Станешь моей победой

— Понятно… — тянет пес. А я почему-то в его голосе уловил скрытый подвох. Думаю, он понял, что для Ани я не просто знакомый. — Кстати, Павел Григорьевич и Наталья Константиновна сказали, что ты мечтаешь о своей маленькой библиотеке. Думаю, мы можем включить это в наш проект.

— Проект? Какой проект? — озвучивает мои вопросы Тихоня.

— Анна, ну ты чего? — сжимая хрупкую ладонь, напомаженный додик улыбается так, что я могу без труда сосчитать все его зубы и даже пломбы. — Через год мы с тобой…

И как только я попытался вырвать из этого разговора главное, бармен, сука, блокирует поток информации:

— Может, что покрепче желаете?

Твою ж!

— Блядь, ну куда ты лезешь?! — взрываюсь я. Спрыгивая со стула, перегибаюсь через стойку и грубо толкаю бармена в грудь. На этот шум, естественно, обернулись все посетители, в том числе и Тихоня.

Не моргая, Аня смотрит на меня с диким ужасом, будто я, черт возьми, приведение. Она явно не ожидала меня здесь увидеть и теперь не знает, как реагировать на столь внезапное для нее появление.

Как бы я не пытался убедить себя в том, что всему есть объяснение и нужно адекватно воспринимать ситуацию, в конечном итоге не выдерживаю. Бросив на стол несколько купюр, иду к столику и, выдавив холодное: «Сворачиваемся», дергаю Аню на себя.

Закинув пушинку на плечо, покидаю ресторан. Усилием воли мне удается взять себя в руки и не вмять кулак в морду этого гондона.

— Мир, пусти! Что ты делаешь? — кряхтит недотрога, несмело ударяя меня кулачками по спине.

— Забираю свое, — отрезаю бескомпромиссно, шлепая Аню по той самой части тела, на которую она ищет приключения.

— Я же тебя просила… Боже, если он расскажет родителям… — в панике шелестит Тихоня.

— Если он хотя бы на двадцать процентов нормальный мужик, то не расскажет.

— Мир… Мирон, я знаю, что ты на меня злишься, — говорит Аня. — Но ты не должен вести себя, как дикарь!

— Ты не в том положении, чтобы требовать от меня что-то, — заявляю ледяным тоном. Сняв с тачки блокировку, ставлю Тихоню на ноги, придерживая ее за талию. И, не дослушав возмущения, впиваюсь в сладкие губы, гашу ревность.

Как бы больно мне ни было, какие бы последствия ни несли за собой действия Ани, я не могу долго злиться на нее. Мои чувства к ней слишком сильные, чтобы позволить Тихоне так просто исчезнуть из моей жизни.

— Сейчас поедем ко мне и поговорим, — высекаю, как только оказываемся в машине.

— Мир, знаю я твое «поговорим». Давай лучше остановимся на нейтральной территории!

— Мы можем говорить голыми и в горизонтальном положении, — ухмыляюсь, на скорости залетая в крутой поворот. На этом лютом адреналине Аня даже вскрикивает.

— Нет! Останови машину, Савельев! — устраивает забастовку красотка. Но я готов тормознуть только в одном случае — если она сразу отдастся мне. Однако уверен, что этого не произойдет.

Сейчас мне плевать на все возмущения Тихони. Я просто нуждаюсь в ней. Поэтому как только мы оказываемся в лифте, гоню на красный — притягиваю Аню к себе и целую. Кусаю ее, пожираю, показываю, насколько больно она мне сделала. Знаю, вымещать злость таким образом — не самый лучший вариант, но сейчас это единственный способ общения. В этом поцелуе нет нежности, он такой же, как и все остальные — безумный, напористый, с жаждой получить желаемое.

С грохотом распахивая дверь, вваливаемся в квартиру. Не теряя ни минуты, тут же прижимаю Тихоню к стене и сразу задираю платье. Впиваюсь пальцами в ее топовую задницу, стояком вжимаюсь. Не хватает ни сил, ни выдержки, чтобы дойти до спальни.

— Блядь, я хочу тебя… — хриплю, выдавая потребность. — Снимай все, маленькая. На тебе это тряпье лишнее. Платье, трусы… Все, нахуй, снимай, — дергая молнию, бесформенная вещь, скрывающая шикарные изгибы женского тела, падает на пол. Следом летит и белье. — Моя. Особенная, — озвучиваю на подъеме эмоций, будто напоминаю Ане, кому она принадлежит.

— Только твоя, — задыхаясь, шепчет Тихоня. Трясущимися руками стягивая с меня толстовку, дергает пояс спортивок. Торопится, словно боится не успеть, опоздать…

Лаская мое напряженное тело, Аня впивается ногтями в плечи, продирает кожу, и я слышу, как громко стучит ее сердце. Черт, это сильнее сводит меня с ума, сильнее провоцирует зависимость и лютую ревность к ней.

Мы стоим на пороге квартиры, а вокруг нас все кружится. Это больше, чем близость, это будто борьба, где каждый пытается доказать свое превосходство. А я всего лишь хочу, чтобы Аня любила меня так же сильно, как ее люблю я.

Мы оба на грани… Оба сгораем. Оба отдаемся друг другу без остатка.

— Аня… — подхватив Тихоню, усаживаю ее на широкую полку, наплевав на то, что на ней стоят все мои кубки. Тараню членом ее промежность, головкой раскрываю половые губы, смазку раскатываю, ощущая, как там все хлюпает, и пристраиваюсь к узкому входу. — Сделаем это… Давай же… Будь моей до конца… — легонько толкаюсь, но дальше положенного не захожу. — Трахать… Ебать тебя хочу…

— Рано… Рано, Мирон, — протестует недотрога, в ужасе распахивая глаза, и сама тянется к члену. Ручкой его обхватывает и принимается дрочить. Наслаждение от этого зрелища меня накрывает с головой. Какой бы невинной скромницей Аня ни была, я вижу, как темнеет ее взгляд от похоти и удовольствия, как она жадно впитывает наше слияние.

Наблюдая, с каким азартом новенькая тискает мой член, до предела возбуждаюсь. Ловлю ее вторую руку и силой прикладываю к влажной и припухшей киске.

— Ласкай себя, — выдаю команду, не принимая возражений. Аня, конечно же, упрямиться, тогда я сильнее прижимаю ее ладонь к промежности. — Ласкай! Хочу это видеть.

— Мирон, я… я не могу… — задыхается малышка. Вижу, как она краснеет и смущается. Борется со своими внутренними демонами.

— Можешь, сладкая… Касайся себя, чувствуй, изучай…

Нехотя, но подчиняясь, мой порочный ангел сначала сжимает клитор, а потом принимается пальчиками вырисовывать на нем круги. Аня ласкает себя нежно, осторожно, прислушивается к собственным ощущениям и делает это чертовски сексуально. А я, словно завороженный, смотрю на ее голое тело, на красивое лицо, которое становится все более и более возбужденным.

— Дааа… Ебабельная моя… — все, что могу сказать. — Тебя трахать и трахать…

Знаю, подобная грубость сковывает Аню, но не сейчас. Кажется, что она от этих грязных слов еще больше заводится.