Старший брат царя. Книги 3 и 4

— Злые!.. Не серди.

— Может, другим путём их вернули, — усомнился Гулька.

Вайся отрицательно покачал головой.

Когда сулейка опустела, Вайся тяжело вздохнул и отошёл. Клим заметил:

— Наш вожатый здорово захмелел. Не заблудимся?

— Это, может, к лучшему б. Может, вернёмся? — засомневался Гулька.

— Чем это он тебя напугал?

— Недоброе чую!

— Ну вот! Сам уговаривал, а теперь... Нет, Гуля! Не следует с полдороги вертать!

Тем временем вожатый вёл их вглубь холмистого леса, который с каждой верстой становился непроходимее. Вскоре павшие деревья, кустарники и высочайшие сосны, сбегавшие с холмов, преградили дорогу окончательно. Казалось, здесь не могла ступать нога человека. Вожатый, до сих пор дремавший в седле, резко свернул в сторону и через несколько минут спустился в каменистое русло шумливого ручья, по которому двигались ещё вёрст пять. И вот ручей расширился и развернулся круглым озером, заросшим камышами, зеркало воды виднелось только посреди него. Берега озера, как и ручья, ограждали непроходимые леса по холмам и увалам, плавно переходившие от вершин к низинам, будто земля, вскипев на большом могучем огне, застыла в мгновение и поросла тайгой.

По заметной тропе вожатый повёл их на возвышающийся берег ручья и озера и, спешившись, показал, что дальше придётся вести коней под уздцы. Действительно, тропинка побежала по узкой полоске песчаного берега, свободного от кустарника, над которой протянулись мощные сучья рядом стоящих деревьев.

Клим подумал: «Далеко не убежишь по такой дорожке!»

На одном из увалов, там, где лес немного отступил от крутого обрыва, встал высокий частокол скита, и Клим невольно перекрестился, увидев за оградой золотой крест и луковку скитской часовенки. Скрываемые страхи о большом грехе общения с волхвами отошли на второй план — всё-таки христианская секта!

На стук вожатого из калитки добротных ворот, над которыми также возвышался крест, вышел рыжебородый мужик в длинной белой рубахе, в белых штанах и светлых лаптях. Говорил он с вожатым по-зырянски. Клим достаточно знал это наречие, однако ему показалось, что он ошибочно понял слова белого привратника: «Старец Ильми ждёт вас». После чего тот предложил оставить оружие. Клим и Гулька отстегнули сабли и повесили их на сёдла. Гулька многозначительно взглянул на Клима: мол, влипли! Привратник повёл их вдоль частокола к другой калитке. Переступив её порог, они оказались в полутёмных маленьких сенцах и вошли в избу, все стены которой были завешены шкурами домашних животных, закрывавшими окна и двери. Освещалась изба несколькими поставцами с ярко горевшими смолистыми лучинами. В одном из углов лежал ворох таких лучин; рыжеголовый парень беззвучно двигался по избе, поправляя лучины и меняя догоревшие.

Посреди избы стояли две скамьи, покрытые медвежьими шкурами. На одной из них, лицом ко входу, сидел чернявый мужичок с ухоженной чёрной бородой, широкоплечий, но, вероятно, невысокого роста. Рядом на скамье стояла деревянная чаша, до половины наполненная деньгами. Позади чернявого стояли два рыжебородых с разной степенью лысости. Все трое были одеты во всё белое, как и привратник. Ильми жестом пригласил пришедших сесть на скамью против него. Клим сел, Гулька остался стоять позади его. Чернявый спросил по-русски:

— Кто ты?

Клим назвал себя и Гульку. Он заметил, что Ильми смотрел не на него, а выше его головы, казалось, в какую-то бесконечную даль. Потом тот тихо отозвался:

— Брат мой, мне нужно говорить только правду. Кто ты?

Клим, в упор глядя на него повторил:

— Я есмь Клим, сын Акима-воина, по прозвищу Одноглаз, лекарь и воин из Соли Вычегодской. Вон он — Гурий, мой товарищ и стремянной.

