Ставрос. Падение Константинополя

Но Феодора щадила его гордость – а патрикий ее свободу. Как хорошо, что они хотя бы понимали друг друга не хуже прежнего!

Фома наконец хотел уйти; но тут Феодора задержала его.

– Я тебя всегда любила и помнила, - сказала она: и поняла, что сказала искренне. Фома кивнул.

– Я знаю, дорогая.

Он ушел, склонив золотую голову. Феодора провожала его взглядом – и думала, что союзы всегда угодны Богу, в то время как вражда омерзительна… и женщине, хранящей семью, малую церковь, по своей природе труднее всего разорвать союз любви, как бы тяжел он ни стал. Чтобы хранить любовь, нужно божественное терпение!

Но для женщины это естественно.

И теперь, стало быть, - у Желани Браздовны два мужа, потому что она полюбила и приняла в себя обоих! А скоро думает, если посчастливится, взять себе и третьего!

Феодора перекрестилась.

“Что бы ни было… против воли Бога ничего не случится”, - подумала она словами Феофано.

Боже, храни Византию – и Леонарда Флатанелоса: хотя бы до тех пор, пока им не приведется снова встретиться.

Фома Нотарас вскоре уехал – один, как и приехал: отговорившись тем, что его еще ждут неоконченные дела. Конечно, и Феофано, и Феодора понимали, что значат его слова: но тем легче было распрощаться, потому что с этими женщинами не требовалось никаких объяснений.

– Он ведь так и не сказал, желает ли быть отцом Льву, - заметила Феодора хозяйке после отбытия мужа. – А я не спросила…

– Что тут спрашивать! – ответила Феофано.

Сделала презрительный жест – не то в ее сторону, не то в сторону брата.

– Конечно, он не желает! А что не спросила – правильно. У моего братца особенная гордость, ты знаешь, - Феофано улыбнулась. – Он сам ни за что не откажется от ребенка, которого родила его жена; но будет не прочь, если за него откажемся мы с тобой. Фома Нотарас всегда все самые важные вопросы своей жизни предоставлял решать женщинам.

Она вздернула подбородок.

– Все бы так делали!

Феодора рассмеялась вместе с царицей.

– Так что, - серьезно спросила Феофано. – Ты отдашь своего Льва Дионисию? Ты твердо решила?

– Я никогда не чувствовала его как своего, даже тогда, когда носила под сердцем, - тихо ответила московитка. – Он – их, Аммониев… так будет лучше для всех.

Когда приехал Дионисий, он сперва извинился за задержку – говорил, что был в Константинополе. На него накинулись было с расспросами; но военачальник покачал головой.

– Это подождет, - сказал старший брат Валента и младший - Льва. – Сперва я хочу взглянуть на ребенка.

И когда взглянул, остался более чем удовлетворен – и очень взволнован.

– Я готов поклясться, что именно таков был мой старший брат во младенчестве, хотя я не мог видеть его!

Феодора глубоко вздохнула, набираясь храбрости сделать свое предложение.

– Это твой племянник, - начала она.

Дионисий улыбнулся, выручая ее.

– У меня уже есть тот, кого я горд называть племянником, - сказал старший Аммоний. – А этого ребенка был бы горд назвать сыном!

Посмотрев на московитку, он медленно склонил голову.

– С твоего согласия, госпожа Феодора. Я говорил об этом с Кассандрой – она была бы счастлива!

Феодора закраснелась.

– Это я и хочу тебе предложить, господин.

Дом Льва Аммония Дионисий покинул, увозя с собой наконец обретенного сына.

Наступала весна 1453 года.

========== Глава 92 ==========

Второй брат Микитки, Владимир, рос не по дням, а по часам. Он был еще совсем мал и лежал в люльке, но все видели, в какого справного молодца он вырастет. А первый брат русского евнуха, Глеб, уже резво бегал и даже помогал старшим: Евдокия Хрисанфовна, казалось, всех вокруг, кто был в ее власти, - даже самых малых детей, - могла наделить своим разумом и волей: все вокруг нее радостно покорялось ей, расправлялось под ее рукой и шло в рост!

Но даже Евдокия Хрисанфовна не могла творить чудес; и ей подчас приходилось подолгу успокаивать своего мужа – старшего царского дружинника, приходившего к ней со службы день ото дня мрачнее.

– Буря грядет, - говорил Ярослав Игоревич. – Эх, хоть бы уж поскорей! Извелся я весь, матушка!

Евдокия Хрисанфовна гладила его густые русые с проседью кудри, целовала лоб, на котором собирались складки, как рябь, морщившая воды Пропонтиды перед бурей.

– Потерпи, отец, - увещевала боярская ключница: у которой были ключи от стольких русских сердец здесь, на чужбине. – Потерпи… Уж недолго осталось. Господь терпел и нам велел…

– Детей сбереги, - просил Ярослав Игоревич.

– А ты себя не хорони раньше смерти, - строго приказывала Евдокия Хрисанфовна. – Велит долг перед государем – что ж, так тому и быть…

Она прерывалась, утирая невольную слезу.

– Но помни, что здесь не Русь, а первый долг твой – перед Русью! Бог не велел здесь нам всем погибать, как семени в чужой земле! Кто и на что воспитает твоих сыновей, если ты умрешь?

Муж обнимал ее, в свой черед успокаивал:

– Может, еще и выстоим.

Все – и славяне, и итальянцы, и греки, населявшие Город, - предчувствовали гибель; но никто не почувствовал того мига, когда переломилось положение императора: когда султан Мехмед принял роковое решение. Константин, конечно, не советовался со своими воинами: и даже его доверенные слуги, состоявшие при его покоях, не знали государевых дум и вражеских намерений. Все угрозы, которые можно было отвратить или отдалить словами, великий василевс отвращал с помощью своих советников, повидавших мир и стоявших достаточно высоко, чтобы постоянно видеть мир и опасности, грозящие со всех сторон.

Одним из таких советников был Леонард Флатанелос*, теперь, как и до своего изгнания, неразлучный с императором. И он в числе первых принял удар – султан, как и ожидалось, напал с моря.

Еще в начале марта были взяты несколько византийских укреплений на Понте; и тогда же турки раскинули лагерь у самых стен Города и стали готовиться к его осаде. Слухи об этом просочились за городские стены, и людьми овладевал страх и гнев: но никто ничего не знал достоверно, кроме императора и его приближенных.

Все стало известно, - как гром, - второго апреля, когда султан начал осаду. Итальянцы, от которых греки столько натерпелись за годы союзничества, первыми встали на защиту греческой столицы: и городские стены, и берег Золотого Рога защищали итальянские корабли и сухопутные отряды. Все узнали, что подходят главные силы турок, - и ромеи разрушили мосты через оборонительные рвы, и закрыли городские ворота. Император приказал протянуть через Золотой Рог цепь, которая защищала вход в залив; и корабли Константина и союзников вышли в море – отбивать турецкие атаки, пока возможно. Леонард Флатанелос вел греческие корабли – он в первый раз после возвращения надолго отделился от Константина: император сам возглавлял отряды, защищавшие город. Русские этериоты обороняли дворец, но несколько раз Ярослав Игоревич ходил биться с императором: однако пока схватки были небольшие, и крови пролилось немного.