Старше

— Но, черт возьми, я дал тебе слишком много. — Он приоткрыл рот шире, оставляя горячий, влажный след вдоль моей шеи, пока его губы не оказались в миллиметре от моих. — Я дал тебе власть над собой.

Затем он приблизился.

Легкий поцелуй.

Мягкий, как шепот.

Он давал мне попробовать, но я хотела пиршества.

Всхлипнув, я украла еще немного, приоткрыв губы и проведя кончиком языка по его губам. Рид тяжело дышал, его сотрясала дрожь, когда он боролся с влечением.

— Пожалуйста. — Я осыпала поцелуями его нижнюю губу, а мои руки обвились вокруг его шеи.

— Боже, Галлея. Мы не можем. — Он не отстранялся, наоборот, еще крепче прижал меня к себе, как будто его слов было недостаточно, чтобы удержать на расстоянии.

Я чувствовала его слабость, лазейку в его решимости. Трещины расходились все шире и шире, позволяя мне проскользнуть внутрь. Отклонившись назад, я опустила его лицо к выпуклости своей груди. Я соблазняла его. Умоляла, чтобы он сдался и покорился.

Рид дрожал, глубоко вдыхая и проводя носом по выступающим округлостям, а его голова качалась из стороны в сторону, словно он ненавидел себя за это.

Ресницы затрепетали, и он издал стон капитуляции. Снова поднялся вверх. Схватил меня за затылок и притянул к себе.

Он поцеловал меня. Жестоко.

Огонь пронзил меня, когда я обхватила его лицо руками, притягивая ближе, впуская глубже. Он поглощал меня, скользил языком по моему, одной рукой сжимал мою шею, а другой обхватил и потащил через консоль.

Это было глупо, неправильно, бессмысленно. Все это и даже больше.

Стоны, полные облегчения и еще более чистой страсти, вырывались наружу. Наши языки сплетались, пробуя друг друга на вкус, стремясь к чему-то более глубокому. От него пахло дымным дубом и амброй, на вкус он был как мята. Эликсир, который заставил меня погрузиться в него, отчаянно вцепиться, провести ногтями по его лицу и шее.

Рука Рида прошлась по моей спине и запуталась в волосах, его пальцы сжались в кулак, и он откинул мою голову назад, его губы скользнули по центру моего горла, а язык нырнул в пространство между моими грудями.

Он громко, не сдерживаясь, застонал, кожа его куртки холодила мою пылающую кожу.

— Черт, Галлея…

Я вибрировала в его объятиях, мое нижнее белье было мокрым от желания. Я запустила пальцы в его волосы и сжала их, моя грудь вздымалась под его губами.

— Еще. — Мое платье душило меня, моя собственная кожа душила меня.

— Мы не можем. — Но его губы снова прильнули к моим. Он целовал меня сильнее, мучительнее, как будто проклинал воздух, которым мы дышали, и мир, который вращался, в то время как мы стояли на месте. Он провел языком по моему небу и прикусил нижнюю губу, прежде чем отстраниться. Схватив меня за щеки, он впился в них пальцами. Наши лбы прижались друг к другу, и он процедил сквозь зубы: — Это все, что у нас когда-либо будет.

Я покачала головой, на глаза навернулись слезы.

— Продолжай целовать меня. — Мои губы потянулись к нему, но он увернулся от меня. — Рид, пожалуйста.

— Галлея, нет. Мы не можем продолжать.

— Мы можем…

— Нет, если я хочу это пережить.

Мои веки затрепетали, когда его слова пронзили меня. Он сказал мне в роллердроме, что это убивает его. У него были чувства, и они выходили за рамки физического желания. В то время как я проживала свою жизнь короткими мгновениями, наслаждаясь каждым из них, Рид смотрел в будущее. Он видел, как оно сложится. Он точно знал, что нас ждет.

И там не было счастливого конца.

Там не было сказки, сверкающей свадебными колокольчиками и рождением ребенка.

Там была боль.

Я была по одну сторону береговой линии, а он — по другую.

Тара никогда не простит меня. Предательство сожрет нас заживо, а я только начала жить. Разве у нас могло быть будущее? Если бы мы поженились, это сделало бы меня…

Мачехой Тары.

От этой мысли я отстранилась, медленно разжав пальцы. Я кивнула, соглашаясь. Понимая, что он прав.

— Мне жаль. — Он опустился в кресло и провел обеими руками по лицу. — Я не должен был этого делать.

Глядя на воду, я откинулась на спинку сиденья и смахнула выбившуюся из заколки прядь волос. У меня дрожал подбородок. Это была моя вина. Если бы я не солгала ему о своем возрасте в ту ночь, эта связь никогда бы не просочилась внутрь нас, заставляя умирать изнутри. Он был бы просто отцом Тары.

— Я тоже сожалею, — тихо сказала я, скрестив руки и откинувшись на спинку кресла. — Обо всем.

Мы застыли в густом напряжении, в громогласной тишине.

А потом у меня полились слезы.

Скатываясь по моим щекам и застилая глаза.

— Ты плачешь, — сказал он после долгой паузы.

Я кивнула и всхлипнула:

— Да.

— Потому что я тебя поцеловал? Или потому что я остановился?

Смахнув их, я повернулась, чтобы посмотреть на него: его лицо купалось в лунном сиянии и свете приборной панели. Затем я сглотнула, прерывисто вздохнув.

— Потому что… мне не удалось потанцевать.

Я почти рассмеялась.

Но мне было слишком грустно, чтобы смеяться.

Он смотрел на меня в замешательстве.

— Что ты имеешь в виду?

Я пожала плечами, заставив себя улыбнуться.

— Выпускной, — сказала я ему. — Мы не танцевали.

Его глаза скользили по моему лицу, пока он продолжал читать меня, упиваясь моими глупыми слезами. Затем он кивнул, потянулся через мои колени и открыл бардачок. Я отодвинула их в сторону и наблюдала, как он что-то ищет, а потом достает диск.

Он вставил его в магнитолу, повозился с кнопками и увеличил громкость.

— Пойдем, — сказал он, открывая дверь и выходя на улицу.

Я замерла на мгновение, когда из колонок полилась музыка.

Медленная, мечтательная песня.

Я не узнала ее… не сразу.

Это была кавер-версия песни «Save the Last Dance for Me». Я вспомнила, как сидела на кровати Джея и говорила ему об этой песне, пока мы разбирали компакт-диски.

Есть очень хорошая кавер-версия этой песни в исполнении Гарри Нильссона, сказал он мне тогда.