Стальной пляж

Кое-чего у меня во дворе пока не хватало: уборной. Отхожую яму наскоро вырыли в подходящем месте, и, учитывая количество выпитого пива, популярностью она пользовалась даже большей, чем кровать. И рядом с ней я пережила худший момент ночи. Стоило мне пристроиться на корточках, как над самым ухом раздался голос:

— И как же хижина могла сгореть, Хилди?

Я едва не свалилась в яму. Темнота уже не позволяла различать лица; я смогла разглядеть лишь высокий силуэт, слегка покачивавшийся, подобно большинству из нас. Мне показалось, я узнала голос. Признаваться, что произошло на самом деле, было уже слишком поздно, и я ответила, что не знаю.

— Бывает, бывает, — раздалось в ответ. — Почти наверняка виноват огонь, на котором ты готовила, потому я и подарил тебе плиту.

Как я и думала, это был Джейк, владелец магазина смешанных товаров и богатейший житель городка.

— Спасибо, Джейк! Она прекрасна, о чём речь!

Мне показалось, я различила, как он расправил плечи, потом послышался звук молнии его ширинки. Джейка я знала не то чтобы слишком хорошо. Он присаживался за покер на несколько раздач, но говорил почти исключительно о том, какой новый товар он получил, сколько солений продал на прошлой неделе, или о том, что городским властям следовало бы проложить деревянные тротуары по всей Конгресс-стрит, до самой церкви. Это был делец и рекламщик, недалёкий и приземлённый, совсем не из тех, с кем мне хотелось бы подолгу проводить время. У меня челюсть отвисла, когда он выбрался из своей повозки, таща на спине плиту — инженерное чудо своего времени, сверкающее полированными деталями, прямиком из литейных цехов Пенсильвании.

— Некоторые торговцы в городе говорили об этом, когда была уничтожена твоя хижина, — сказал Джейк, недослышав. — Мы полагаем, что Нью-Остин уже слишком велик для бригад с вёдрами. Три года назад, когда тебя не было, старое школьное здание сгорело дотла. Поговаривают, его подпалили дети.

Ничуть не удивилась бы, окажись это и вправду так; я была с ними заодно. Я встала и поправила юбку. Очень хотелось смыться куда подальше, но я была обязана Джейку, так что пришлось его выслушивать.

— По большому счёту, всё, что нам оставалось, это стоять и смотреть, как школа догорает. Пока мы добрались, уже полыхало так, что поздно было хвататься за вёдра. Вот почему некоторые городские торговцы собирают подписи под прошением о покупке пожарного насоса. Говорят, в Пенсильвании их нынче делают, и неплохие.

Почти всё, чем нам разрешалось пользоваться в Техасе, производилось в Пенсильвании. Там занимались исторически достоверным бизнесом намного дольше, чем мы здесь… и это составляло ещё одну тему выступлений Джейка на собраниях жалких остатков Торговой палаты: как изменить в нашу пользу торговый баланс, поощряя лёгкую промышленность. На этой стадии исторического развития Западный Техас мог экспортировать только исторический контекст для вестернов, ветчину, говядину да козье молоко.

Джейк застегнулся, и мы направились обратно на вечеринку.

— Так ты думаешь, будь у тебя насос, моя хижина могла бы уцелеть?

— Ну-у… вообще-то вряд ли. Сколько времени понадобилось бы, чтобы тебе добраться в город, поднять тревогу, нам прибыть сюда, а раз у тебя пока нет своего колодца, то не знаю, хватило бы нам шлангов дотянуться отсюда до ближайшего…

— Понимаю.

Но я не понимала. Чувствовала, что от меня ждут чего-то другого, но на меня разом свалилось слишком много всего, я бы не поняла даже очевидного.

— Готов признать, по-настоящему полезен он будет только в городе. Но считаю, что потратиться на него стоит. Если вдруг один из пожаров станет неуправляемым, весь город может выгореть. Ты знаешь, такое случалось на старушке Земле. Хоть я и не думаю, что вы, жители окраин, всерьёз можете рассчитывать…

Тут меня осенило, и я быстро перебила:

— Джейк, я буду рада вложиться, запиши, что я дам… по сколько вы обычно собираете? Так мало? Да, ты прав, он, разумеется, стоит того.

Джейк пожал мне руку, а я обнаружила, что впервые по-настоящему симпатизирую ему — и в то же время сочувствую. При всей своей напыщенности он принимал близко к сердцу благосостояние сообщества. А сочувствовала я тому, что он был не на своём месте. Он всегда стремился отыскать способы привнести "прогресс" в Нью-Остин — место, где подлинный прогресс не просто не приветствовался, а был запрещён. Развитие Западного Техаса законодательно сдерживалось по вполне разумным причинам. Какой смысл создавать исторический парк, если затем позволить ему превратиться в очередной пригород Кинг-сити?

