Сталин: как это было? Феномен XX века
Шрифт:
Конкретно в отношении новой России у американцев были свои замыслы и планы. Пока шел процесс уничтожения Варшавского договора, Манфред Вернер мог вести какие угодно успокоительные речи. Но как только Вашингтон убедился, что ему удалось обвести вокруг пальца и «кремлевского мечтателя» Михаила Горбачева, и наследовавшего его власть простоватого русского мужика Бориса Ельцина и осуществить наконец-то свою стародавнюю, трехсотлетнюю мечту — ослабить до нулевой величины международную значимость России, да и саму Россию настолько, что, казалось бы, она уже никогда больше не станет прежней, англосаксы, не задумываясь о последствиях и для них самих, тут же выбросили на свалку и обещания секретаря НАТО, и самого Вернера.
Запад воспринял мюнхенскую речь В. Путина как возвращение к холодной
Если судить по хранящейся в РГАСПИ переписке 1920-х годов между М. Литвиновым, Г. Чичериным и их письмами Сталину, М. Литвинов довольно своеобразно понимал внешнеполитические интересы Советской России. Г.В. Чичерин, как мне представляется, имел основания жаловаться Сталину, как генеральному секретарю ЦК РКП(б), на чрезмерное англофильство Литвинова.
Из этих документов следует, что Сталин явно не поддерживал ни того, ни другого, но в дальнейшем очень много взял от взглядов Чичерина.
В моем личном архиве хранятся обширные выписки на этот счет, но в данном случае я сознательно не даю ссылки, так как надеюсь еще вернуться к этой теме в специальной работе.
Как представляется вся эта история с позиций сегодняшнего дня, позиция М. Литвинова в споре со Сталиным по поводу так называемого географического принципа, на самом-то деле менее всего имела отношение к геополитике. Эта позиция диктовалась совсем иными соображениями: неприкрытым англофильством Литвинова в 1920—1930-е годы и американофильством — в 1940-е. И он никогда не был одинок в такой демонстрации своих взглядов на внешнюю политику России. Ни тогда, ни сегодня. Так, министр иностранных дел РФ А.В. Козырев в правительстве Б. Ельцина в 1990—1996 годах не только подобострастно просил Р. Никсона помочь «определить национальные интересы России» {256} , но и когда был снят со своего поста, то откровенно сказал заместителю госсекретаря США С. Тэлботу, что ему (Козыреву) надо было «уехать вместе с Тэлботом и стать перебежчиком» {257} . Дело в другом, а именно в том, что, критикуя «географический подход», М. Литвинов не так уж был неправ по сути.
В процессе разработки сюжета о сути спора между Литвиновым и Сталиным я рассказал своему коллеге доктору военных наук В.М. Захарову, а он в ответ подарил мне свою неопубликованную статью под названием «Большое пространство и безопасность России» и разрешил использовать ее текст в настоящей главе. Суть позиции Владимира Михайловича по этой проблеме сводится к тому, что М. Литвинов практически ничего нового в своем споре со Сталиным не открывал. «Проблема большого пространства как одного из самых надежных гарантов жизнеспособности государства была введена в научный оборот еще на рубеже XIX—XX веков. Уже тогда решение таких внешнеполитических задач, как поиск доступных путей к сырью и к внешним рынкам, ограничение или поощрение миграции, решение пограничных вопросов, обеспечение безопасности плавания своих флотов и т.п., — пишет профессор Захаров, — если и не на прямую, то косвенно всегда было связано с географическим потенциалом».
Сталин хорошо это понимал и фактически просто продолжал политику русских царей по расширению территории. Однако он, видимо, не учел, что уже Александр II после присоединения к России Кавказа, Казахстана, большей части Средней Азии столкнулся с негативной стороной процесса расширения империи. Оказалось, что дальнейшее расширение Российской империи угрожает самому ее существованию. И когда в 1867 году встал вопрос о том,
что делать с Аляской,'то созданный министром иностранных дел империи князем Горчаковым Комитет по этой проблеме (с участием императора) пришел к выводу, что «дальнейшее территориальное расширение России не только увеличивает конфликтный потенциал внутри империи, но и размывает основы государственной идеологии, которая в то время заключалась в девизе — “За Бога, Царя и Отечество”». И Александр II, основываясь на рекомендации Комитета князя Горчакова, принял решение продать Аляску американцам.Профессор В.М. Захаров сформулировал, таким образом, относительно новый в геополитическом фокусе тезис: с точки зрения национальной безопасности существует предел расширения географического пространства государства, он заключается в идеологической прочности общественной ткани. Если этого последнего нет, то возникает угроза размывания конституционных основ общества.
Разумеется, Максим Литвинов столь глубоко не копал, но вперед, по-видимому, на чисто интуитивном уровне, заглядывал далеко.
В оправдание позиции Сталина следует сказать, что в тех исторических условиях в вопросах безопасности сердца России — двух ее столиц, Москвы и Ленинграда, — Сталин просто продолжал политику русских царей.
Несколько иная ситуация в этом плане складывается в XXI веке. В июне 2013 года российские средства массовой информации сообщили, что к 2016 году Россия заканчивает создание непрерывного радиолокационного поля, исключающего пропуск атакующих баллистических ракет по всем видам траекторий и со всех направлений. На боевом дежурстве будет находиться система радиолокационных станций из 8 объектов высочайшей степени надежности в Калининградской и Ленинградской областях, в Краснодарском крае и Иркутской области, в Красноярском крае, Омской и Оренбургской областях и на Алтае. Таким образом географический подход в обеспечении безопасности российского государства, хоть и по-прежнему не теряет своей актуальности, но, в отличие от эпохи прежних веков, единственным условием для выстраивания внешнеполитической линии России уже не является.
ИМПЕРСКОСТЬ СТАЛИНСКОГО МЫШЛЕНИЯ
Британская энциклопедия «Всемирная история. Люди, события, даты»» понятие империи определяет так: «Империя — тип государственного устройства, когда одна страна военной силой или политической властью контролирует другие страны, более или менее прочно присоединенные к ней в результате завоеваний». И перечисляет эти «империалистические державы» в истории — Великобритания, Германия, Россия, Франция. При этом отмечается, что «крупнейшей сухопутной державой нового времени была Российская империя» {258} . Именно так воспринимал Россию до революции и Сталин.
Но была в этом восприятии одна существенная особенность: он воспринимал Российскую империю, а потом и Советский Союз исключительно как представитель национального меньшинства, располагавшегося на окраине России. Центр и стержень он видел в собственно русских территориях (Центральная Россия плюс Сибирь и Дальний Восток с Колымой и Чукоткой), а все окраины (Прибалтику, Белоруссию, Украину, Кавказ и Закавказье, Казахстан и Среднюю Азию и Бессарабию) — в виде приложения к этому стержню, чей экономический и культурный потенциал должен развивать все окраины.
В его глазах это была данность, не подвергаемая критическому осмыслению. То, что эти вериги на ногах собственно России сдерживали качественный рост собственно русских территорий и не позволяли расти качеству жизненного стандарта русского населения, Сталина просто не волновало в силу его кавказского национального менталитета.
Между тем, как я понимаю эту ситуацию сегодня, России в своем составе никогда не нужны были в полной мере, то есть как органические части, ни Грузия, ни Азербайджан и Армения, ни среднеазиатские и прибалтийские республики. В соответствии с гипотезой профессора Захарова, бездумное расширение географического пространства России нередко было чревато подрывом ее идеологической прочности. Можно сказать и больше: распад Советского Союза в 1991 году был в немалой степени обусловлен неучетом этого обстоятельства.