Стальной кулак
Шрифт:
Коробейщиков тут же схватил образец:
— Через тернии к звездам! А ведь такую сталь вполне можно варить моим методом!
— Тише, Семен Артурович, — мягко остановил его Величковский. — Сначала нужно закончить все испытания. Вот здесь, — он указал на графики, — данные по вязкости и прочности. А вот результаты обстрела.
В этот момент в лабораторию вошел Мышкин, начальник службы безопасности. Его неприметная фигура в сером костюме словно соткалась из воздуха.
— Леонид Иванович, — он говорил тихо, как всегда. — Пришло сообщение от Северцева. На строительстве башни
Я кивнул. Вопросы безопасности требовали постоянного внимания.
— Разберитесь и доложите, — коротко ответил я. Мышкин тут же испарился. — Что у нас дальше, Николай Александрович?
— Артиллерийское отделение, — Величковский сверился с записями. — Там интересные наработки по стабилизатору орудия.
По пути я отметил, как четко организована работа в КБ. Полуэктов хорошо поставил систему допусков. На каждой двери таблички с уровнем секретности, у сотрудников цветные пропуска на груди.
В артиллерийском отделении нас встретил гул работающих станков. Здесь создавались макеты и опытные образцы орудийных систем.
Над чертежами колдовал Гаврюшин, педантичный до мелочей специалист по баллистике. Его тонкие пальцы были испачканы чернилами. Видимо, снова всю ночь делал расчеты.
— Владислав Арнольдович, показывайте, — я подошел к его столу.
— Вот, смотрите, — он достал из ящика стола потертый блокнот с бесконечными формулами. — Мы решили проблему с отдачей. Новая система компенсаторов позволяет существенно повысить точность.
На стене висела огромная схема орудия в разрезе. Рядом таблицы с результатами последних испытаний.
— А самое интересное здесь, — Гаврюшин развернул чертеж стабилизатора. — Совершенно новая конструкция. Позволяет вести прицельный огонь даже на ходу.
Коробейщиков, который все это время изучал макет казенной части, вдруг встрепенулся:
— А что если здесь, в креплении люльки… — он схватил карандаш, начал быстро чертить прямо на полях схемы.
— Семен Артурович! — в голосе Гаврюшина прозвучал легкий ужас. — Это же чистовой чертеж!
— Но посмотрите! — Коробейщиков уже был в своей стихии. — Если изменить геометрию сварного шва, жесткость конструкции увеличится вдвое!
Я внимательно вгляделся в его набросок. Идея действительно была интересной.
— Владислав Арнольдович, сделайте расчеты по этому варианту. И подготовьте полный комплект документации для Нижнего.
В этот момент в отделение заглянул Воробьев:
— Леонид Иванович, я вас по всему КБ ищу. Чертежи по двигателю готовы. И еще… — он нервно потер ладони, — пришла телеграмма из нефтяной лаборатории. У них какие-то странные результаты анализа топлива.
Я посмотрел на часы. До поезда оставалось меньше трех часов, а нужно еще проверить электронный отдел, где Сорокин разрабатывал новую систему управления огнем.
— Хорошо, — я повернулся к Гаврюшину. — Когда будут готовы расчеты по новому варианту крепления?
— К завтрашнему утру, — он уже делал пометки в блокноте. — Отправлю с фельдъегерской почтой в Нижний.
В электронном отделе царил полумрак. Для работы с радиолампами требовалось особое освещение.
Сорокин колдовал над
каким-то прибором, напоминающим помесь радиоприемника с артиллерийским прицелом. Вокруг него громоздились измерительные приборы производства «Сименс», привезенные из Германии.— Вот, смотрите, — он поднял голову от паяльника. — Первый в мире электронный стабилизатор прицела.
Прибор выглядел внушительно. Массивный корпус, несколько крупных радиоламп РВ-5, система линз и зеркал.
— На основе разработок Бонч-Бруевича, — продолжал Сорокин, протирая запотевшие очки. — Радиолампы работают как усилители сигнала от гироскопа.
Коробейщиков тут же полез разглядывать конструкцию:
— Надежность? Выдержит ли фронтовые условия?
— В том-то и проблема, — вздохнул Сорокин. — Лампы капризные, боятся тряски. А еще нужен очень стабильный источник питания.
Я внимательно изучал схему. Для 1930 года это невероятный технический прорыв. Но Сорокин прав. Надежность пока оставляет желать лучшего.
— А что с отечественными лампами? — спросил я. — Не можем же мы зависеть от немецких поставок.
— Работаем с заводом имени Коминтерна, — Сорокин развернул чертежи. — Они обещают наладить производство специальных ламп по нашим требованиям. Но пока качество намного хуже.
Он замолчал, красноречиво показав на корзину с разбитыми лампами отечественного производства.
— Нужно форсировать это направление, — я сделал пометку в блокноте. — Подготовьте подробный отчет по требованиям к лампам. Я переговорю с руководством завода.
В этот момент снова появился Воробьев, уже заметно встревоженный:
— Леонид Иванович, простите, но вам действительно нужно взглянуть на результаты анализа топлива. Там что-то странное с цетановым числом…
Ну что же. Раз так, придется. Я оставил Коробейщикова у Сорокина. Сам отправился вместе с Воробьевым.
Впрочем, вскоре Коробейщиков нагнать нас. Он бормотал поговорки под нос.
В кабинете Воробьев развернул на столе телеграмму из нефтяной лаборатории. Его руки слегка подрагивали. Воробьев всегда нервничал, когда сталкивался с серьезными проблемами.
— Вот, смотрите, — он протер очки рукавом рубашки. — Анализ последней партии топлива из Грозного. Октановое число едва дотягивает до шестидесяти.
Я внимательно изучал цифры. Ситуация действительно тревожная. Для наших новых дизелей требовалось топливо гораздо лучшего качества.
— Это еще не все, — Воробьев достал вторую телеграмму. — Бакинские нефтепереработчики пишут, что на существующем оборудовании не могут обеспечить нужные характеристики. У них все установки еще дореволюционные, системы Нобеля.
Коробейщиков, который все это время молча слушал, вдруг оживился:
— А я видел в немецком журнале статью про крекинг-процесс! Установки фирмы «Баджер»…
— В том-то и дело, — перебил его Воробьев. — Американцы и немцы ушли далеко вперед в нефтепереработке. А у нас еще средневековье, — он беспомощно развел руками.
Я подошел к окну. За стеклом моросил октябрьский дождь. Ситуация складывалась серьезная. Без качественного топлива все наши разработки могли оказаться бесполезными.