Стальной кулак

— Он знает о нашем проекте?

— Пока нет. Но у него везде свои люди. Скоро узнает.

После разговора я откинулся в кресле. Значит, Студенцов… Невысокий, плотный, с какой-то кошачьей мягкостью движений, как писали о нем в досье. Необычные серо-зеленые глаза. Тихий, вкрадчивый голос с легким оканьем. Привычка промокать губы льняным платком после каждой фразы.

Опасный противник. Не шумный деятель вроде Черноярского, а тихий и методичный. Такие намного опаснее.

Что ж, борьба за нефть обещала быть непростой.

Уснул я прямо в кресле. Разбудил меня Головачев, деликатно покашливая в дверях:

— Леонид Иванович, уже восемь утра. Чай принести?

За чаем я просматривал утреннюю почту. Письмо от Величковского лежало сверху. Видимо, Головачев специально положил его первым. Старый профессор писал о недавней встрече с Ипатьевым. Намекал на возможность организовать знакомство.

Я достал чистый лист бумаги. Нужно тщательно подготовиться к разговору. Николай Александрович человек старой школы, ценит основательный подход.

К десяти часам у меня был готов подробный план беседы. На столе лежали выписки из иностранных технических журналов о последних достижениях в области нефтепереработки, отчеты по испытаниям топлива, схемы новых установок крекинга.

— Вызовите ко мне профессора Величковского, — попросил я Головачева, берясь за телефонную трубку.

Еще я успел просмотреть все последние материалы по нефтепереработке. На столе передо мной лежал немецкий технический журнал с описанием новых установок крекинга фирмы «Баджер». Рядом американские статьи о катализаторах.

— Семен Артурович, — я вызвал секретаря, — зайдите ко мне.

Головачев появился через минуту, по обыкновению в круглых очках и с папкой документов подмышкой.

— Что у нас по довоенным нефтеперерабатывающим заводам? Особенно интересуют установки Нобеля.

— Сейчас, Леонид Иванович, — он быстро перебрал бумаги. — Вот, нашел. До революции основные мощности были сосредоточены в Баку. Нобель применял передовые для того времени технологии…

Я слушал его доклад, делая пометки в блокноте. Выходило, что за пятнадцать лет мы сильно отстали. Те же установки, что стояли при Нобеле, давно устарели. А новых практически не строили.

Пока Головачев настраивал связь, я еще раз просмотрел записи. Нужно попросить Величковского помочь с Ипатьевым. А это требовало серьезных аргументов. Хоть старый профессор и сам предлагал знакомство с Ипатьевым.

В трубке раздались гудки, потом знакомый старческий голос:

— Слушаю вас.

— Николай Александрович, доброе утро. Краснов беспокоит. Нужно срочно встретиться. Дело государственной важности.

— Хм… — профессор помолчал. — Что-то срочное по металлургии?

— Нет, по нефтехимии. Помните наш разговор об Ипатьеве?

Снова пауза. Я почти видел, как Величковский теребит седую бородку, обдумывая ответ.

— Я приду через час. Я как раз собирался пить чай. Заодно и побеседуем.

— Отлично, жду вас через час.

Положив трубку, я начал собирать документы для встречи. Первым делом статьи об американских методах нефтепереработки. Потом результаты испытаний наших дизелей на существующем топливе. И наконец схема будущего нефтеперерабатывающего завода.

В дверь кабинета негромко постучали.

— Войдите, — отозвался я, поднимая голову от бумаг.

На пороге стоял Величковский. Седая бородка чуть подрагивала. Верный признак того, что профессор взволнован.

— Доброе утро, Леонид Иванович, — он прошел к креслу, попутно бросив взгляд на разложенные на столе журналы. — О, я смотрю, вы уже изучаете последние американские достижения в нефтепереработке?

— Да, Николай Александрович. После вашего письма об Ипатьеве…

Величковский покачал головой:

— Боюсь, с Владимиром Николаевичем будет непросто, — Величковский покачал головой. — В 1927 году у него были серьезные неприятности. ОГПУ подозревало его в связях с немецкой разведкой из-за частых поездок в Германию. Только вмешательство Серго Орджоникидзе тогда спасло положение. С тех пор он крайне осторожен в контактах.

Я нахмурился:

— Но ведь вы говорили, что он единственный, кто по-настоящему разбирается в катализе…

— Именно так, — Величковский достал из кармана сюртука потрепанный платок, протер стекла пенсне. — Его работы по каталитическим процессам — это целая эпоха в науке. Сейчас он консультирует «Universal Oil Products» в Чикаго. Американцы носят его на руках.

— И все же нам нужно попытаться привлечь его к проекту, — я подвинул профессору последние результаты испытаний дизелей. — Без качественного топлива вся программа под угрозой.

Величковский внимательно изучил графики.

— М-да… — пробормотал он. — Ситуация действительно серьезная. Знаете, — он поднял на меня взгляд, — есть одна возможность… Ипатьев всегда болезненно переживал, что его открытия не находят применения в России. Если показать ему реальный масштабный проект, где его идеи получат воплощение, может быть, он согласится.

— И где он сможет создать свою научную школу, — подхватил я. — Свою лабораторию.

— Именно! — Величковский оживился. — К тому же, у него здесь остались ученики. Например, молодой Разуваев — талантливейший химик. Ипатьев относится к нему почти как к сыну.

— А что если… — я начал быстро записывать в блокнот. — Что если предложить ему создать целый научно-исследовательский институт? С полным финансированием, современным оборудованием…

— И самое главное, с гарантиями безопасности, — веско добавил Величковский. — На самом высоком уровне.

Мы проговорили еще около часа, обсуждая детали предстоящей встречи с Ипатьевым. Когда профессор уходил, я заметил, что его походка стала более энергичной, как всегда, когда он увлекался интересной научной задачей.

А я остался размышлять над тем, как обеспечить те самые гарантии безопасности. Для этого нужно задействовать совсем другие связи…

Вечером того же дня я приехал в штаб РККА. В коридорах пустынно. Рабочий день закончился. Только в кабинете Смородина по-прежнему горел свет.

— А, Леонид Иванович! — комбриг поднялся из-за стола, протягивая руку. — Как раз собирался вам звонить. У нас тут интересная информация по нефтяному вопросу.

Я опустился в жесткое кресло для посетителей. На стене тикали массивные часы, напоминавшие корабельный хронометр.