Сталин: как это было? Феномен XX века

В июне в Москву приехал новый корреспондент американской информационной компании Си-би-эс Ричард Хоттелетт. И сразу же запросился на интервью с М. Литвиновым. Встреча состоялась в служебном кабинете Литвинова, причем замминистра иностранных дел СССР, вопреки существовавшим тогда (да и сегодня) порядкам, никого не поставил в известность об этом контакте. Состоялась очень продолжительная и содержательная беседа, о результатах которой корреспондент «Коламбиа Броадкастинг Систем» немедленно сообщил послу США в Москве Уильяму Смиту, а тот в тот же день направил соответствующую телеграмму в Госдеп США. Как пишет известный российский историк-американист В. Печатнов, содержание этого интервью оказалось настолько ошеломительным, что, получив его, президент Трумэн спрятал эту телеграмму в своем сейфе, запретив показывать ее кому бы то ни было. Одновременно госдепартамент наложил эмбарго на передачу текста интервью в штаб-квартиру Си-би-эс. Текст этого интервью американцы «держали в глубоком секрете до самой смерти Литвинова как сообщение “чрезвычайной государственной важности”» ^{247} .

Вот полный текст этого документа ^{248} :

«861. 00/6—2146: Телеграмма. Посол в Советском Союзе (У. Смит) Государственному секретарю. Совершенно секретно. Москва, 21 июня 1946 г. 19.00 В первую очередь.

Корреспондент «Коламбиа Броадкастинг Систем» Хоттелетт 18 июня взял интервью у Литвинова в его кабинете. Поскольку Литвинов был весьма откровенен, Хоттелетт не использовал информацию, полученную во время интервью. Он сообщил ее нам и Государственному департаменту для сведения и просил, чтобы ее суть была изложена Мэрроу из Си-би-эс только для его ориентации. Подробное сообщение направляется и, очевидно, требует особенно осторожного с ним обращения.

Обсуждая международное положение, Литвинов сказал, что в перспективе нет ничего хорошего и, по его мнению, разногласия между Востоком и Западом зашли слишком далеко, и их нельзя будет примирить. На вопрос о причинах он ответил, что, с его точки зрения, в основе лежит идеологическая концепция, преобладающая здесь, согласно которой война между коммунистическим и капиталистическим мирами неизбежна.

По его мнению, ранее возникала возможность сосуществования двух миров, но, видимо, сейчас уже не так. В СССР произошел возврат к устаревшей концепции географической безопасности.

Обсуждая принципы, искомые ныне в качестве основы для сотрудничества, Литвинов сказал, что основой сотрудничества должно быть согласие между великими державами. Дело в том, что Гаити или Дания не могли бы угрожать международному миру, и СССР имеет основания относиться с подозрением к любому форуму, на котором он постоянно находился бы в меньшинстве.

Хоттелетт спросил, как можно было бы навести мосты через возникшую пропасть? Литвинов ответил, что он не будет высказывать своего мнения, пока к нему не обратятся, а они наверняка не обратятся. Хоттелетт спросил, уверен ли он, что к нему не обратятся, и он ответил утвердительно. Он сказал, что является сторонним наблюдателем и доволен своим неучастием.

Всем видом во время этой части разговора он демонстрировал отчужденность от происходящего.

Хоттелетт поинтересовался, существуют ли возможности оттянуть конфликт между Востоком и Западом настолько, чтобы позволить вырасти и прийти к власти новым и молодым руководителям? Его ответ сводился к тому, что это не имеет значения, так как молодые люди воспитываются в духе точного соответствия старому мышлению.

Хоттелетт поинтересовался, слышал ли собеседник о предложении Баруха передать атомные секреты Международному контрольному органу, заметив, что, по его мнению, во всем этом очень четко сфокусировалась дилемма, вставшая ныне перед миром, и задал вопрос, как поступит СССР — согласится ли он с международным контролем или откажется от него? Литвинов немного подумал и сказал, что есть большая разница между поддержкой принципа международного контроля и постановкой на деле себя под строгую инспекцию. Хоттелетт попросил его уточнить, вероятно ли согласие СССР на то, чтобы пойти до конца? Он сказал, что, по его мнению, маловероятно, чтобы СССР согласился подвергнуться инспекции. Хоттелетт спросил, не стало ли бы меньше подозрений; которые, судя по всему, в большой степени мотивируют советскую политику, если бы Запад неожиданно уступил и согласился со всеми требованиями русских, скажем, в вопросе о Триесте, итальянских колониях и т.д., не привело ли бы это к смягчению напряженности? Он сказал, что это привело бы к тому, что Запад потом столкнулся бы со следующей серией требований.

Обсуждая вопрос о взаимных подозрениях, коснулись темы об обеспечении прочной безопасности от империалистической агрессии. Литвинов сказал, что, видимо, Гитлер действительно считал, что его требования оправданны, что ему нужно было “жизненное пространство”. Гитлер, наверное, был искренне убежден в том, что его действия имеют превентивный характер и навязаны ему внешними обстоятельствами.

