно возвращались к нему достойные, и сделался он ничтожен для всех своих приятелей. Да охранит нас Аллах от беспомощности, да покроет он нас своей защитой и да не отнимет от нас своей милости, которую он нам оказал! О, позор тому, кто начал с исполнения долга и не знал, что постигнет его беспомощность и покинет его защита! Нет бога, кроме Аллаха! Как ужасно это и отвратительно: поразила его одна из дочерей беды, бросила свой посох мать бедствий подле того, кто сначала принадлежал Аллаху, а в конце стал принадлежать сатане!

Вот часть одного из этих стихотворений:

Праведником слыл юнец, прикрываясь верой правой, А теперь он посрамлен, заклеймен дурною славой. Он высмеивал других, а теперь везде и всюду Издевательство над ним стало лучшею забавой. Но зачем его чернить, если вдруг он обезумел До того, что горд в душе страстью знойной и лукавой? Будучи благочестив, он считал, что все такие; Полагал он, что любовь меркнет перед мыслью здравой. Направлялся к мудрецам он с чернильницей и книгой; Шествовал среди толпы он походкой величавой. Перья тусклые сменив на блестящие обновы, Представляется теперь он павлином перед павой. Что же ты меня хулишь? Не столкнуться бы нам лбами! Опасаясь утонуть, в этих водах ты поплавай. Не хочу твоих прудов, у меня другой источник; Утолять я жажду рад этой сладостной отравой. От любви ты отрекись, и тебя любовь покинет; Не затравишь ты любви даже целою облавой. Нет, не плащ и не шнурок — узел гибельный разрыва, Угрожающего нам этой карою кровавой. Лишь пока бегут гонцы по бесчисленным дорогам, Управляет государь всей обширною державой. Если только не протрешь благородного изделья, Вряд ли будет соблазнен кто-нибудь железкой ржавой.

А упомянутый человек из друзей наших прекрасно изучил чтение Корана и составил превосходное сокращение книги аль-Анбари «Об остановках и вступлениях», которое восхищало чтецов, его видевших. Он был прилежен в изучении преданий и записывании их, его разум более всего был направлен к чтению того, что слышал он от старейших знатоков преданий, и он усердно и ревностно переписывал Коран. Когда же постигло его это бедствие с каким-то юношей, оставил он то, что его занимало, и продал большую часть своих книг, и переменился полнейшей переменой — у Аллаха ищем защиты от пребывания без помощи!

Я сказал о нем стихотворение, следующее за тем, часть которого я привел в начале его истории, но потом я бросил эти стихи.

Говорил Абу-ль-Хусейн Ахмад ибн Яхья ибн Исхак ар-Рувайди в «Книге о слове и исправлении», что Ибрахим ибн Сайяр ан-Наззам, глава мутазилитов, при своем высоком разряде в диалектике и своем владении и обладании знанием, старался получить запрещенное Аллахом от одного христианского юноши, которого он полюбил, составив для него книгу о преимуществе троичности божества перед единобожием. О помощь! Защити нас, господи, от проникновения сатаны и наступления беспомощности!

И бывает, что увеличивается бедствие, и становится бешеной страсть, и тогда легко совершать дурное, и уменьшается вера до того, что согласен человек, чтобы достигнуть желаемого, на мерзости и постыдные поступки. Подобное этому поразило Убайдаллаха ибн Яхью аль-Азди, по прозванию Ибн аль-Джазири. Он был согласен пренебречь своим домом и сделать доступным заповедное и слышать намеки о своих женах — так хотелось ему получить желаемое от одного юноши, к которому он привязался, — к Аллаху прибегаем для защиты от заблуждения и просим его покровительства, чтобы сделал он прекрасными следы нашей жизни и приятными рассказы о нас.