Старший брат царя. Книги 3 и 4

Дел ворох! Василий старался ничего не забывать, всё успевать, как Клим, только вот не выходило предвидеть и подсказывать воеводам.

Сразу после похорон убиенных Василий прошёл в детинец. Клим проснулся, сидел на телеге. Повязка у него шеломом — от макушки до рта. Он что-то ел. Спросил лекаря, как его здоровье.

— Неплохо, мужик крепкий... Однако ж еле уговорил перекусить. Как проснулся, первое слово: где тело стремянного.

— Депо. Сейчас понесём хоронить, могила уже готова. Нужно ему сказать. Он слышит?

— Погоди, скажем. Дай поесть.

Час спустя тело Гульки предали земле. Первую горсть в могилу бросил Клим. Поставили большой крест рядом с другими. На вопрос Клима ответили, что все кресты видно с Крымского тракта.

Вечером справили поминки по всем убиенным и рабе Божьем Гурии.

На следующий день ушёл в Москву большой поезд раненых не только из гуляй-города.

От предложения князя Хворостинина пожить у него Клим с благодарностью отказался. Он остановился в строгановском подворье. Сюда пригласил купца Силантия Зыбина, попросил его продать часть спрятанных сокровищ и сделать вклад в суздальский Ризоположенский девичий монастырь от воеводы Клима Одноглаза, а также в московские храмы на моление во здравие раба Божьего Клима и за упокой раба Божьего Гурия.

В конце августа Клим прибыл в Соль Вычегодскую. Радость и горе остались позади... Отдых, душевный покой и целительный северный воздух как нельзя лучше способствовали выздоровлению. Ожоговые пятна начали светлеть, веко стало двигаться, постепенно проявлялся белый свет, вот слышало более-менее только левое ухо.

Английский лекарь, теперь новый — сэр Джонс, заверил Клима, что правое ухо безнадёжно оглохло, а вот глаз восстановится особенно надёжно, если воевода будет пользовать только его, сэра Джонса лекарством.

16

На преображение Господне (6 августа) после обедни и постной трапезы — Успенский пост на дворе, государь направился в опочивальню царицы Анны Алексеевны, где он теперь проводит большую часть своего времени.

Тут, в Новгороде, опочивальня государыни неудобная, не то что в Кремлёвском дворце: удлинённая, в один свет, с огромной, в треть покоев, кроватью под балдахином розовой камки. Вторую стену с окнами государыня приказала отгородить и сотворила себе уютную светёлку — лично ей принадлежащий уголок. Даже государь здесь — нежеланный гость.

В первый день жизни тут государь прошёл в её уголок. Анна с поклоном молвить изволила: «Государь мой Иван Васильевич, нелепо тебе быть в закутке таком! Тут и воздуха мало, и сиденья для тебя подходящего нет» — и решительно направилась в опочивальню. Прислужники, знавшие характер царя, ждали бури, опалы, ан государь смиренно пошёл за ней!

Сейчас государыня встретила его низким поклоном, проводила до кресла-трона резной кости, что стоял перед балдахином. Сама примостилась на скамеечке у его ног. Весёлых карих глаз с него не спускает. Слегка припухлые яркие губы, радостное, порозовевшее лицо вот около него, совсем рядом, такое родное, приветливое. Сколько внимания, сколько любви!

Вот она только бровью повела, и боярышня-наперсница поднесла шитый жемчугом, отливающий золотом кокошник.

— Смотри, государь, будет ли к лицу мне вот этот.

— Лада моя, тебе всё к лицу!

— Прости, великий государь, вот тут по краю мелковато зерно как будто. А?.. Этот дьяк кривоносый твердит: «Крупнее нет! Крупнее нет!» Болван, право слово.

Между тёмными, будто нарисованными бровями-крыльями на чистом лбу царицы легла морщинка. О! При дворе уже знают, какая это недобрая морщинка! Знает и государь и спешит успокоить:

— Лада моя! Кривоносый завтра доставит тебе всё, что пожелаешь!

И никто не может в толк взять, почему государь во всём царице потакает, подобрел, тихим стал, даже последнее время лицом посветлел, угрюмость исчезла! Ай да государыня! Молода, ей неполных восемнадцать, а ума палата! Всего-то во дворце она три месяца! С первого дня себя царицей поставила!

Пообещал государь — и довольна государыня, лицо улыбкой расцвело, глаза заискрились, морщинки как не бывало. Глядя на неё, и у государя ранних морщин убавилось: любит он видеть Анну вот такой, улыбающейся, радостной. Она государю, сверкая улыбкой, рассказывала:

— ...а перед обедней птичек принесли, много, разных. Мы их отпустили. Сколько радости у них!

