Сталин шутит...
Шрифт:
Евреи так описывали свое житье-бытье в разное советское время:
При Ленине было как на паровозе в туннеле. Кругом темно, все громыхает, надо вкалывать — подбрасывать уголь в топку.
При Сталине было как в шахте. Кругом темно, стучат отбойные молотки, надо вкалывать — добывать уголек.
При Хрущеве было как в цирке. Кругом светло, играет музыка, можно отдыхать, один говорит — все смеются.
При Брежневе было как в кино. Кругом темно, но интересно, можно не работать — спокойно ждать окончания сеанса.
При Горбачеве было как в такси. Кругом светло, все безбоязненно нарушают правила движения, но чем дальше, тем
Где-то в районе 1937 года, между Бердичевым и Жмеринкой в поезде словоохотливый, но осторожный раввин повествует о притчах, сыплет пословицами и поговорками. «Как ваша фамилия?» — спрашивают его между делом. Как и полагается раввину, отвечает иносказательно: «Она двусложная. Первый слог — это то, что бедным евреям обещал Ленин. Второй слог — это то, что им дал Сталин». Один из попутчиков встает, предъявляет удостоверение сотрудника НКВД и говорит: «Гражданин Райхер, вы задержаны!»
Идут политзанятия. «Когда Ленин умер, где стало жить его дело?» Отвечающий бодро рапортует: «В нашем сердце». Рабиновичу достается вопрос, поставленный иначе: «Когда умрет Сталин, где станет жить его дело?» — «В наших печенках», — уныло подумал Рабинович. Но про «наше сердце» отрапортовал не менее бодро.
Сталин не любил халтуры ни в каком виде. Особенно в науке. Узнал: аспирант Рабинович готовит кандидатскую диссертацию на тему «Введение спиртного в организм через задний проход». Собирается доказать, что этот способ имеет преимущества перед обычным — позволяет обойтись малым количеством спиртного, закуска не требуется, изо рта не пахнет… Сталин приказал вызвать афериста, спрашивает его:
— Как вы предполагаете при этом способе выпивать на брудершафт?
И Рабинович не моргнув глазом отвечает:
— А это, товарищ Сталин, будет темой моей докторской диссертации.
Когда прохиндея погнали из аспирантуры, он не растерялся. Переквалифицировался. И подготовил новую диссертацию на соискание кандидатской степени. Науку он собирался обогатить исследованием на тему: «Влияние язычковых клавишно-пневматических и щипковых музыкальных инструментов на развитие православной философской мысли и ее корреляцию с монопатрическими проблемами иудаики».
Узнав о новой теме пронырливого соискателя, Сталин только головой покачал и велел послать Рабиновича в Биробиджан, где евреев таки нет, но все делают вид, что они там таки есть. Вождя всегда изумляла чья-то способность придать наукообразие простым вещам. Вышеозначенную тему он перевел на нормальный язык и получилось: «На хрена попам гармонь, а раввинам балалайка».
А что Рабинович? А ничего. Он лишь сожалел: «Знали бы мои родители, что обрезанием отрежут мне путь в науку…»
В разгар послевоенной борьбы с космополитизмом один еврей задал Сталину вопрос, что надо делать, чтобы не попасть в космополиты и не быть за это наказанным. Сталин посоветовал присмотреться к трафаретам в общественном транспорте, в магазинах, на улицах. Еврей ездил, ходил и читал: «Не высовывайся», «Не прислоняться», «Не мешайте движению», «Будьте внимательны к детям», «Не занимай чужие места», «Соблюдайте очередь и порядок», «Будьте взаимно вежливы»…
Сталина любят упрекать в антисемитизме. Можно привести массу примеров, опровергающих расхожий вымысел.
Так, по количеству награжденных Сталинскими премиями евреи опережали очень многие нации. Не зря в сороковых годах прошлого века возникла соответствующая байка.По итогам войны у русских оказалось больше орденов и медалей, чем у евреев. Завистливые евреи добились прекращения выплат за полученные награды. Русские думали, думали — где у этих злыдней слабое место? Деньги, разумеется. И провернули денежную реформу (речь о реформе 1947 года. — Л. Г.). Тогда евреи нанесли контрудар: добились, чтобы при общем снижении цен, стоимость водки осталась высокой. Возмущенные таким коварством, русские собираются протащить закон об отмене Сталинских премий.
Сосед хвастается перед Рабиновичем прилежностью своего сына. «Он у меня как Ленин — то читает, а потом пишет, то пишет, а потом читает». Раздосадованный Рабинович хочет заткнуть соседа за пояс и говорит: «Зато мой сын как Сталин — то в тюрьме, а потом в ссылке, то в ссылке, а потом в тюрьме».
В провинциальный город приехала столичная труппа — песни, танцы, конферанс… Но сборов нет, гастролеры прогорают. Опытный импресарио Рабинович нашел выход. Были расклеены афиши, где сообщалось, что если концерт какому-нибудь зрителю не понравится, то ему возвратят стоимость билета в тройном размере.
Вечером филармония ломилась от публики. В конце на сцену вышел сам Рабинович и объявил: заключительный номер нашей программы — «Песнь о Сталине». Исполняет…
Концерт всем очень понравился.
Вариант:
Безголосая и бездарная певичка не просто капризничает, а угрожает: «Попробуйте только не организовать мне аншлаг и бурные аплодисменты, — заявила она своему импресарио. — Я начну тогда петь песни о Сталине. И посмотрю, что вы запоете на допросе о причинах провала концерта».
«Москва. Кремль. Ленину. Помогите бедному еврею. Рабинович». Узнав, что пришла столь бесцеремонная и неуместная телеграмма, товарищ Сталин захотел лично допросить отправителя.
— Вы в своем уме? Вы что, не знаете — Ленин давно умер, — строго сказал Сталин.
— Но вы же все твердите, что он живой, — возразил Рабинович с самым невинным видом.
— Ну, хорошо. А какая помощь требуется?
— Меня не отпускают в Израиль. А у меня там родственники. Дальние, правда…
— Вот что, Рабинович, — перебил вышедший из терпения Сталин, — как вы смотрите на такую альтернативу: вместо того, чтобы ехать к дальним родственникам на Ближний Восток, поехать к близким родственникам на Дальний Восток.
И Рабинович отправился в Биробиджан. Пусть скажет спасибо, что не в арестантском вагоне.
Все-таки Сталин был антисемитом. И даже гомофобом.
Он допустил возмутительное проявление антисемитизма. Так, осматривая выставку произведений современных художников, он спросил, почему скульптор, вылепивший Аполлона, считает, что древнегреческий бог был евреем? Кроме того, он придрался к выполнявшему обязанности экскурсовода доктору искусствоведения тов. Рабиновичу, указав, что у другого, изваянного в мраморе обнаженного бога, чрезмерно длинный член. Рабинович добавил «и чрезмерно холодный», после чего был уволен по подозрению в нетрадиционной сексуальной ориентации.