Старший брат царя. Книги 3 и 4

После укороченного венчального обряда София приказала, чтоб посадили её. Она перекрестилась и начала говорить с большими паузами, тяжело вздыхая и покашливая:

— Дети мои... Други мои... Не жить мне на белом свете... Последняя воля моя... Прошу прощения у всех, ежели в чём провинилась... Умоляю словом и делом поддержать молодожёнов... Помогите им встать на ноги... Анике Фёдоровичу прощаю, всё прощаю... Сердцем не ведает он, что творит... Последняя просьба к нему... Пусть простит дочь свою Анну... А если обидит — отомщу!.. С того света вернусь... Прокляну!!

София откинулась, потеряла сознание. Клим и раньше порывался к ней, теперь бросился, поправил голову на подушке и замахал на присутствующих. Шепнул кому-то, чтобы открыли окна и махали над ней ширинкой. Сам дал из склянки понюхать, с ложечки капнул в рот и принялся за своё лечение — стремительные пассы и массаж груди. Скоро порывистые вздохи успокоились, появилось глубокое дыхание. Клим, обессиленный, повалился в кресло, согласно кивнул отцу Назарию. Тот вышел и объявил, что с хозяйкой всё в порядке и повёл всех к свадебному столу.

Тут пришёл английский лекарь Томсон, подержал руку больной, послушал дыхание, неодобрительно и удивлённо покачал головой. Некоторое время посидел с Климом, потом, оставив свои лекарства иноземные, ушёл. Много позднее он сказал Климу, что диву дался, как София могла жить при такой слабой работе сердца.

Застолье происходило тихо, без здравиц и криков. Молодые вскоре попросили прощения и ушли. Анна направилась к матери, Иохим вернулся в поджидавший его фургон и уехал из города.

К вечеру Софии стало хуже, ночью она скончалась.

В день похорон появился Аника. Он, пропылённый и уставший, пришёл в церковь и упал на колени перед гробом жены. Долго молился, клал земные поклоны. Потом поднялся, низко поклонился стоящей у гроба дочери, затем отдал поклон молящимся и ушёл. На похоронах и поминках держался понуро и как-то особняком, сторонясь сыновей и священнослужителей. Ночью после поминок сел в ожидавшую его крытую повозку и исчез.

На четвёртый день появился, как обычно, утром в приказной избе и пригласил в свою комнату сыновей, Зота и подьячего Ахия.

Прежде всего он обратился к Зоту:

— Где дочь с мужем?

— Анна Аникиевна и Иохим два дня тому отбыли верхами на Мотьму и дальше будто на Уфтюгу-реку. С ними Клим Акимыч, Васька Бугай и ярыжка Гулька.

— Собирались тайно?

— Нет. Клим сказал Якову Аникиевичу и мне, куда едет и когда, Иохим будто там разведал жемчужные места и хочет добывать перлы. Клим пока сопровождает их. С разрешения Якова Аникиевича я дал им четыре коня — два под седло и два под вьюк. Старший жемчужник выделил Иохиму часть жемчужной снасти.

— А по пути не свернут куда?

Ответил Яков:

— Думаю — Клим врать не будет. На случай Макару приказал послать трёх стражников по их следам. На первой же ночёвке к их костру подъехал Клим и предложил ночевать вместе, спокойнее будет, а то мало ли что. Они сошлись, а наутро один из стражников вернулся с сообщением.

— Кто у Злыдня отбил, знаете?

— Полагаю, дружки Бугая. Иохим в их лесной сторожке прятался.

— Фокея, Клима, из наших кого не было среди них?

— В ту ночь Фокей был со своими воями, Клим — у постели Софии Игнатьевны, никто другой не замечен.

— Ну, кто-то знал о подготовке нападения?

— Разумеется, знали и Фокей, и Клим, да и отец Назарий... Что греха таить, Аника Фёдорович, и я догадывался о заговоре, но в таком деле никто мешать не стал.

— Злыдень в подвале?

