Сталин и заговор генералов

В складывающейся военно-политической обстановке, стремясь нейтрализовать возможную неконтролируемую активность и инициативность популярных «генералов», как ранее уже отмечалось, 28 августа Оргбюро ЦК наметило ввести в состав РВС СССР большую группу членов ЦК, в основном из числа сторонников Сталина, Зиновьева, а также Буденного. Этот человек внушал власти не меньше опасений, чем Тухачевский⁸²³. Таким образом, вроде бы повысив в ранге — введя в состав РВС СССР (!) — его удалось оторвать от 1 -й Конной армии. Сама же 1 -я Конная была расформирована. Скорее всего, именно эту же модель рассчитывали использовать и для военно-политической нейтрализации Тухачевского, вернувшегося из Германии с настроениями, не разделявшимися политическим руководством. «Позолоченной пилюлей», от которой Тухачевский отказался, очевидно, тоже должен был стать пост члена РВС СССР в обмен на сдачу должности командующего Западным фронтом. Однако он, судя по смутной информации, отказался обменять «жезл» командующего Западным фронтом на высокое, но практически маювлиятелыюе членство в РВС СССР. Пожалуй, именно эти обстоятельства и стали основанием для информации, переданной Е. Беренсом А. Гучкову в конце сентября или начале октября 1923 г. Тогда было решено удалить М.Тухачевского с Западного фронта с помощью «компромата».

8

Политический кризис 1923—1924 гг.

*Призрак Бонапарта*

2 сентября 1923 г. заместитель полномочного представителя ГПУ по Западному краю направил служебную записку заместителю начальника ОГПУ и начальнику особого отдела ОГПУ Г. Ягоде. «Глубокоуважаемый Генрих Григорьевич!» — обращался региональный ответственный сотрудник ГПУ, излагая всевозможные сведения, компрометировавшие командующего Западным фронтом Тухачевского¹. Сообщалось, что М.Тухачевского «помимо воли могут склонить к шпионажу». «У нас есть сведения, — сообщал сотрудник ОГПУ, — что в Польше интересуются его романами». Говорилось, что Тухачевский связан с «разного рода женщинами не нашего класса», что он оставляет «секретные документы в комнате стенографистки-полюбовницы», что «ходит масса анекдотов о его подвигах на пьяном и женском фронтах», что «каждый месяц возит семью в бронированном вагоне спецназначения», что «прилетал на аэроплане в свое имение» и проч. Автор докладной записки ссылался на рекомендацию начальника политуправления Западного фронта

В.Касаткина «дать все имеющиеся материалы и установить наблюдение». В заключение докладчик просил санкции для «слежки» за Тухачевским, мотивируя свою просьбу тем, что «мы не имеем права наблюдать за коммунистами без разрешения центра, тем более за такой крупной фигурой, как Тухачевский»^{824 825}.

Судя по содержанию этой служебной записки, основные проступки М.Тухачевского сводились к его аморальному поведению. Насколько же информация, в ней содержавшаяся, соответствовала действительности?

Итак, на основе приведенной выше компрометирующей Тухачевского информации выстраивается достаточно вульгарная, но вполне определенная и по тем временам убедителыю-насто-раживающая власти схема. Исходный элемент этой схемы: связь с «разного рода женщинами не нашего класса». Эту информацию трудно опровергнуть. Амалия Протас (Лика) — из среды мелкого дворянства, с гимназическим образованием, адъютант командующего фронтом; Татьяна Сергеевна Чарнолуз-ская, Наталья Сергеевна Чарнолузская — родственницы А.Луначарского; наконец, будущая жена Тухачевского Нина Евгеньевна Гриневич — из старинного польского дворянского рода, «отнятая» им у Аронштама. Все они действительно являлись «разного рода женщинами не нашего класса». Отсюда, по информации ответственного сотрудника ОГПУ, и «масса анекдотов о подвигах» М.Тухачевского «на пьяном и женском фронтах». С этими обстоятельствами информатор ОГПУ прямо связывает «забытые» или «оставленные» М.Тухачевским «секретные документы в комнате стенографистки-полюбовницы».

В штате секретариата командующего Западным фронтом в 1923 г. было всего две женщины: Протас Амалия Яковлевна, «жена» и адъютант командующего, и Эйшинская Софья Ильинична, «член РКП(б), девица, образование 4 класса». А. Протас окончательно увольняется и исключается из списков служащих Западного фронта 14 августа 1923 г. Возможно, именно ее имел в виду сотрудник ОГПУ, говоря о «стенографистке-полюбовни-це». Учитывая изложенные ранее обстоятельства ее службы и перерывы в ней, эпизод с «секретными документами» мог иметь место, видимо, между 27 июня и 14 августа 1923 г.