Но люди, подобные Джейку, сменяли друг друга, по словам Доры, с завидной регулярностью. Через несколько лет у него возникнут планы электрификации, затем строительства автомагистралей, потом аэропорта, боулинг-клуба и синематографа. А потом Совет управляющих парками наложит вето на его грандиозные прожекты и он уедет, снова обозлённый на весь мир.

Потому что люди, подобные ему, приезжают сюда, вероятнее всего, в поисках призрачной свободы, от разочарования недостатком возможностей для свободного предпринимательства в большом обществе. Он мог бы процветать на Земле до Вторжения. А новое, менее нацеленное на внешние контакты человеческое сообщество, в котором ему довелось родиться, бередило его предпринимательские инстинкты, но мешало развернуться.

Et tu [59] , Хилди? Журналист, опиши себя сам. Зачем, как ты думаешь, ты начала строить чёртову хижину в уединённой прерии? Не из-за тех ли смутных ощущений вечной стеснённости и бесконечных подрезаний крыльев твоих детских мечтаний? Как ты, неудавшаяся газетная кляузница, посмела жалеть этого человека? Если его занесла в этот игрушечный ковбойский городок тоска по свободе от бесчисленных ограничений, необходимых в экономике, управляемой компьютером — то что же, как ты полагаешь, привело сюда тебя? Ни один из вас сознательно не обдумывал это, но вы поступили совершенно одинаково: оказались здесь.

59

А ты (исп.)

Дело в том, что новостной бизнес мне нравился… да новости подводили. Мне следовало бы родиться в эпоху Эптона Синклера [60] , Уильяма Рэндольфа Херста [61] , Вудстайна [62] , Линды Яффи или Бориса Ерманкова. Из меня получился бы отличный военный корреспондент, но в моём мире не было сражений, с полей которых я могла бы вести репортажи. Я могла бы написать великолепные разоблачения знаменитостей, но единственной мерзостью, в которой Луна давала мне возможность порыться, были жалкие следы помоев из домов звёзд. Политическая журналистика? Увольте, не стоит возни. Политика выдохлась примерно тогда же, когда телевидение пришло на смену большинству наших правительств — и никто ничего не заметил! Историю из этого можно было бы раздуть приличную, но дело в том, что на неё всем плевать. ГК правит миром лучше, чем когда-либо удавалось людям, так к чему суетиться? То, что мы по привычке называем политикой, выглядит детсадовскими ссорами в песочнице по сравнению со здоровой, грубой и жёсткой конкуренцией в мире, о котором я читала подростком и лет в двадцать. Так что же осталось мне? Только наижелтейшее из жёлтой журналистики. Шитые белыми нитками сенсации.

60

Эптон Билл Синклер (1878–1968) — американский писатель, принадлежал к движению "разгребателей грязи". Синклер описывал упадок нравов в капиталистическом обществе, нападал на институционализированную церковь, благословлявшую капиталистическую эксплуатацию, проповедовал пацифизм, разоблачал продажность газетчиков и воспитателей, вникал в нефтяные скандалы, анализировал сущность и проблемы коммунизма, фашизма и капиталистической демократии.

61

Уильям Рэндольф Херст (1863–1951) — американский медиамагнат, основатель крупного медиахолдинга, ведущий газетный издатель. Создал индустрию новостей и придумал делать деньги на сплетнях и скандалах.

62

Вудстайн — собирательное прозвище репортёров Боба Вудварда и Карла Бернстайна, работавших в газете "Вашингтон пост" в 1970-е годы. Прозвище было дано в честь их совместного расследования, в результате которого об Уотергейтском скандале стало известно широкой американской публике.

Вот с такими мыслями я возвратилась к костру, где догорали остатки моей разрушенной хижины, и продолжала размышлять об этом, улыбаясь одними губами и произнося тёплые слова благодарности, пока гости разъезжались восвояси. И примерно тогда же, когда последний участник вечеринки, пьяно покачиваясь, забрался в свою повозку, я пришла к выводу: это мир меня подвёл.

Я унесла эту мысль в ночные холмы, к особой композиции из камней на вершине одного из них, рядом с которой я недавно вырыла яму. Теперь я раскопала её и достала со дна мешок из грубого джута. В мешке был плотно заклеенный пластиковый пакет, а в нём свёрток из промасленной тряпки. Последним, что появилось из этого мешка Пандоры, была вовсе не надежда, а маленький скверный предмет, который до этого я брала в руки лишь однажды — когда угрожала им Бренде. На его коротком толстом стволе из воронёной стали было выбито: "Смит и Вессон".

На, получай, жестокий мир!

* * *

Разумеется, ничто не мешало мне обрызгать своими мозгами пыльную техасскую полынь, и всё же…

Назовите это, если хотите, логическим обоснованием, но я была не убеждена, что ГК не вытащит меня даже из такой глуши или не пошлёт в последний момент подмогу. Что, если, едва я приставлю дуло к виску, мою руку отдёрнет какой-нибудь его до поры до времени невидимый механический приспешник? Они здесь были: с экологической точки зрения, Техас был слишком мал, чтобы самостоятельно позаботиться о себе.