Станция Университет

— Надеюсь.

— И я тоже надеюсь! Давай зачетку.

Я вышел с журфака и оглянулся на здание моего детства. Сказочное, прекрасное, восхитительное, близкое, старое, по скрипучим половицам которого я ходил маленьким мальчиком, не ведая, куда меня приведет тропа судьбы. Символично, что именно здесь я прощался с МГУ. Последний экзамен был сдан. Все! МГУ, волшебное царство, остался за моей спиной. Как ни странно, сердце не сжалось. Ничего не произошло. Словно так и должно быть. И так же равнодушно, как пять лет назад, когда сразу после поступления в МГУ я спокойно пошел к станции «Университет», теперь я направился к метро «Охотный ряд», насвистывая песню Визбора:

Вот дымный берег юности моей, И гавань встреч, и порт ночных утрат, Вот перекресток ста пятнадцати морей, Охотный ряд, Охотный ряд.

Но уж слишком много дел было в тот теплый, солнечный день, чтобы умиляться. В полдень Остапишин женился на Дине, своей школьной подруге, которую держал в неприкосновенном золотом резерве уже очень долго. Теперь он решил распечатать закрома и, закрыв глаза на мир, полный соблазнов и приключений, без сожалений шагнул в семейную жизнь. На регистрацию я успел, а вот свадьбу в ресторане «Прага» пропустил. Когда молодые рассаживались за красивым столом, я уже летел во Францию. Там меня ждала Стефани. Севка тоже не попал на свадьбу, хотя спешил на нее из Ярославля, с работы, изо всех сил, с огромной деревянной ярославской ложкой в подарок. Приехал, а все уже разошлись.

Ничего больше и не было

В самолете мне попалась английская газета. В одной из статей рассказывалось о русских за границей. «Они предпочитают Майорку зимой, любят казино и танец живота и платят наличными», — рассказывалось в заметке. Оказывается, в прошлом году в путешествия за границу отправились четыре миллиона россиян, а в этом — уже девять. Из Парижа они едут на Лазурный берег. Они хотят лучшее из лучшего, в том числе самые дорогие отели. В Греции тоже повсюду русская речь. На другой странице красовались объявления: «Время покупать английские особняки» и «Продаем квартиры в Швейцарии», а статьи рассказывали, что уже 70 тысяч русских обосновались в Лондоне, ими приобретается каждый пятый объект недвижимости ценой от миллиона и выше; в автосалоне «Тринити-моторс» на Пушкинской какой-то Валерий купил свою четвертую американскую машину за тридцать тысяч долларов, с легкостью оплатив ее наличными. «Как же быстро все поменялось, — подумал я. — Ведь каких-то два-три года назад выехать за границу было почти несбыточной мечтой, за паспортами и визами стояли в очередях неделями. Да и вообще был страшный дефицит!».

Три часа до Марселя — не время. И вот я на железнодорожном вокзале Марселя жду поезда до Сан-Рафаэля, городка на Французской Ривьере. До отправления оставалось минут сорок, я добрел до табачного киоска, купил черно-белую телефонную карту с портретом Габена и сигареты «Galoise», причем крепкие, в синей пачке, и тут же высадил пять сигарет подряд. Потому что вечер с Эрин немного сбил меня с толку. «Надо бы узнать, как она, кстати, ведь я с ней даже не попрощался», — с этой мыслью я добрел до телефона и позвонил в Москву.

— Эрин, привет.

— Привет. Уже долетел?

— Да. Тут жарко, и все говорят по-французски.

— Было бы чудно, если бы все говорили по-русски или по-английски.

— Да.— Мне вчера очень понравилось. Приезжай скорее. Если захочешь, сходим еще куда-нибудь.

Поезд летел стремительно. Я боялся пропустить Сан-Рафаэль, но мой попутчик тоже выходил в Сан-Рафаэле, поэтому не пришлось следить за остановками. На перроне сумасшедше загорелая Стефани бросилась мне на шею. За пять минут мы дошли до гостиницы Hotel des Pyramides, которая сдала нам 6 квадратных метров за 20 долларов в сутки. В комнате не было туалета, зато была раковина и биде, в котором можно мыть ноги. Кондиционера тоже не было, ночи поэтому были горячими, а знойные французские дни пролетали стремительно. Небо было пролито из голубого кувшина, широкие листья пальм облавой ловили лучи солнца, земля крутилась юлой, море накатывалось на ее берега. Песня группы «Ниагара» L’amour `a lа plage («Мои глаза — твои глаза… Я буду обнимать тебя до конца лета…») передавала настроение. Мы плавали за буйки, проводя на пляже дни напролет! Французское вино по три франка бутылка, багет, который мы ломали руками, и свежие сыры… Сен-Тропе, Антиб, Канны. В Каннах старички на бульварах играли в булль — диковинную французскую игру, разбрасываясь стальными шарами по каким-то правилам. В Монте-Карло мы глазели на шикарных людей, подъезжавших к Старому Казино. Тут же, проходя мимо роскошного «Отеля Де Пари», я подслушал разговор двух французов: «Сегодня ресторан полностью снят. Русские…». Повсюду камеры видеонаблюдения, особенно они впечатлили в общественных лифтах. Я вспомнил «1984» Оруэлла: нет, тут не пахло тоталитаризмом, но при этом казалось, что могли «следить за каждым и целые сутки». А когда стемнело, мы набрели на влюбленных — молодой итальянец, смуглый красавец, одетый в черное, галантно усаживал ослепительно красивую девушку в черный «Феррари», они улыбались, глаза их горели страстью. Машина тронулась и, шурша, удалилась, слившись с морской ночью. Как в кино.