Однако, судя по контексту обстоятельств, в которых появилось «донесение» заместителя полпреда ОГПУ по Западному краю Г.Ягоде, источником данной информации являлся начальник ПУ Западного фронта В.Касаткин. Он же мог получить эту информацию от человека, находившегося в ближайшем окружении М.Тухачевского. Из этого ближайшего окружения Тухачевского в его секретариате непосредственное отношение к «секретным документам» мог иметь старший делопроизводитель или секретарь командующего. Бессменным секретарем командующего фронтом с 1922 и по 1924 г., которому он, судя по всему, вполне доверял и после обсуждения своего «персонального дела» в ЦКК, был и оставался Смиренский Николай Михайлович (1893—19??), статистик по образованию, бывший офицер. Если бы информатором Касаткина был этот человек, то после октябрьского обсуждения своей «персоны» в ЦКК, где указанные выше сведения фигурировали в качестве компрометировавших Тухачевского, последний вряд ли потерпел бы рядом с собой секретного осведомителя. Н.Смиренский же, как сказано было выше, остался при нем вплоть до перевода Тухачевского в Москву. Поэтому остается лишь один человек, который и мог сообщить о «секретных документах», оставленных Тухачевским «в комнате стенографистки-полюбовницы». Это старший делопроизводитель секретариата Западного фронта с марта 1923 г. Эйшинская Софья Ильинична, «девица», которая вполне подходила на роль указанной «стенографистки-полюбовницы», к тому же польского происхождения. Косвенным указанием именно на нее как осведомителя Касаткина является факт смещения ее с указанной выше должности 1 июля 1923 г. и направлением в распоряжение политуправления Западного фронта. Здесь же начальник ПУ фронта Касаткин не счел ее человеком «провинившимся». Это обозначилось еще одним показательным фактом: Эйшинская была в июле же 1923 г. назначена секретарем помощника командующего Западным фронтом, т.е. того же Касаткина, который с марта 1923 г. являлся еще одним помощником командующего фронтом и временно исполняющим обязанности члена РВС фронта. Следовательно, В.Касаткин вполне доверял С.Эйшинской, в отличие от М.Тухачевского.

Из связей Тухачевского с «женщинами не нашего класса» сотрудник полпредства ОГПУ по Западному краю проводил линию к «сведениям, что в Польше интересуются его романами». Тоже все оказывается вполне логично. «Романы» Тухачевского «с женщинами не нашего класса», с польскими фамилиями (следовательно, польского происхождения) открывают «канал» для «вербовки» Тухачевского польской разведкой. Отсюда и вывод «доносителя»: Тухачевского «помимо воли могут склонить к шпионажу». Иными словами, уже можно было считать Тухачевского «почти изменником».

Такой вывод выходил за рамки обвинений в «бытовом разложении». Дело, таким образом, приобретало политический характер. Естественно, у власти должен был возникнуть вопрос о политическом доверии М.Тухачевскому, т.е. о его политической благонадежности, о возможности продолжения его службы в должности командующего Западным фронтом. На это указывает предельно выразительная резолюция М.Фрунзе, наложенная им в конце марта 1924 г. на эту информацию и опровергающая подозрения, ею порожденные: «Партия верила, верит и будет верить т. Тухачевскому»¹.

Хорошо было известно также и то, что Тухачевский владел усадьбой в Смоленской губернии, до революции принадлежавшей его отцу и проданной еще в 1908 г. Уехавший в 1922 г. за рубеж генерал И.Данилов свидетельствовал: «Милость большевиков к нему (т.е. М.Тухачевскому) за его «подвиги» столь неограниченна, что ему возвращено даже, вопреки идеям большевизма, его имение... где хозяйничают его сестры»^{826 827}. Поэтому возбуждение вопроса о владении усадьбой, о чем все давно знали, именно осенью 1923 г. представлялось также не случайным.

Из контекста приведенной выше информации становится ясным, что, во-первых, до составления этой «докладной записки» агентурного наблюдения за Тухачевским не велось. Во-вторых, инициатором составления и направления Г. Ягоде данной «докладной записки» были не структуры ГПУ Белоруссии по Западному краю или по Западному фронту, а начальник ПУ фронта В.Касаткин. В-третьих, примечательно, что Касаткин начал проявлять активность в этом направлении именно в августе 1923 г. Именно в это время Касаткин получил указание свыше о направлении «компромата» на Тухачевского через ГПУ в Москву. Он должен был получить такое распоряжение от своего непосредственного руководства в ПУ РККА, т.е. от В.Антонова-Овсеенко, хотя сомнительно, что последний являлся инициатором данной «операции». Впрочем, такое распоряжение Касаткин мог получить и как временно исполняющий дела члена РВС фронта, и как помощник командующего. Во всяком случае, вряд ли он, не имея за собой высокого «соизволения», решился бы на столь грубое нарушение установленного порядка.

Примечательно, что отправленная 2 сентября записка полпреда ГПУ по Западному краю «молчала» вплоть до 20 сентября 1923 г. Но едва 16 сентября 1923 г. начались маневры Западного фронта иод руководством Тухачевского, как 18 сентября на заседании Политбюро ЦК заслушивается сообщение В.Молотова «О Красной Армии». На следующем заседании Политбюро ЦК 20 сентября было поставлено иа обсуждение «предложение Троцкого о передаче материалов о Тухачевском в ЦКК и немедленном назначении авторитетного РВС Запфроита»¹. Примечательно и другое: за подписью Сталина Политбюро по этому вопросу решило «принять» предложение Троцкого, «поручив Оргбюро наметить срочно состав РВС Западного фронта и внести на утверждение Политбюро» ^{828 829}. Это означало передачу «дела Тухачевского» в «высший партийный суд» и фактическое предрешение его смещения с должности командующего Западным фронтом.