Старший брат царя. Книги 3 и 4

Клим помогал всем и, разумеется, лечил.

И вот уже после Покрова, утром в день апостола Фомы (шестого октября) произошло непредвиденное. Утром, как обычно, Иохим и Василий по хрустящему инею понесли снасти в лодку, а Клим убирался во дворе — подавал Гульке на сеновал привезённое вчера вечером сено. И тут появился муж знахарки, Вукол. Поманив Клима в сторону, таинственно сообщил:

— Катька узнала: Аника из Соли Вычегодской с десятью стражниками к полдню тут будут. Все конно, с ручницами, при саблях. Так что смотри... Здоров будь! — И убежал задами.

Клим остановил отъезд Иохима. Собрались в сарае посоветоваться. Порешили: Гулька — на сеновале в засаде со двора, прячет в сене две ручницы и саадак, а пока узнает у Катерины, с какой дороги ждать гостей и идёт в разведку. Встречать нежданных гостей будет Клим. Василий прячется в комнатке Клима и, если потребуется, приходит к нему на помощь. Иохим и Анна уходят в лес, там на всякий случай была сооружена землянка. Решить решили, но Клим всё же высказал сомнение:

— Аника хорошо знает нас всех и идёт в открытую, наверное с миром. Однако ж я не удивлюсь, если он собирается наказывать нас, нужно готовиться к худшему — с минуты на минуту наш двор может быть окружённым не одним десятком стражников. Тогда я попробую сделать то, что уже применял — взять Анику заложником и под угрозой его смерти — спастись. Но это как повезёт. Поэтому ты, Иохим, срочно уходи с Анной. Гуля, ты смотри в оба, не прозевай. Ну, а мы с Васей будем ждать.

Неожиданным препятствием стала Анна. Она наотрез отказалась куда-то бежать, сказав, что будет встречать отца, как дочь его. Ей возражали:

— Ну, а если он пришёл наказать тебя?

— Не верю! Если не меня, так его пожалеет! — она указала на выдающийся вперёд живот.

Все страхи, споры позади: прибежал Гулька, крикнул: «Едут», и на сеновал. По селу ехали шагом два стражника впереди, с ручницами поперёк седла, потом Аника на белом коне, за ним все остальные. Жители попрятались, следили из-за заборов, даже собаки не гавкали. Подъехали к дому Иохима, спешились у коновязи. Наблюдавшие решили: раз не окружили двор — хороший признак! Гулька прилип к щели в крыше — нарочно сделал её. Видел, как в избу зашли сперва два стражника при саблях, оставив ручницы. За ними вошёл Аника, потом ещё двое, несли свёртки и плётку. И полная тишина... Долго-долго! Что там в избе происходит?!

...В сенцах стражники пропустили Анику вперёд и прошли за ним. Тот перекрестился. Анна подала ему хлеб и соль — всё шло по заведённому порядку. Аника, ущипнув хлеб, сел на скамью под иконами, Анна потупив голову, стояла перед ним, рядом встал Иохим.

— Ну, — грозно произнёс Аника, — на колени!

Иохим помог Анне опуститься и встал рядом. Аника мигнул, стражник подал плеть. Дочь он легко стегнул три раза, она благодарно подняла на него глаза. Зато зятя Аника бил изо всех сил с оттяжкой. Иохим лишь вздрагивал, но Анна не выдержала и сделала движение, чтоб защитить мужа. Аника остановил её:

— Не бойсь, не убью! — Стегнул третий раз и добавил негромко: — А следовало б!

Закончив символическое наказание, он вернул плётку стражнику, а тот развернул холстину свёртка и подал икону Богоматери с Младенцем дивного письма в золотом окладе, усыпанном дорогими каменьями. Аника благословил этим образом смиренно стоящих на коленях ослушников, произнеся долгожданные слова:

— Дай Бог вам счастья и долгих лет жизни. Пусть забудутся невзгоды. Мир вам!

Анна поцеловала икону и руку отца, Иохим — только икону. Клим отметил холодок во всём этом примирении: Аника не сказал: «дети мои». Когда они поднялись с колен, не было трёхкратного лобызания, но самое главное — примирение состоялось, хотя ход его и нарушился слегка.