Я любил Стефани. И вправду любил. Но однажды, когда мы прогуливались по набережной среди бесчисленных белоснежных яхт, на которых кипела жизнь, я вдруг подумал, что Стефани — все-таки не последняя моя подруга. Эта мысль меня поразила. Как будто током ударило! И почему-то вспомнилось наставление старшего школьного товарища Петьки Абрамова: не женись раньше тридцати! Откуда он знал?

Потом мы прощались на вокзале в Марселе. Стеф направлялась в Лион, там ее ждали родители, а меня ждала Москва. Мы стояли на перроне, держась за руки и глядя друг друг в глаза. Расставаться не хотелось. И вдруг я ощутил, что это последняя минута, когда мы близки. «Ну вот. Кажется, тебе пора», — я обнял Стефани. Поезд зашипел, заскрипел, фыркнул. Стефани шагнула в переполненный серый вагон, махнув мне рукой. У Бунина есть рассказ «В одной знакомой улице», там влюбленные прощаются на Курском вокзале, жадно говорят, целуют друг другу руки, а он обещает ей приехать через две недели в Серпухов… Заканчивается история словами молодого человека: «Больше ничего не помню. Ничего больше и не было». То же случилось с нами. Бессмысленно было надеяться, что мы со Стефани окажемся сильнее жизненных обстоятельств и беспощадной географической дистанции. Наши пути разошлись в Марселе навсегда.

Точка в холодной войне

Вечером я снова был в Москве, а значит — в гуще событий! По дороге на «Аэропорт» я бегло просмотрел свежую газету. Какая-то проблема, чуть ли не крах, случился с «МММ», Мавроди арестовали: он построил финансовую пирамиду, насобирал денег, а возвращать вкладчикам нечего; народ вышел на улицы: «Свободу Мавроди!». Говорилось и о компании «Мобильные Телесистемы», она призывала пользоваться сверхкомпактным телефоном «Handies». «Неужели когда-нибудь у каждого будет сотовый телефон?» — мечтал я, добравшись до своего балкона на тринадцатом этаже. Телефон уже надрывался: звонили Эрин и Лёнич. Быстро решили идти в дискотеку «Лис’С». В «Лис’С» скакала по сцене и пела Лада Дэне: «Рэгги в ночи, ты потанцуй со мной…», потом выступил Кристиан Рэй. Из клуба мы вышли глубокой ночью.

Я прилетел из Франции. Москва снова бурлила. Митинг в поддержку Мавроди и «МММ»

— Ну что? По домам? — спросил я у Эрин.

— Да, — ответила Эрин и запнулась. — А может, лучше к тебе?

Эрин вела себя по-американски. В Америке, если девушка идет на свидание в третий раз, это значит, что в конце этого свидания она готова идти до конца. Эта моя встреча с Эрин была третьей.

— Ко мне? Не думаю…

— Мне одной дома страшно, там призраки, — Эрин неотрывно смотрела на меня.

— А где ты живешь?

— В доме, где «Ударник», там привидения. Оттуда всех забирали в тюрьму, я знаю.

— Да?

— Мне там очень не нравится.— Хорошо, — решился я. — Давай ко мне.

В квартире на «Аэропорте» не было еды. Разве что семинедельные яйца, капитально промерзшие в холодильнике. Зато имелись две бутылки горячительного, которые я привез в подарок друзьям. Одна бутылка — «Шато Нёф дю Пап» для ценителя красного вина Лёнича, вторая — арманьяк для Севы, любителя напитков покрепче. «Цвета граната с нюансами колера черепицы, пахнущее сухими фруктами, пряностями, мясом и трюфелями», — так всего два вечера назад шептала мне о «Шато Нёф дю Пап» Стефани. Хороший подарок.

Но вот нежная и тонкая рука Эрин тянется к вину, и я не раздумывая рву штопор на себя, пробка вылетает, а вино вырывается из бутылки, словно шампанское, и мощной струей бьет в потолок и заливает стену. Чудеса! «She’s suddenly beautiful. We all want something beautiful», — энергично голосила из магнитофона группа «Counting Crows», к которой меня приучил Шахворостов [166] . С бокалами мы вышли на балкон: Москва завораживала. Вечер, перешедший в ночь, лихо закручивал новую линию моей судьбы. Не было смысла обманывать себя, американка меня очаровала. К тому же я решил поставить свою личную точку в холодной войне.

166

«Она неожиданно красива! Нам всем хочется чего-то красивого!» (песня «Mister Jones»).

На следующий день позвонил Шахворостов из Австралии:

— У тебя с Эрин что-нибудь было?

— М-м-м, — запнулся я.

— Я так и знал…

Помолчали.

— Кеш, ты дал ей мой номер и попросил позвонить. Она позвонила.

— Ладно, проехали. Я бы на твоем месте так же поступил. У нас с ней шансов встретиться не было в любом случае. Она в Америке, я в Австралии.

— К тому же любовь — это невроз. Ты же сам меня учил, помнишь?

— Конечно.

— Не пойму одного: зачем ты обещал, что я Москву ей покажу?