Ильми долгим грустным взглядом посмотрел на Клима и Гульку повернул лицо в сторону и уныло спросил:

— Что от меня надобно Климу, сыну Акима-воина?

— Брате, тебе многое ведомо. Не сердись на мои слова. А пришёл я к тебе по делу сердечному: греховно полюбил девушку Веру. Предложил венцом покрыть грех, она вместе с матерью исчезла. Я — вечный должник её, хотел бы разыскать и сказать ей это. Брате, где скрывается она? Зачем мучает и меня и себя?

— Давай рухлядь её.

Клим достал малую калиту с цветами, вышитыми Верой шёлком по коже, высыпал из неё пригоршню денег в чашу приношений и подал. В это время парень пошёл и потушил лучину, оставив лишь одну позади Клима у входа. Ильми положил калиту на колени, разглаживал, гладил её обеими руками, разравнивал складки и рубцы. Подняв голову, смотрел куда-то в даль и что-то шептал. Потом, будто очнувшись, посмотрел на Клима:

— Нету девушки Веры на этом свете. Нету.

— Как нету?! А где она?

— Мне дадено следовать путями живых, а она...

— Умерла? Давно? От какой болести? Ведь она не болела. У неё должен быть ребёнок!..

— Так, так, — разочарованно сказал Ильми. — А я смотрю — ты виновен в её смерти! Ан выходит: твои дети виноваты. А жаль!

— Чего ты жалеешь? Где мать Веры? Где ребёнок? Братче, буду век обязан.

— Не всё ведомо мне... — Он поднял руку, парень-лучинник начал зажигать лучины, ранее потушенные. — А теперь я тебя спрошу: ты, Одноглаз, убивал и сжигал зырян, остяков и татар, пришедших в Соль Вычегодскую?

Всё, что угодно ожидал Клим, но не такого вопроса. Он даже привстал от удивления:

— Вон оно что! Значит — это твоя работа, брат Ильми! Повёл на смерть и на казни несчастных!

— Брось, Одноглаз! Не я, а твой друг — Аника!

Клим искренне удивился:

— Это как же: сам на себя поднял народ? Не смеши!

— До смеха ль! Твой Аника грабит! И русских, и остяков, и зырян! Всех грабит, кабалит. От его приказчиков люди бегут с насиженных мест, с удобных земель. Никто не хочет жить в кабале... Вот и восстали!

— Знаешь, Ильми, я объехал много городов и весей на землях Строгановых и видел: многие кабальные живут лучше вольных.

— Не туда глядел и не теми глазами. Одним глазом глядел! Люди вымирают целыми посёлками! Вот и поднялись!

Ильми заметно возбуждался, Клим старался отвечать спокойно, однако ж понимал, что дело идёт к роковой развязке.

— Я сам разговаривал с пленными, видел убитых. И не заметил среди них умирающих от голода. Вот вьюки чужого добра у них видел.

— Нет греха — вернуть награбленное! А ты их огнём!

— Эти люди пришли с войной, мы вынуждены были обороняться. Если бы они победили, наших жён и детей...

— A-а! Жалеешь детей! Сто вёрст проехал узнать, где твои дети! А моего сына, мою надежду ты сжёг! Погубил! И я отомщу!

Ильми вскочил, поднялся и Клим:

— Опомнись, Ильми! Над дверью, в которую мы вошли, висит крест! А ты нарушаешь закон гостеприимства!

Но Ильми потерял контроль над собой. Он рвал на себе волосы и вопил:

— Закон предков: «Око за око, зуб за зуб!» А ты убийца!

Позади Ильми встали два сектанта с саблями наголо. Гулька шепнул: «В дверях ещё два». Клим ответил: «Спокойно, парень. Держись рядом». Ильми замолк, тяжело дыша, опустился на скамью: сжав голову руками, тихо сказал:

— Свяжите их и в подвал.

Двое сзади схватили Гульку. Двое других обходили скамью, намереваясь подойти к Климу. Он ждал именно этот момент. Теперь рванулся, схватил Ильми, перескочил через его скамью, и потащил сектанта в угол, где лежали лучины. Чаша с деньгами упала, тишину нарушил звон рассыпавшихся монет.