Пока благословлённые чувствовали некоторое смущение, не зная, что делать дальше, Аника обратился к Климу, который, стоял несколько в стороне.

— Подойди-ка, Клим Акимыч. От имени государя нашего Иоанна Васильевича мещанин Соли Вычегодской Клим Одноглаз, сын Акима Безымова, отныне именуется опричником государя! Грамоту в приказной избе прочитаешь. А со своей стороны мы именуем воинника Клима Одноглаза воеводой строгановской рати! А теперь, хозяева, угостите меня и стражников моих чем Бог послал.

Тем временем Клим подумал: «Силен Аника! Смело берётся запрячь меня в свою колесницу! Не выкрутиться тебе, мещанин Одноглаз!»

После сытного обеда с брагой и пенным мёдом — староста прислал множество добра — Анику уложили отдыхать в Климовом закутке. Клим хотел уйти, Аника задержал его:

— Вижу, не очень ты обрадован, Клим Акимыч, свалившимся на тебя званиям-дарованиям. Почему бы это?

— Ты прав, Аника Фёдорович, потому что они свалились, вот и робею.

— Уж чего-чего, — усмехнулся Аника, — а робким тебя не считаю! А воеводой ты уже себя дважды показал: когда мыт победил и остяков.

— Скверный воевода у тебя — сидит в лесу, жемчужины подсчитывает, а в это время без него сотни в опричное войско отправляют!

— Не отправили. Государь повелел погодить до весны. В Ливонии перемирие, со шведами — договор. Будем ждать, что к весне Бог пошлёт... А у тебя, Клим Акимыч, ныне собственная родословная имеется и высочайше признан ты человеком, полезным Строгановым, сиречь государству Русскому. Отныне ты — государев опричник!

— Благодарствую за заботу. Всё это дадено только твоими стараниями — я многим обязан тебе, возможно — жизнью, если вспомнить донос Захара.

— А ты не вспоминай! — Аким поманил к себе Клима и прошептал: — А ты великий грех от меня отвёл и дочь мне спас — и уже громко добавил: — Считай, мы квиты.

...В этот раз они договорились, что Клим вернётся в Соль Вычегодскую через две-три седмицы, после родов Анны. А по первопутку он будет сопровождать Анику в поездке по камским владениям.

Вечером Иохим сдал хозяину добытый жемчуг. Аника предложил дочери переехать в хоромы с мужем хотя бы пока на зиму, но Анна попросила у отца разрешения остаться здесь, в Старосойге. Тот возражать не стал, приказал старшему стражнику записать, что потребуется Анне и Иохиму на долгую зиму.

Приходил на поклон и староста, спрашивал: не надобно чего волостному управителю. Волостной управитель ничего не пожелал.

На следующий день Аника уехал, его провожали всей деревней во главе со старостой.

26

Неохотно просыпался Семён Аникиевич. Голова трещала, во рту — хуже хлева, языком не шевельнёшь. С превеликим трудом раскрыл глаза — его доверенный слуга Котун дремал, прислонившись к дверному косяку, на руке у него — ширинка, на скамье рядом — шайка с водой. Хозяин рассвирепел: «Сукин сын стоя спит!» Дотянулся до ковшика, что стоял на скамье, запустил в дармоеда. Промахнулся, ковшик разлетелся вдребезги. Котун очнулся, подхватил шайку и устремился к хозяину. Тот прохрипел: — Квасу!

Минуту спустя слуга подавал доверху наполненную братину. Семён отпил до половины, остаток плеснул в лицо Котуна, рыкнув:

— Прокисшего принёс! Так перетак! Молодого!

...Глумись не глумись, а вставать и умываться пришлось... Здорово гульнул вчерась! И посадские девки как на подбор! Да и причина нашлась: милостью государя он стал опричником! Старшие братья Яков и Григорий раньше, вместе с отцом пожалованы, а об нём только вспомнили. Ну и то ладно. Собачья голова и метла в олифе вываренные, давно приготовлены. Вот и дождались своего часа. Правда, обида тож — одновременно в опричники пожаловали какого-то ублюдка из Посада, да и этого нашего Одноглаза... И чего это батя с ним носится?!