Стаб

Многорукий до последнего отказывался обращать на меня внимание, а когда посмотрел, то его взгляд был лишен узнавания.

А ты еще кто, ха?!

– Я ждал тебя, - пробормотал я. Просто чтобы он знал. Чтобы у него появилась хотя бы капля ответственности.

Но Многорукий промолчал, поэтому я добавил:

– Думал, ты не вернёшься.

– Это мой дом, балда, - напомнил он, забираясь в ванну.

– Тебя целый день не было.

– Да, бери пример. Вот как надо бегать.
– В его голосе появились знакомые интонации, и я понял, что тот его ничего не выражающий взгляд - банальная усталость.

– Боишься, что тебя вновь оставят?
– Я вздрогнул.
– Напомни, как там было?

Меньше всего мне хотелось вспоминать эту историю. Поэтому я молчал, скобля ногтем пожелтевшую от сырости и времени кафельную плитку.

– Расскажи мне. И ничего не пропускай.
– Я молчал, и тогда он пошел на хитрость: - Всё, что я слышал последние сутки - вопли и визг. У меня в ушах до сих пор звенит. Мне нужно с кем-то поговорить, понимаешь?

Как это прозвучало?

Делай, как тебе говорят, если не хочешь, что бы на этот раз я слушал твои вопли и визг.

Не поворачивая головы, я исполнил его просьбу. Без энтузиазма, с которым когда-то хвастался той же самой историей перед сверстниками. Почему со временем она стала звучать настолько жалко? Или же всё дело в слушателе?

– А я всё гадал, чего ты так прикончить его хочешь, - сказал Многорукий после сотни наводящих вопросов.

– А?
– Я не мог скрыть удивления. До него так медленно доходит?

– Говоришь, что ненавидишь его...

– Я ненавижу!

– Брехня. Я видел людей, которые ненавидят.

– Ну ещё бы.

– А ты им восхищаешься.

– Нет!

– Ого, обожаешь просто. Боготворишь больше, чем все твои дружки-сопляки.

– Придурок!
– крикнул я, выбегая из комнаты, наполненной паром. Но я не стал далеко уходить. Завернув за угол, я прижался к стене. Меня трясло от злости, но я слушал:

– С ума по нему сходишь. А честолюбивый сукин сын отверг тебя, выбрав какого-то ссыкуна. И ты понимаешь, что он выбрал бы того трусливого засранца, даже если бы тот его с ног до головы облевал.

– Он сделал это мне назло!
– закричал я.

– Много на себя берёшь.

– Он сделал это, потому что я попросил его об обратном!

– Это уже похоже на правду.

– Потому что я говорил с ним, как с человеком.

– Точно.

– Потому что я решил, что он человек.

– Странно, что он тебе башку не открутил за такое оскорбление.

– Потому что я никогда не стану лучшим, несмотря на то, что обещал! Я солгал ему! Я другой! Такие, как я, лепят слуг таким, как он, и умирают разжиревшими на фермах, а не становятся героями.

Многорукий ничего не ответил. Сползя по стенке на пол, я подтянул колени к груди.

– Ты думаешь, быть женщиной настолько плохо?
– спросил Многорукий, и я скривился.

Ты что, смеешься?

– Тебе не понравились те фотографии?

Я изобразил рвотный позыв.

– Думаешь, будь ты похожа на одну из тех красоток, он прошел бы мимо?

– Не разговаривай со мной так!

– Крошечная женщина, ты хоть представляешь, на что способна? Моя помощь тебе не нужна, веришь? Тебе достаточно только смириться с тем, кто ты есть, и нарастить мясо в нужных местах.

– Не называй меня так! Я ничего тебе плохого не сделал!

Я тяжело дышал, накрыв голову руками, и мечтал, чтобы это унижение поскорее закончилось.

– Ладно, я понял. Тебе нравятся другие фотографии. Я как раз принёс, что нужно. Они в кармане джинсов, подай мне.

Встав, я поплёлся обратно в ванную. Подобрав его штаны, я вытащил из заднего кармана несколько карточек и не глядя протянул ему.

– Я сегодня работал в частном порядке, и клиенту понадобились доказательства. Моя репутация ни о чём ему не говорит. Хреново, когда тебе не верят на слово, понимаешь? Поэтому я особенно постарался в этот раз.
– Он тасовал фотографии, выбрав одну.
– О, вот это моя любимая.

Он протянул её мне, и я взял, зная, что именно он хочет мне показать. Я подготовился и бросил хладнокровный взгляд на картинку... и тут же отбросил её, как если бы мне в руку вложили дохлую крысу.

– Этого ты хочешь?

Я развернулся, но на этот раз далеко не убежал.

– Ты этого хочешь, я спрашиваю? Стоять!
– Он догнал меня и схватил за руку, поворачивая к себе.
– Детство кончилось, как только ты переступил этот порог! Баста! Учись отвечать за свои слова. Не хочешь быть женщиной? Тогда будь мужиком, а это значит смотри на эти фотографии и улыбайся! Это значит - не смей реветь при мне! Это значит, я дам тебе по роже, если ещё раз вякнешь что-то поперёк!

– Я никогда не ревел! Ни при тебе, ни вообще!

– Да что ты? А сейчас что это за хрень у тебя на лице?

– Вода! Я из-за тебя весь мокрый!

– Скажи "я из-за тебя намокла", и я тебя тут же отпущу.
– Он улыбнулся, и я совершенно растерялся.
– А может, и нет.

– Не скажу! Пошел к чёрту!

Он замахнулся, словно говоря "я тебя предупреждал", но я не закрыл глаза и не отвернулся.

– Выбирай. Либо стань офигенной женщиной, либо отстойным мужиком.

Офигенная женщина? А снег горячий, да?

В тот момент я понял, что у меня есть другой выбор: схлопотать за упрямое молчание или за неправильный ответ. Я выбрал первое.

– Ладно, мы ещё вернёмся к этому разговору, - сдался Многорукий, отпуская меня.
– Только не пойми меня неправильно. Я не говорю, что убивать - плохо. Я занимаюсь этим, сколько себя помню, и мне просто надоели такие дураки, как ты. Вы думаете, что отомстить можно, отвалив элиминатору кучу денег и потребовать фотки в качестве доказательства. Тц, вода остыла...

Теперь пришла моя очередь смотреть на него, как на идиота.

А как еще можно отомстить?

ГЛАВА 9

Многорукий сходил с ума. Вседозволенность превратила его жизнь во что-то очень длинное, скучное и даже при всех опасностях его профессии - однотипное. В затянувшийся зевок.

Поэтому он искал веселье повсюду, даже там где его по определению быть не могло.

В работе, в садизме, в пьянстве, во мне.

Совместив последние два пункта, он решил, что пришла пора научить кое-чему такого птенца. Тому, что должен уметь любой уважающий себя мужик и без чего просто не прожить в этом мире.