Обсудили вопрос о преимуществах, которыми пользуется любое тоталитарное правительство благодаря возможности игнорировать общественное мнение в своей стране. Литвинов по своей инициативе высказал мысль о том, что внутри тоталитарного государства ничего нельзя сделать, чтобы изменить его. Он сказал, что итальянский и немецкий народы не подняли восстание, когда перед ними встала перспектива самого ужасного наказания. В 1792 году французский народ смог взять штурмом арсеналы, захватить мушкеты и совершить революцию, но сегодня народу понадобилась бы артиллерия, танки, радиостанции, печатные машины, а все это крепко держится в руках любым тоталитарным государством. Вот почему, например, было бы крайне трудно отстранить от власти Франко. Даже для дворцовой революции понадобилась бы поддержка армии и полиции.

Возвращаясь к теме атомной бомбы, Хоттелетт поинтересовался, что думает собеседник о возможности неиспользования атомной бомбы в случае новой войны в свете того, что отравляющие вещества были поставлены вне закона и не использовались во время Второй мировой войны. Литвинов сказал, что это зависит от позиции тех, кто владеет атомной бомбой. Если одна сторона будет думать, что она добьется быстрой победы путем использования атомных бомб, тогда соблазн будет слишком велик. Если силы сторон будут равны, и если одна из них почувствует, что ее огромная территория, людские и другие ресурсы, разбросанность промышленности дают ей определенные преимущества, то она не будет слишком долго воздерживаться от ее применения. Это было бы особенно реальным в тех случаях, когда общественное мнение не имеет силы, когда государственному руководству удалось бы полностью подчинить себе сознание людей.

Хоттелетт спросил, почему теперешние руководители, которые, в конце концов, являются проницательными и способными людьми, цепляются за явно устаревшее представление о том, что река или горная цепь или тысячи километров территории гарантировали бы безопасность? Литвинов ответил, что это объясняется тем, что по образу мышления они являются консерваторами и по-прежнему руководствуются старыми понятиями.

Обсуждался вопрос о Германии. По мнению Литвинова, она, очевидно, будет разделена на две части. Ссылаясь на то, что все союзники выступают за объединенную Германию, Хоттелетт поинтересовался, нельзя ли найти какое-нибудь одно решение? Литвинов ответил, что каждая из сторон хочет поставить под свой контроль объединенную Германию. По его мнению, из всех мировых проблем сегодня германская является самой сложной.

В конце разговора Литвинов подчеркнул, что он является частным лицом и высказывает свои личные взгляды.

Содержательность этого заявления, сделанного только что прибывшему корреспонденту, просто удивительна для нас.

Смит».

В последовавшем затем более подробном тексте интервью был сделан акцент на том, что Литвинов говорил, что в Кремле преобладает «устаревшее — географическое» понимание безопасности: «чем больше у вас пространства, тем безопаснее ваше положение». Литвинов говорил о невозможности удовлетворить советское руководство какими-либо уступками: «они приведут лишь к выдвижению новых требований» и утверждал, что Сталин не остановится перед применением атомного оружия, если сочтет это целесообразным.

Работавший в США с архивами Рузвельта, Трумэна, военных и разведывательных ведомств Америки Владимир Печатное пишет: «У Хоттелетта, по его словам, “волосы вставали дыбом” при этих откровениях — он “спрашивал себя, не сошел ли этот человек с ума, или здесь кроется какая-то фантастическая ловушка”. Не меньший шок вызвали эти телеграммы и в госдепартаменте, где эксперты терялись в догадках о том, что же заставило Литвинова пойти на “столь огромный личный риск” — захлестнувшие эмоции или сознательное желание предупредить Запад о том, что любые дальнейшие уступки Кремлю лишь разожгут его аппетиты. В докладе госдепа для администрации президента Трумэна обращалось внимание на то, что касается позиции советского замминистра иностранных дел СССР, то «трудно придумать более убедительное подтверждение правильности нынешней политики Соединенных Штатов в отношении СССР». Сам Хоттелетт в опубликованной после смерти Литвинова версии этого интервью сравнил его с Карлом Фуксом: тот своими сведениями ускорил создание советской атомной бомбы, а Литвинов «укрепил решимость Запада остановить советскую агрессию» ^{249} .

К анализу этого интервью мы еще вернемся, как и к попытке ответить на вопрос, что подвигнуло Литвинова на такой риск, а сейчас о том, что в 1946 году Литвинов фактически лишь повторил свою более раннюю оценку внешнеполитических принципов Сталина. Судя по имеющейся на сегодняшний день информации, в 1943 году, покидая пост посла СССР в США, Литвинов посетил заместителя госсекретаря США Саммера Уэллеса и в беседе с ним был столь же откровенен в оценке внешнеполитических предпочтений Сталина, как и в беседе с Хоттелетом в 1946 году ^{250} .