Нехотя и хмуро ответил Яков:

— Я ему приказал убираться, как ты распорядился.

— Куда он подался?

Зот ответил, сожалеючи:

— Послал за ним пластуна. На третий день тот чуть живой вернулся. Выследил его Злыдень, избил до полусмерти... Полагаю, за Северные увалы подался... — Молчание затянулось, Зот добавил: — Я от Макара старшим катом Драного взял.

Аника вдруг сменил разговор:

— Как люди о наших делах судачат?

Яков, Григорий, Зот молчали, наклонив головы. Зато Семён смело взглянул на отца:

— Знамо дело — венчанию Анны довольны.

Аника тяжёлым взглядом обвёл остальных самых близких людей и понял их молчание... Обратился к Зоту:

— Ответа из стольной нет?

— Нет. Может, отозвать?

— Пусть останется.

Кроме Зота, о чём пошёл разговор, было известно Якову — отец послал в Москву бумаги на опричнину мещанина Одноглаза Безымого. Значит, на Клима отец не очень гневается!

Теперь Аника повёл разговор о другом, спросив:

— Как с товарами?

Хозяйственные дела навалились со всех сторон — седмицу никому не поручалось заниматься ими...

...Перед обедом Аника отпустил сыновей и Зота, а к себе кликнул подьячего Ахия, который терпеливо ждал своего череда, прижав к груди сильно удлинившийся свиток.

23

Уж месяц Клим со своими друзьями жил в посёлке Старосойга что на Уфтюге-реке, при устье безымянной лесной речушки, которая привлекла к себе жемчужника Иохима. Здесь Клим сразу направился к старосте вместе с Иохимом и рассказал тому, кто они и зачем прибыли сюда. Староста Гурий — высокий мужик средних лет с заметным горбом. (Клим невольно прикинул — не будь горба, рост Гурия стал бы не менее сажени). Тот слушал безразлично и согласно кивал головой. Буркнув, что про лекаря Клима слыхал, потребовал от Иохима вид на добычу. Зот знал порядки и обеспечил такую бумагу. В ней говорилось, что Иохиму Немцову разрешается добыча перла в реках волости без права продажи на сторону.

Перестав кивать, староста развёл руками — у него нет заезжей избы, но тут же договорились о постое, а потом и о покупке жилья. Уже на второй день Клим стал владельцем халупы об одно окно и сруба большой избы — решил обстроиться и перезимовать тут, а там видно будет. Потом нанял плотников, и как-то само собой каждый начал заниматься своим делом. У Иохима две заботы — Анна и жемчуга. У Анны — Иохим-Ефимушка; хотя тот и сопротивлялся, но пришлось всюду её брать с собой. Беспокоился: как бы не повредить будущему дитяте. Но Клим успокоил: походы и нетяжёлая работа только укрепляют обоих — и мать и дитя. Сам Клим с Гулькой занимался заготовкой трав, ягод и ранних грибов. И разумеется, пользовал больных посёлка. В этом деле первое время возникло затруднение. Но селу сразу распространилась весть — приехал лекарь из города! Потянулись больные. Но в селе жила местная знахарка, не трудно догадаться, что думала она о пришельце. Поэтому Клим уже на первой седмице направился к ней.

Знахаркой оказалась здоровенная баба, узнав, кто пожаловал, она схватилась за кочергу, и тут же появился её испитой муж с вилами, испачканными в навозе. Бой предстоял серьёзный, поэтому Клим, перекрестившись на иконы, без приглашения сел на скамью в переднем углу.

— Садись, Катерина, и ты, Вукол, — нахально по-хозяйски распоряжался он. Обескураженные хозяева застыли на месте. — Да вы присаживайтесь, а я вам поведаю, зачем в ваше село приехал...

...Полчаса, а может, больше Клим рассказывал о себе, об Анне, Иохиме. Почти ничего не скрывал; уверенный в том, что не сегодня, так завтра в Старосойге всё станет известно, да послухи ещё приврут с три короба.