Ставрос. Падение Константинополя

Сын Валента безучастно кивнул в ответ на слова лекаря. Самир улыбнулся, как он умел, - и карими глазами, и губами; и, посмотрев Дарию в глаза, слегка поклонился. Дарий попросил турка за своих людей – и Самир ответил, что они содержались хорошо и дальнейшая их участь всецело будет зависеть от поведения юного господина.

На другой день Дарию было позволено принять ванну – ах, как истосковалось по купанию его исхудалое, истерзанное тело! – и переодеться в новую одежду: шаровары, рубашку и халат, все прекрасной тонкой работы. Вместо сапог ему дали туфли без задников, которые турки носили только дома. Значит, на улицу его выпускать рановато.

Дария причесали, позволив ему оставить на свободе густые длинные волосы, которыми юноша всегда гордился; и даже припудрили волосы ароматическим порошком. А потом повели куда-то прочь из темницы – коридорами того же дворца, где он был заключен, его привели в гораздо более тесно, пестро, богато и ярко заставленную комнату.

Дарий без приглашения опустился на подушки и увидел, что в глубине комнаты на подушках же, скрестив ноги, сидит великий турок. Паша внимательно смотрел на Дария своими маленькими бесцветными глазами – и, казалось, ждал поклона. Дарий не шелохнулся.

Он увидел, что паша в комнате не один – рядом с ним другой человек, светлобородый и в белой чалме, как у Самира. Поймав взгляд Дария, прислужник громко спросил его по-гречески, раскаивается ли он в своем поведении.

Дарий так же громко ответил переводчику, что не совершил ничего, в чем ему следовало бы раскаиваться. Он знал, что Ибрахим-паша прекрасно понимает по-гречески; но, конечно, турок напустил на себя важность и желал разговаривать с Дарием только через третьего человека…

Паша сказал что-то толмачу, и тот, поклонившись господину, громогласно повторил пленнику:

– Ибрахим-паша говорит, что твое поведение, юноша, явилось причиной больших волнений в Стамбуле. Мой господин отвечает за порядок в городе и должен строго следить, чтобы подобного не повторялось.

Паша сказал что-то еще; толмач кивнул, словно в ответ на давно известное. Он заговорил с Дарием словно бы от себя.

– Ибрахим-паша и другие слуги великого султана уже потерпели немалый ущерб от твоей семьи, Дарий Аммоний. Говоря по справедливости, вы все заслуживаете казни.

Дарий ощутил, как сердце замерло в груди.

А через несколько мгновений толмач прибавил:

– Но мой господин в своей бесконечной милости готов простить ваши прегрешения, если ты признаешь, что погряз во тьме ложных верований, и добровольно придешь к Аллаху.

Дарий был готов к этому; минуту назад он ощутил себя обреченным, а теперь… почти прощенным… Какая хитрая игра!

Медленно сын Валента поднял голову и посмотрел прямо на пашу.

– Если я приму ислам…

И вдруг голос его окреп, глаза заблистали; даже паша не решился прервать его речь, несмотря на то, что никто на его памяти еще не смел говорить с ним в таком тоне. Никто… кроме родителя этого юнца.

– Ты должен поклясться всем, что для тебя свято, что если я приму ваше учение, ты не тронешь моих сестер и будешь защищать их, обращаться с ними с заботой и уважением! – воскликнул Дарий.
– Ты освободишь моих воинов… и откажешься от поисков моего мертвого брата.

Последнее было очень рискованно – но Дарий сказал это.

Спустя несколько мгновений ужасного молчания градоначальник ответил – опять через переводчика:

– Твои сестры будут содержаться, как подобает их положению и происхождению, если они будут во всем послушны и покорны своему господину. До сих пор их неслыханно дерзкое поведение оставалось без наказания, потому что пророк учит относиться к женщинам с мягкостью и милосердием, снисходя к слабостям их природы. Но дольше так продолжаться не может.

Переводчик помолчал, давая Дарию осмыслить слова великого турка, - а потом, недолго послушав своего господина, продолжал:

– Твои воины будут освобождены и войдут в твою личную стражу, если ты пожелаешь.

– А мой брат? – спросил Дарий.

Паша, усмехнувшись, что-то громко сказал толмачу по-турецки - и слуга ответил Дарию:

– Ибрахим-паша не станет больше тревожить прах твоего несчастного брата. Если ты дашь слово не пытаться сбежать из Стамбула – иначе мой господин возьмет назад все свои обещания, как и следует поступать с вероломными людьми.

Дарий взглянул прямо в глаза паше и увидел улыбку, которую тот спрятал в рыжей бороде. Он кивнул с колотящимся сердцем: они прекрасно поняли друг друга.

Потом градоначальник махнул рукой кому-то за спиной Дария; пленника подхватили под локти и вывели из комнаты.

Обряд обрезания над ним совершил Самир – Дарий не знал, смог бы допустить до себя чужого турецкого лекаря; но когда увидел, как этот молодой полугрек приближается к нему, держа в руках кожаную подстилку и нож, то подумал, что Ибрахим-паша вполне способен в отместку приказать сделать его евнухом…

Однако обошлось. Самир был с ним мягок и осторожен, насколько возможно, - а потом удалился, не сказав ни слова.

Дарию нарекли имя Фарид, персидского происхождения, как его собственное, - и оставили ему его волосы. Никто из мужчин в окружении паши не покушался на него. Самир тоже больше не приближался к сыну Валента – но тот чувствовал его дружелюбие и нежное сожаление во взглядах, которые лекарь бросал на юного грека издалека. Дарий догадывался о смысле этого сожаления.

Он почувствовал, что ненавидит доброго лекаря, - как и подобных ему, - больше, чем самого пашу.

========== Глава 106 ==========

Мардоний нескоро узнал о том, какая участь постигла брата, - волнения в Стамбуле происходили постоянно; Микитка молчал, и русские воины, если и знали о случившемся, тоже скрывали это от юного грека. Узнал о Дарии Мардоний с неожиданной стороны.

Однажды, когда он, окончив домашние дела, толокся на берегу среди разношерстных, непостоянных и опасных сборищ, которые всегда наполняют порты, - Мардоний, как и его скифский друг, полюбил смотреть на корабли, - он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Сын Валента вздрогнул и быстро повернулся; он увидел крепкого загорелого воина в раскаленном солнцем византийском панцире. Тот тяжело дышал и неверяще улыбался, глядя юноше в лицо, точно нашел его, когда уже не чаял найти.

Мардоний понял, что этот человек только что прокладывал путь к нему в толпе.

– Кто ты? – воскликнул юный македонец.

Тут же воин опустил обе тяжелые мозолистые ладони ему на плечи, точно удерживая от бегства. Мардоний дернулся, но сразу затих: он почувствовал в незнакомце друга.

– Нет – это я должен спросить тебя: кто ты? – внимательно вглядываясь в юношу, произнес в ответ воин: несомненно, тоже ромей. – Ведь ты – Мардоний, младший сын Валента Аммония?

– Да, это я! – сказал изумленный Мардоний, который не нашелся за эти мгновения, как ответить иначе.