Ставрос. Падение Константинополя

– Ну вот, - удовлетворенно сказал Филипп Феодоре. – Теперь наклоняйся, я привяжу его тебе за спину.

Феодора послушно повернулась и наклонилась, уперев руки в колени; и позволила хватать себя и перевязывать, как младенца.

Потом Филипп приказал:

– Выходите - за мной, не отставать! Огня зажечь нельзя, так что смотрите в оба!

Феодора шла, пригибаясь под тяжестью, давившей на плечи, и думала, что если сын задохнется там, сзади, она может и не почувствовать.

Ей почему-то почти совсем не было страшно за исход их предприятия. Блаженное – всевидящее безумие матери!

Они вышли черным ходом – снаружи их ждали оставшиеся четверо воинов, удерживавшие лошадей. Вся их надежда!

Леонид подсадил на лошадь госпожу, потом помог остальным женщинам сесть за спины к Максиму и Теренцию; он сам и Теокл взяли детей. Филипп, единственный свободный, был проводником.

Они тронулись шагом – пока можно было ехать свободно, и еще долго будет можно; ущелья и кручи начнутся не сейчас. И преследователям окажется так же легко их догонять, как им – убегать…

Феодора почувствовала, как сильно стукнуло сердце: она пересекла незримую границу, которой никогда не переступала, гуляя около дома. Даже с Валентом, позволявшим ей, бывало, немного больше свободы. Но сейчас!..

– Собак мы долго подкармливали, - пробормотал Теокл хрипло. – Не думаю, что… Но ведь дикари могут привести новых, мы не уследим!

И тут позади раздался лай.

– Смелей! – крикнул Филипп, прежде чем все опомнились. – Впереди широкий ручей… След точно потеряется!

Он ударил по холке испуганно храпевшую лошадь Феодоры, и, пришпорив своего коня, вынесся вперед. Собачий лай приближался; но потом так же стал отдаляться. Донеслись человеческие голоса – чужие языки; и тоже смолкли. Неужели чутье подвело азиатов, и они уводили собак прочь?..

– Может, тоже вспомнили о ручье! Или решили собраться как следует, чтобы затравить нас при свете дня! – воскликнул Теокл.

– Мы свели почти всех лошадей, - ответил Леонид. – Но это их ненадолго задержит, они завтра же раздобудут других! У них ведь здесь не одно хозяйское логово – все горы, почитай, их! Чем они промышляли с…

– Не болтай! – прикрикнул Филипп на некстати разговорившегося товарища.

Они все-таки нашли и пересекли широкий, быстрый и холодный ручей, о котором говорил македонец: хотя это препятствие для врагов сейчас представлялось совсем не таким великим.

Они двигались вперед еще долго – и скоро пришлось спешиться; начались спуски, и стали попадаться теснины и тропы, которых лошадь не могла одолеть. Филиппу пришлось искать обходные пути, о которых он не думал прежде.

Остановились на отдых они перед рассветом; Филипп не только не радовался, а был близок к злому отчаянию.

– Не бросить ли здесь коней! Нас ведь завтра же сцапают, ползем, как черепахи! – говорил он. – Валент точно знает, где спускаться верхом; и эти узкоглазые знают!

– Без коней никак, - возразил Теокл: другой негласный предводитель. – На равнине все решит только скорость!

Феодора с помощью служанок отвязала и покормила сына, который после такого обращения долго капризничал и отказывался есть; но потом так впился губками в материнскую грудь, что причинил боль.

Феодора качала его, пока он не заснул, молясь об одном, об одном: только бы сын не закричал.

Лев заснул, и московитка позволила Аспазии накормить себя сухарями и напоить водой из баклаги; и тогда крепко заснула сама, укутав себя и ребенка в плащ. Рот его остался свободен.

Когда рассвело, госпожу разбудил Теокл.

– Корми ребенка, и поедем. Времени мало.

Когда закончили со Львом, которому опять заткнули и завязали рот, стало совсем светло.

“Мы не уйдем… Не уйдем”, - молотом стучало в голове у Феодоры. Ей помогли сесть в седло, и она села, не ощущая ничего, кроме страха погони и обреченности. Они поехали вперед, часто останавливаясь и опять нащупывая путь.

– Если повезет… к вечеру мы будем внизу, - говорил Филипп; но словно бы с каждым часом все меньше в это верил. Малодушие? Или предчувствие, которое редко обманывает опытных воинов?

И когда солнце оказалось над головой, осияв все далеко окрест, случилось то, чего так боялась московитка.

Лев не терпел, когда ему отказывали в желаниях; и еще меньше мог вынести путешествие с заткнутым ртом. Он был сын своего отца! И когда Феодора ехала, в кои-то веки почти позабыв о том, кто у нее за спиной, Лев закричал. Он все-таки выплюнул кляп и выпутался из одеяла! И никто не видел, когда и как!

Крик Валентова сына, и дома неслабый, здесь был ужасен: эхо повторяло его снова и снова. Что-то громыхнуло над головами в ответ, словно горы наказывали непочтительных пришельцев.

– Обвал!.. – вырвалось у Филиппа. – Вот сученыш!

Феодора даже не рассердилась на такое имя, данное ее ребенку: стало уже некогда.

Точно крик младенца Льва был условным сигналом, над кручами, позади, справа и слева выставились головы – в повязках и гололобые, узкоглазые и широкоглазые, черные и рыжие, в турецкую масть. С азиатами были лошади – и злые псы, которые натягивали поводки, срываясь с лая на хриплый кашель. Может быть, их нарочно не кормили!

Лев, словно наконец довольный, замолчал.

Феодора увидела, как воины, залегшие над ними, нацеливают свои страшные луки и натягивают тетиву. Азиаты были высоко и далеко – долго спускались бы к ним со своими лошадьми; но стоит им расстрелять мужчин, и они возьмут женщин и детей голыми руками…

И тут, первым из всех, опомнился Теокл.

Женщина могла ложиться с другой женщиной; могла сражаться, даже убить свое дитя – но то, что сделал Теокл, мог сделать только мужчина! Феодора не успела даже ахнуть, как воин сорвал у нее со спины живой сверток, который опять завопил. Схватив ребенка за ножки, Теокл свирепо крикнул:

– Сейчас сброшу это отродье в пропасть! Только попробуй кто-нибудь выстрелить!..

Он попятился вместе с конем; Феодора сидела на своей Тессе как мертвая. Она в первый миг рванулась на крик сына, но Леонид, тотчас же понявший намерение своего филэ, вцепился ей в плечо. Теокл, как и Леонид, был фессалиец*; но сейчас Феодора видела перед собою спартанца, решавшего над обрывом, на скале Тайгета*, участь негодного младенца – жить ему или умереть.

Над головами беглецов опять залаяли собаки; азиаты пошевельнулись, прозвучало разноголосье – но тут же люди опять замолчали. Они видели, что Теокл совсем не шутит; и Феодора чувствовала всем существом, что ему и в самом деле хотелось выполнить свою угрозу, предав сына предателя спартанской смерти…