Стаб

Я обхватил голову руками, пытаясь удержать ускользающее прошлое.

– Он был там, когда меня запихали в печь и подожгли.

Многорукий оттолкнулся и спрыгнул вниз. Прощайте, колени, подумал я, но он приземлился очень мягко и удержал равновесие.

– Этот засранец запихал тебя в печь?

– Нет, он меня оттуда вытащил. Мальчишки испугались его и разбежались, а он отнёс меня в медпункт. Он был старше раза в два... Даже больше. Смог меня поднять...

– С чего ты взял, что это был Рэймс?

– Потому что это был он. Я знаю.

– Ты очень вовремя вспомнил о том, что человек, которого ты заказал, спас тебе жизнь.

– Ты убил его?

– А если да?

Это значило "нет", поэтому я расслабился.

– Он не спасал меня.

– Сам только что сказал, что он вытащил тебя из горящей печи. Или у тебя всё было под контролем и без его соплей?

– Лучше бы он меня там оставил.

Многорукий снова начал листать свой справочник девиантного поведения подростков.

– Я боялся взрослых и уколов...
– пробормотал я, накрыв лицо предплечьем. Шорох страниц прекратился.
– Врач никак не мог вколоть мне обезболивающее и обработать ожоги... я был так напуган... вырывался, как бешенный. У меня часто отбирали еду, когда я был ещё совсем мелким, поэтому дозы "стаба" не хватало. Я часто плакал, мочился в кровать, боялся всего подряд. В тот раз врач приказал ему говорить со мной, чтобы успокоить.

– И что он сказал?

– Нёс всякую чушь, - сказал я.
– Что-то про то, что теперь меня никто и пальцем не тронет. Что он убьёт, если тронет. Что он будет рядом и присмотрит за мной, поэтому я могу спать спокойно. Всё в таком духе. Под конец он меня просто добил. Сказал, что если я хочу, то могу подружиться с ним. Мол, мы отныне всегда будем вместе

– Он был всего лишь безмозглым сосунком, - бросил Многорукий, словно оправдывая его.

– Но я был ещё меньше.

– Ну и что дальше? Ты поверил трепачу, а он разбил тебе сердце?

– Его забрали на следующий день. Я о нём больше не вспоминал.
– Я открыл глаза и удивился, что ещё вижу солнечный свет наверху. По ощущениям, за воспоминаниями прошел не один час.
– Я не мастурбировал.

– Ясно. Хотя и странно, что эти журналы навели тебя на... хм, другие мысли.

– Да. Я подумал, зачем они это делают?

– Они, м?

– Эниты. Майлз сказал, что раньше женщин было очень много. Что это был пол, противоположный мужскому. Его называли "слабым" прежде всего потому, что женщины были слабостью мужчин.

– Говорил же, не слушай этого придурка. Их так называли, потому что ни одна обычная женщина этот люк бы не подняла.
– И мэтр кивнул на меня, мол, что и следовало доказать.

– Неважно. Теперь слабость искоренена, половые различия исчезли. Остался только один пол, а я - просто инвалид. И я был не один такой в приюте. Я помню парня с шестью пальцами. И ещё одного с заячьей губой. Был мальчик, который страшно заикался. Нас не держали отдельно, не пытались лечить, взрослые ничего не делали. Нас словно отдали на растерзание. Кому нужны слабаки и калеки? Мы должны были стать первыми игрушками будущих убийц.

Мэтр долго молчал.

– Ты, похоже, сильно головой приложился.

– Он бросил меня дважды, - сказал я, наверное, подтверждая его слова.

– Слушай, если эти журналы побуждают тебя к самоанализу, я прихвачу парочку моих любимых, ладно? Тебе это сейчас будет полезно. Вот этот... и этот тебе тоже должен понравиться...

– Он взял больше, чем парочку. Кое-что, наверное, для собственного досуга. Подняв куртку, он заткнул их за пояс джинсов и вернулся ко мне.
– Встать сможешь?

– Без проблем, - ответил я, поднимаясь на ноги.

И тут же теряя сознание.

ГЛАВА 16

Не знаю, сколько там по мнению Многорукого он спасал мне жизнь, но я ему её спасал определенно больше. Прожив с ним несколько дней, которые сложились в недели, а там и в месяцы, я понял, что при всей своей крутизне этот мужик совершенно не был способен о себе позаботиться.

В том смысле, что он мог умереть от любой ерунды. Напиться и утонуть в ванной (я столько раз вынимал затычку в последний момент), захлебнуться в собственной блевотине или поджечь дом, заснув с сигаретой в постели.

Когда такое случилось в первый раз, я играл со своими многорукими куклами. Запах палёного ворса я учуял не сразу, а когда придал ему значение, ковёр в спальной уже догорал. Пламя забиралось по сбившимся простыням на кровать. Я рывком сорвал их с Многорукого, а он даже не проснулся.

Залив всю комнату водой, я распахнул окно. Отдышавшись, я остановился перед кроватью. Руки сами собой стискивались в кулаки.

Стоит сказать, что с каждым днём я делался всё психованнее. Виноваты ли в том гормоны, о которых так любил говорить Многорукий, или же мой организм постепенно очищался от остаточного действия стаба?

Были моменты, когда я хотел его убить. Когда же он пропадал на неделю или две, я от страха и скуки чуть не вешался.

Он был ужасно грубым, я не понимал его шуток, я знал, что каждое третье его слово - ложь, но с каждым днём я привязывался к нему всё сильнее.

То, чем я становился, совсем не нравилось мне.

И у меня до сих пор не было ни гроша в кармане.

– Ты ковёр сжёг.

Мэтр даже не двинулся.

– Ты только что проспал свою смерть, понимаешь? Ты умер. Задохнулся и сгорел.

Плевать он на это хотел.

– Если бы не я, ты бы погиб!

Я не решался повысить голос или прикоснуться к нему, поэтому решил оставить всё, как есть. И окно не закрывать. Пусть ублюдок окоченеет. На нём же теперь не было ни черта кроме трусов.

Разглядывая его, я думал, как такое можно сотворить со своим телом? Та татуировка на его спине... словно он пытался переделать себя. Зачеркнуть то, чем он является на самом деле.

– Ну как тебе?

Я посмотрел на его лицо. Его глаза были открыты. Свет лился в комнату из коридора, и хотя я знал, что нужно экономить топливо, не торопился гасить лампы.

Игнорируя его вопрос, я спросил:

– Как тебя зовут?

– Не твоё дело.

Я почти не оскорбился.

– Тогда почему тебя называют Многоруким? Как это связано с теми куклами?

– Куклами?
– Он потёр лицо ладонями, давая понять, как ему западло отвечать на мои вопросы сейчас, но выгонять не стал.
– Так раньше изображали богов.

– Значит, ты местный бог?

– Твой по меньшей мере.
– Он нащупал на тумбочке часы и посмотрел на циферблат так, словно мог там хоть что-то увидеть.
– Почему ты не спишь, чёрт тебя дери?