— Вот и лепо! Прикажи, ещё больше принесут.

— Спаси Бог тебя, государь! А синичка одна далеко не полетела, а ко мне на окошко. Долго сидела, какая-то радостная весточка будет... А на птаху рыжий кот нацелился. Прогнали его...

Иван слушал царицу, и будто никаких забот у него, легко на сердце. Думалось: «Синичка? Птаха разукрашенная... не помню, когда видел в последний раз».

А у государыни вдруг опять морщинка между бровей:

— Сегодня в храме Григория Алексеевича обидели, потому за столом глаз не поднимал.

— Кто посмел обидеть моего шурина? — спросил Иван во весь голос, так что мамки-няньки попятились. А Анне хоть бы что, продолжает тихим голосом:

— Григорий Алексеевич около своей молодой жены хотел встать, а там опричник твой. Григорий Алексеевич ему, мол, подвинься. А тот в ответ: «Сам двигайся. Я тут уж пятую службу стою». Перед женой Григорию Алексеевичу вон как неловко стало. А был то опричник, тысяцкий твоего полка. — И к дворцовой боярышне: — Как его?

Боярышня с поклоном ответила. Иван не понял, кого назвала, он приказал ей:

— Иди, Григорию Лукьянычу расскажи. Вечером пускай он поведает, что к чему.

Опять исчезла морщинка, опять засверкали карие. Теперь она рассказывала, какую богатую икону, образ Георгия Победоносца Строгановы-купцы прислали. Боярышня уже поднесла к царю образ, златотканым платом покрытый. Анна описывает достоинства образа, а государь удалился в воспоминания...

...Женщины в жизнь Ивана вошли с тринадцати лет и играют вон какую роль! А жена — это целая эпоха при дворе. Тишайшая Анастасия Романовна Захарьина — любимая и близкая ему жена. За тринадцать лет совместной жизни народила она ему шестерых детей, в том числе двух ныне здравствующих царевичей. Вторая жена — Мария Черкешенка, своевольная южанка. Первые три года из восьми лет выполнял все её прихоти, иной раз дикие, а потом охладел, и жили они, по существу, самостоятельными дворами. Прошёл год после смерти Черкешенки, сразу после страшного пожара прошлого года во дворец пришла царица Марфа Васильевна Собакина-Сабурова. Но через две недели её похоронили! Не помнит он её, напрочь забыл... И вот нынешний год в конце апреля отгуляли пир, во дворец пришла Анна Алексеевна Колтовская. Аннушка — лада! В нарушение канонов он женился четвёртый раз! Церковь для виду наложила на него, царя, епитимью — не принимать причастия и земные поклоны ежедневные. Он согласился бы и на большее наказание! О такой жене, как Анна, можно только мечтать — яркое солнышко во дворце! А время вон какое тяжёлое было: месяца после свадьбы не минуло, пришло известие — Девлет-Гирей готовит страшное нашествие! Кроме крымчаков, собрал ногаев, дагестанцев, присоединились турки. А как можно было вести войну! Пожар столицы, голод, мор по стране. Поляки, Литва, шведы лезут с запада и севера... решил, как и прошлый год, пожертвовать Москвой. Поспешно собрал четыре с половиной сотни возов добра, приближённую знать и направился в Новгород, ещё не оправившийся от погромов... неустроенность, неудобства для юной царицы, и ничего, ни одной жалобы, ни одной слезинки! Наоборот, его, государя подбадривает, верных людей указывает. Диву даёшься: будто всю жизнь в царёвом тереме жила! Его, уставшего, успокаивает. Ласковые слова находит! Значит, любит! Значит, его ещё можно любить!.. И расправляются плечи, расправляется стан, светлеет взгляд...

С разрешения государыни вошла боярыня и с поклоном молвила, что прибыли гонцы от князя-воеводы Воротынского с добрыми вестями. Желают немедля государя обрадовать. Государь не удержался, с кресла поднялся, перекрестился и опять сел, оглядел опочивальню и произнёс:

— Веди сюда!

Тишина была ему ответом. Боярыня с испугом глядела на вставшую царицу, у той морщинка на лбу стала издали заметна. Анна вопросительно взглянула на Ивана: государь нарушал дедами благословенные порядки — женская половина не для приёмов! Но, взглянув на государя, потерявшего голову от радости, бровями повела. Боярышни сразу поняли — второе кресло несут, по правую руку государя ставят. Анна кивнула боярыне-вестнице, сама рядом с государем села. Боярышни и боярыни позади её кресла устанавливаются, государыню тяжёлым убрусом накрыли. Морщинки её разгладились, улыбнулась государю.