Становление химии как науки

– Ты застрелила меня. Я с тобой еще слишком нежен.

Я отвернулась, а Давид пристегнул мои руки к поручню на потолке. Ни единого шанса на бегство и самозащиту.

В нем кипела ярость – оно и ясно, но я боялась представить, что будет, когда мы останемся наедине.

Давид привез меня в гостиницу на окраине города. Она была приличная, но лес неподалеку наталкивал меня на несладкие мысли.

– Ты будешь меня мучить?

Я говорила тихо, почти шепотом. Мне казалось, что если стать почти невидимой, то зверь не станет срывать на мне свою ярость.

Но я ошибалась.

Давид миновал ресепшен – у него здесь все схвачено, и завел меня в темный номер. Большая кровать и полумрак напомнили мне о нашей ночи в Москве.

Посмотрев в глаза Давида, я прочитала в них то же самое.

В отблеске луны что-то заблестело – в его руках были ножницы.

– Что ты собираешься делать со мной?

Я подергала руками, но сделала только хуже. Металл зазвенел, выдавая мои тщетные попытки выбраться из неволи.

Жестокие губы исказила усмешка.

Давид сделал несколько размашистых шагов и в считанные секунды оказался рядом. От него пахло сигаретами, мятой и потом. Стало ясно, что он прилетел сегодня и, уставший с дороги, примчался сразу ко мне. На кладбище.

Как он узнал, где меня искать?

И как он выжил?

Я хотела понять, но спрашивать Давида я боялась. Не сейчас. Не в таком положении.

Я не верила, что Монарх предал меня, хотя и к нему остались вопросы. Он не сделал попытку предупредить меня, что Давид жив и что надо бы залечь на дно.

– Не молчи, – попросила я, – если собираешься убить меня, так и скажи.

Давид сощурился.

Мол, вот же наивная девчонка.

– Не убить. Раздеть. Я собираюсь раздеть тебя.

Его пальцы сомкнулись на моей водолазке, Давид потянул на себя края и сделал первый надрез.

Я тяжело задышала.

Давид не пугал меня, нет. Он даже не касался меня острием – просто резал одежду, потому что иначе ее не снять.

Наручники бились в такт моему дыханию.

Давид перестраховывался. На моей одежде могли быть жучки, и он просто избавлялся от нее, а это значило, что гостиница – лишь перевалочный пункт.

Куда он повезет меня дальше – оставалось тайной.

Я задрала голову высоко, когда он освобождал мое горло. Водолазка была снята, живота коснулась его ладонь.

– Холодно?

– Да…

Холодно.

И страшно.

Но самый ужас был в том, что Давид слышал, как я его боюсь. При каждом моем вдохе дергались руки и звенел металл.

Это было унизительно.

Следом за водолазкой Давид таким же способом снял с меня куртку. Ни одной вещи не пожалел – все в утиль.

– Кто тебя подослал?

Давид закончил с лифчиком одним махом – просто порезал его косточку посередине. Ножницы были остро заточены.

Груди коснулся горячий воздух, это было его дыхание. Давид склонился ниже и поцеловал нежную плоть, будто я все еще оставалась его женщиной.

– Кому ты отдала документы?

Я молчала, едва успевая дышать. Давид оставил мою грудь в покое и стянул с меня джинсы. Они спали вниз вместе с бельем.

В спальне было совсем темно, когда я осталась голой.

Вместе с этим шок накрыл меня с головой – я смотрела на Давида, но не верила, что он жив.

Все, что было после кладбища – стало дурманом, нереальностью.

Из-за мокрых коленей ноги быстро замерзли, но его взгляд… взгляд зверя обещал отогреть меня этой ночью.

И я вдруг поняла: Давид собирается заняться со мной любовью. Сегодня. Сейчас.

Я его застрелила, а он собирается трахать меня.

В низу живота несладко заныло.

– Расскажи мне все, Жасмин.

Давид погладил меня обманчиво ласково, обещая взамен быть нежным в эту ночь.

– Будь хорошей девочкой, и скоро для тебя все закончится.

Я приняла для себя решение, что все это глупый сон.

Что я скоро проснусь, а когда сяду в свою машину и включу радио, то услышу там имя Давида Басманова в списке покинувших этот мир.

Все так и будет, а пока…

Я смотрела в лицо напротив и шептала всякие глупости. Шептала, что на самом деле он мертв. Что у меня галлюцинации. Что я схожу с ума, и Давид не реален.

Я тронула его жесткий подбородок. Щетина тут же кольнула кончик пальца, и я одернула руку.

– Это невозможно.

Эти морщинки на его лице от постылой жизни… за несколько дней они стерлись из моей памяти. Я даже верила, что со временем смогу забыть, сколько их, этих морщинок у него в уголках глаз или возле рта, например.

– Из нас двоих мог выжить только один, – процитировал Давид, – так ты сказала, пока я истекал кровью?

– Я не понимаю… – прошелестела губами.

– Чего ты не понимаешь? – Давид разозлился.

– Как ты смог выжить. Я не понимаю.

– Я расскажу тебе эту забавную историю, когда мы вернемся в Москву.

Давид был зол и еще немного возбужден. Это просто безумие. Он хочет увезти меня обратно? Для чего?

– Здесь мой дом. Я не вернусь в Москву.

– Отныне твой дом там, где я.

Я не сопротивлялась. Сейчас не лучшее время, чтобы перечить мужчине, в которого я стреляла.

Давид стоял близко-близко и напряженно перебирал мои пряди – одну за другой. Позже я поняла, что это был не нежности жест, а обычный обыск. Давид сбросил мою одежду, а теперь искал жучки в моих волосах.

А когда не нашел, то с удовольствием впился в мои губы несладким поцелуем.

Ожесточенно.

Дико.

Жадно.

Как он это умел.

Меня откинуло к стене, и я тихо простонала. Затылок прожгла адская боль, и губы… губы горели огнем.

– Мм…

Давид этим поцелуем будто не наказать меня хотел, а убить. Он вроде и рад прикончить меня, но в то же время Давид нуждался во мне.

В моем теле, в моих ласках… в моей ненависти к нему.

Давид подсел на опасность, которую я излучала для него.

– Жасмин, Жасмин… ты же моя чувственная.